Песнь тридцать первая

Эмпирей – Райская роза (продолжение)

Как белой розой, чей венец раскрылся,

Являлась мне святая рать высот,

С которой агнец кровью обручился;

А та, что, рея,^[1752] видит и поет

Лучи того, кто дух ее влюбляет

И ей такою мощной быть дает,

Как войско пчел, которое слетает

К цветам и возвращается потом

Туда, где труд их сладость обретает,

Витала низко над большим цветком,

Столь многолистным, и взлетала снова

Туда, где их Любви всевечный дом.

Их лица были из огня живого,

Их крылья – золотые, а наряд

Так бел, что снега не найти такого.

Внутри цветка они за рядом ряд

Дарили миром и отрадой пыла,

Которые они на крыльях мчат.

То, что меж высью и цветком парила

Посереди такая густота,

Ни зрению, ни блеску не вредило;

Господня слава всюду разлита

По степени достоинства вселенной,

И от нее не может быть щита.

Весь этот град, спокойный и блаженный,

Полн древнею и новою толпой,^[1753]

Взирал, любя, к одной мете священной.

Трехликий свет, ты, что одной звездой

Им в очи блещешь, умиротворяя,

Склони свой взор над нашею грозой!

Раз варвары, пришедшие из края,

Где с милым сыном в высях горних стран

Кружит Гелика,^[1754] день за днем сверкая,

Увидев Рим и как он в блеск убран,

Дивились, созерцая величавый

Над миром вознесенный Латеран^[1755], –

То я, из тлена в свет небесной славы,

В мир вечности из времени вступив,

Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый,

Какой смущенья испытал прилив!

Душой меж ним и радостью раздвоен,

Я был охотно глух и молчалив.

И как паломник, сердцем успокоен,

Осматривает свой обетный храм,

Надеясь рассказать, как он устроен, –

Так, в ярком свете дав блуждать очам,

Я озирал ряды ступеней стройных,

То в высоту, то вниз, то по кругам.

Я видел много лиц, любви достойных,

Украшенных улыбкой и лучом,

И обликов почтенных и спокойных.

Когда мой взор, все обошед кругом,

Воспринял общее строенье Рая,

Внимательней не медля ни на чем,

Я обернулся, волей вновь пылая,

И госпожу мою спросить желал

О том, чего не постигал, взирая.

Мне встретилось не то, что я искал;

И некий старец^[1756] в ризе белоснежной

На месте Беатриче мне предстал.

Дышали добротою безмятежной

Взор и лицо, и он так ласков был,

Как только может быть родитель нежный.

Я тотчас: «Где она?» – его спросил;

И он: «К тебе твоим я послан другом,

Чтоб ты свое желанье завершил.

Взглянув на третий ряд под верхним кругом,^[1757]

Ее увидишь ты, еще светлей,

На троне, ей сужденном по заслугам».

Я, не ответив, поднял взоры к ней,

И мне она явилась осененной

Венцом из отражаемых лучей.

От области, громами оглашенной,

Так отдален не будет смертный глаз,

На дно морской пучины погруженный,

Как я от Беатриче был в тот час;

Но это мне не затмевало взгляда,

И лик ее в сквозной среде не гас.

«О госпожа, надежд моих ограда,

Ты, чтобы помощь свыше мне подать,

Оставившая след свой в глубях Ада,

Во всем, что я был призван созерцать,

Твоих щедрот и воли благородной

Я признаю и мощь и благодать.

Меня из рабства на простор свободный

Они по всем дорогам провели,

Где власть твоя могла быть путеводной.

Хранить меня и впредь благоволи,

Дабы мой дух, отныне без порока,

Тебе угодным сбросил тлен земли!»

Так я воззвал; с улыбкой, издалека,

Она ко мне свой обратила взгляд;

И вновь – к сиянью Вечного Истока.

И старец: «Чтоб свершился без преград

Твой путь, – на то и стал с тобой я рядом,

Как мне и просьба и любовь велят,^[1758] –

Паря глазами, свыкнись с этим садом;

Тогда и луч божественный смелей

Воспримешь ты, к нему взлетая взглядом.

Владычица небес, по ком я всей

Горю душой, нам всячески поможет,

Вняв мне, Бернарду, преданному ей».

Как тот, кто из Кроации, быть может,

Придя узреть нерукотворный лик,^[1759]

Старинной жаждой умиленье множит

И думает, чуть он пред ним возник:

«Так вот твое подобие какое,

Христе Исусе, господи владык!» –

Так я взирал на рвение святое

Того, кто, окруженный миром зла,

Жил, созерцая, в неземном покое.

«Сын милости, как эта жизнь светла,

Ты не постигнешь, если к горней сени, –

Так начал он, – не вознесешь чела.

Но если взор твой минет все ступени,

Он в высоте, на троне, обретет

Царицу^[1760] этих верных ей владений».

Я поднял взгляд; как утром небосвод

В восточной части, озаренной ало,

Светлей, чем в той, где солнце западет,

Так, словно в гору движа из провала

Глаза, я увидал, что часть каймы^[1761]

Все остальное светом побеждала.

И как сильнее пламень там, где мы

Ждем дышло, Фаэтону роковое,^[1762]

А в обе стороны – все больше тьмы,

Так посредине пламя заревое

Та орифламма^[1763] мирная лила,

А по краям уже не столь живое.

И в той средине, распластав крыла, –

Я видел, – сонмы ангелов сияли,

И слава их различною была.

Пока они так пели и играли,

Им улыбалась Красота^[1764], дая

Отраду всем, чьи очи к ней взирали.

Будь даже равномощна речь моя

Воображенью, – как она прекрасна,

И смутно молвить не дерзнул бы я.

Бернард, когда он увидал, как властно

Сковал мне взор его палящий пыл,^[1765]

Свои глаза к ней устремил так страстно,

Что и мои сильней воспламенил.