Песнь четвертая

Круг первый (Лимб) – Некрещеные младенцы и добродетельные нехристиане

Ворвался в глубь моей дремоты сонной

Тяжелый гул, и я очнулся вдруг,^[36]

Как человек, насильно пробужденный.

Я отдохнувший взгляд обвел вокруг,

Встав на ноги и пристально взирая,

Чтоб осмотреться в этом царстве мук.

Мы были возле пропасти, у края,

И страшный срыв гудел у наших ног,

Бесчисленные крики извергая.

Он был так темен, смутен и глубок,

Что я над ним склонялся по-пустому

И ничего в нем различить не мог.

«Теперь мы к миру спустимся слепому, –

Так начал, смертно побледнев, поэт. –

Мне первому идти, тебе – второму».

И я сказал, заметив этот цвет:

«Как я пойду, когда вождем и другом

Владеет страх, и мне опоры нет?»

«Печаль о тех, кто скован ближним кругом, –

Он отвечал, – мне на лицо легла,

И состраданье ты почел испугом.

Пора идти, дорога не мала».

Так он сошел, и я за ним спустился,

Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла.^[37]

Сквозь тьму не плач до слуха доносился,

А только вздох взлетал со всех сторон

И в вековечном воздухе струился.

Он был безбольной скорбью порожден,

Которою казалися объяты

Толпы младенцев, и мужей, и жен.

«Что ж ты не спросишь, – молвил мой вожатый,

Какие духи здесь нашли приют?

Знай, прежде чем продолжить путь начатый,

Что эти не грешили; не спасут

Одни заслуги, если нет крещенья,

Которым к вере истинной идут;

Кто жил до христианского ученья,

Тот бога чтил не так, как мы должны.

Таков и я. За эти упущенья,

Не за иное, мы осуждены,

И здесь, по приговору высшей воли,

Мы жаждем и надежды лишены».

Стеснилась грудь моя от тяжкой боли

При вести, сколь достойные мужи

Вкушают в Лимбе горечь этой доли.

«Учитель мой, мой господин, скажи, –

Спросил я, алча веры несомненной,

Которая превыше всякой лжи, –

Взошел ли кто отсюда в свет блаженный,

Своей иль чьей-то правдой искуплен?»

Поняв значенье речи сокровенной:

«Я был здесь внове,^[38] – мне ответил он, –

Когда, при мне, сюда сошел Властитель,

Хоруговью победы осенен.

Им изведен был первый прародитель;^[39]

И Авель, чистый сын его, и Ной,

И Моисей, уставщик и служитель;

И царь Давид, и Авраам седой;

Израиль, и отец его,^[40] и дети;

Рахиль, великой взятая ценой;^[41]

И много тех, кто ныне в горнем свете.

Других спасенных не было до них,

И первыми блаженны стали эти».

Он говорил, но шаг наш не затих,

И мы все время шли великой чащей,

Я разумею – чащей душ людских.

И в области, невдале отстоящей

От места сна,^[42] предстал моим глазам

Огонь, под полушарьем тьмы горящий.

Хоть этот свет и не был близок к нам,

Я видеть мог, что некий многочестный

И высший сонм уединился там.

«Искусств и знаний образец всеместный,

Скажи, кто эти, не в пример другим

Почтенные среди толпы окрестной?»

И он ответил: «Именем своим

Они гремят земле, и слава эта

Угодна небу, благостному к ним».

«Почтите высочайшего поэта! –

Раздался в это время чей-то зов. –

Вот тень его подходит к месту света».

И я увидел после этих слов,

Что четверо к нам держат шаг державный;

Их облик был ни весел, ни суров.

«Взгляни, – промолвил мой учитель славный. –

С мечом в руке, величьем осиян,

Трем остальным предшествует, как главный,

Гомер, превысший из певцов всех стран;

Второй – Гораций, бичевавший нравы;

Овидий – третий, и за ним – Лукан.^[43]

Нас связывает титул величавый,

Здесь прозвучавший, чуть я подошел;

Почтив его, они, конечно, правы».

Так я узрел славнейшую из школ,

Чьи песнопенья вознеслись над светом

И реют над другими, как орел.

Мой вождь их встретил, и ко мне с приветом

Семья певцов приблизилась сама;

Учитель улыбнулся мне при этом.

И эта честь умножилась весьма,

Когда я приобщен был к их собору

И стал шестым средь столького ума.

Мы шли к лучам, предавшись разговору,

Который лишний здесь и в этот миг,

Насколько там он к месту был и в пору.

Высокий замок предо мной возник,

Семь раз обвитый стройными стенами;

Кругом бежал приветливый родник.

Мы, как землей, прошли его волнами;

Сквозь семь ворот тропа вовнутрь вела;

Зеленый луг открылся перед нами.

Там были люди с важностью чела,

С неторопливым и спокойным взглядом;

Их речь звучна и медленна была.

Мы поднялись на холм, который рядом,

В открытом месте, светел, величав,

Господствовал над этим свежим садом.

На зеленеющей финифти трав

Предстали взорам доблестные тени,

И я ликую сердцем, их видав.

Я зрел Электру в сонме поколений,

Меж коих были Гектор, и Эней,

И хищноокий Цезарь, друг сражений.

Пентесилея и Камилла с ней

Сидели возле, и с отцом – Лавина;

Брут, первый консул, был в кругу теней;

Дочь Цезаря, супруга Коллатина,

И Гракхов мать, и та, чей муж Катон;

Поодаль я заметил Саладина.

Потом, взглянув на невысокий склон,

Я увидал: учитель тех, кто знает,

Семьей мудролюбивой окружен.

К нему Сократ всех ближе восседает

И с ним Платон; весь сонм всеведца чтит;

Здесь тот, кто мир случайным полагает,

Философ знаменитый Демокрит;

Здесь Диоген, Фалес с Анаксагором,

Зенон, и Эмпедокл, и Гераклит;

Диоскорид, прославленный разбором

Целебных качеств; Сенека, Орфей,

Лин, Туллий; дальше представали взорам

Там – геометр Эвклид, там – Птолемей,

Там – Гиппократ, Гален и Авиценна,

Аверроис, толковник новых дней.^[44]

Я всех назвать не в силах поименно;

Мне нужно быстро молвить обо всем,

И часто речь моя несовершенна.

Синклит шести распался, мы вдвоем;

Из тихой, сени в воздух потрясенный

Уже иным мы движемся путем,

И я – во тьме, ничем не озаренной.