Песнь одиннадцатая

Четвертое небо – Солнце (продолжение) – Первый хоровод

О смертных безрассудные усилья!

Как скудоумен всякий силлогизм,

Который пригнетает ваши крылья.^[1303]

Кто разбирал закон, кто – афоризм,^[1304]

Кто к степеням священства шел ревниво,

Кто к власти чрез насилье иль софизм,

Кого манил разбой, кого – нажива,

Кто, в наслажденья тела погружен,

Изнемогал, а кто дремал лениво,

В то время как, от смуты отрешен,

Я с Беатриче в небесах далече

Такой великой славой был почтен.

Как только каждый прокружил до встречи

С той точкой круга, где он прежде был,

Все утвердились, как в светильнях свечи.

И светоч, что со мною говорил,^[1305]

Вновь подал голос из своей средины

И, улыбаясь, ярче засветил:

«Как мне сияет луч его единый,

Так, вечным Светом очи напоя,

Твоих раздумий вижу я причины.

Ты ждешь, недоуменный, чтобы я

Тебе раскрыл пространней, чем вначале,

Дабы могла постичь их мысль твоя,

Мои слова, что «Тук найдут»,^[1306] и дале,

Где я сказал: «Не восставал второй»:^[1307]

Здесь надо, чтоб мы строго различали.

Небесный промысл, правящий землей

С премудростью, в которой всякий бренный

Мутится взор, сраженный глубиной,

Дабы на зов любимого священный

Невеста жениха, который с ней

В стенаньях кровью обручен блаженной,

Уверенней спешила и верней,

Как в этом, так и в том руководима,

Определил ей в помощь двух вождей.^[1308]

Один пылал пыланьем серафима;

В другом казалась мудрость так светла,

Что он блистал сияньем херувима.^[1309]

Лишь одного прославлю я дела,^[1310]

Но чтит двоих речь об одном ведущий,

Затем что цель их общею была.

Промеж Тупино и водой, текущей

С Убальдом облюбованных высот,

Горы высокой сходит склон цветущий

И на Перуджу зной и холод шлет

В Ворота Солнца; а за ним, стеная,

Ночера с Гвальдо терпят тяжкий гнет.^[1311]

На этом склоне, там, где он, ломая,

Смягчает кручу, солнце в мир взошло,^[1312]

Как всходит это, в Ганге возникая;

Чтоб это место имя обрело,

«Ашези»^[1313] – слишком мало бы сказало;

Скажи «Восток», чтоб точно подошло.

Оно, хотя еще недавно встало,

Своей великой силой кое в чем

Уже земле заметно помогало.

Он юношей вступил в войну с отцом

За женщину,^[1314] не призванную к счастью:

Ее, как смерть, впускать не любят в дом;

И, перед должною духовной властью

Et coram patre с нею обручась,^[1315]

Любил ее, что день, то с большей страстью.

Она, супруга первого^[1316] лишась,

Тысячелетье с лишним, в доле темной,

Вплоть до него любви не дождалась;

Хоть ведали, что в хижине укромной,

Где жил Амикл, не дрогнула она

Пред тем, кого страшился мир огромный,^[1317]

И так была отважна и верна,

Что, где Мария ждать внизу осталась,

К Христу на крест взошла^[1318] рыдать одна.

Но, чтоб не скрытной речь моя казалась,

Знай, что Франциском этот был жених

И Нищетой невеста называлась.

При виде счастья и согласья их,

Любовь, умильный взгляд и удивленье

Рождали много помыслов святых.

Бернарда^[1319] первым обуяло рвенье,

И он, разутый, вслед спеша, был рад

Столь дивное настичь упокоенье.

О, дар обильный, о, безвестный клад!

Эгидий бос, и бос Сильвестр,^[1320] ступая

Вслед жениху; так дева манит взгляд!

Отец и пестун из родного края

Уходит с нею, теми окружен,

Чей стан уже стянула вервь простая;

Вежд не потупив оттого, что он Сын

Пьетро Бернардоне и по платью

И по лицу к презреннейшим причтен,

Он царственно все то, что движет братью,

Раскрыл пред Иннокентием, и тот

Устав скрепил им первою печатью.^[1321]

Когда разросся бедненький народ

Вокруг того, чья жизнь столь знаменита.

Что славу ей лишь небо воспоет,

Дух повелел, чтоб вновь была повита

Короной, из Гонориевых рук,

Святая воля их архимандрита.^[1322]

Когда же он, томимый жаждой мук,

Перед лицом надменного султана^[1323]

Христа восславил и Христовых слуг,

Но увидал, что учит слишком рано

Незрелых, и вернулся, чтоб во зле

Не чахла италийская поляна, –

На Тибр и Арно рознящей скале^[1324]

Приняв Христа последние печати,

Он их носил два года на земле.^[1325]

Когда даритель столькой благодати

Вознес того, кто захотел таким

Смиренным быть, к им заслуженной плате,

Он братьям, как наследникам своим,

Возлюбленную поручил всецело,

Хранить ей верность завещая им;

Единственно из рук ее хотела

Его душа в чертог свой отойти,

Иного гроба не избрав для тела.^[1326]

Суди ж, каков был тот,^[1327] кто с ним вести

Достоин был вдвоем ладью Петрову^[1328]

Средь волн морских по верному пути!

Он нашей братьи положил основу;^[1329]

И тот, как видишь, грузит добрый груз,

Кто с ним идет, его послушный слову.

Но у овец его явился вкус

К другому корму, и для них надежней

Отыскивать вразброд запретный кус.

И чем ослушней и неосторожней

Их стадо разбредется, кто куда,

Тем у вернувшихся сосцы порожней.

Есть и такие, что, боясь вреда,

Теснятся к пастуху; но их так мало,

Что холст для ряс в запасе есть всегда.

И если внятно речь моя звучала

И ты вослед ей со вниманьем шел

И помнишь то, что я сказал сначала,

Ты часть искомого теперь обрел;^[1330]

Ты видишь, как на щепки ствол сечется

И почему я оговорку ввел:

«Где тук найдут^[1331] все те, кто не собьется».