Пациенты часто на первой встрече задают слишком прямолинейные вопросы. На некоторые из них я отвечаю прямо. Например, я отвечу, как ни в чем не бывало, на вопрос пациента о моем образовании или гонораре. На многие вопросы, однако, я не отвечаю, в том числе на вопросы, касающиеся моей специализации, «психоаналитической школы», к которой я принадлежу, количества женщин по сравнению с мужчинами, которых я принимаю, о моем отношении к гомосексуальности и т.д. Подобные вопросы я расцениваю как неприкрытые проявления фантазий пациента о моей неспособности понять проблемы пациента в силу своих собственных психологических трудностей, таких как боязнь женщин или мужчин, боязнь гомосексуальности или гетеросексуальности, потребность подавлять или подчиняться и так далее.
Когда пациент настойчиво задает вопрос за вопросом, я часто говорю ему, что, быть может, слишком опасно ждать, что произойдет между нами; что вместо ожидаемой картины будущего пациент может получить короткое замыкание от напряжения ожидания.
Очень часто пациент задает вопросы с целью вынудить аналитика заполнить аналитическое пространство, так как он сам понимает, что его собственное внутреннее содержание постыдно, опасно, никчемно, нуждается в защите от аналитика, или там, внутри, нет совсем ничего, чем можно было бы заполнить аналитическое пространство. Другие пациенты очень быстро замолкают, таким образом, приглашая аналитика заполнить пространство своими вопросами, своей психологической организацией, цепочкой ассоциаций, любознательностью и прочим. В таких случаях я предпринимаю попытку поговорить с пациентом о той стороне волнения пациента, которую я думаю, что понимаю. Таким образом, я даю пациенту понять, что мое понимание условно, предположительно и, по всей видимости, во многом несовершенно. Затем я предлагаю пациенту рассказать мне, что из того, что я сказал, кажется ему близким к истине, а что совсем не относится к делу.






