Рутинизация харизмы

Пример Ленина хорошо иллюстрирует главный вопрос харизматического гос­подства: может ли оно пережить вождя? Ведь оно либо умирает вместе с ним, либо превращается втрадицию или бюрократизируется. Между тем, подобнотому, как церковь пережила Иисуса Христа, коммунизм пережил Ленина. Как пророк становится обычным священником? Данную проблему Вебер называет «рутинизацией харизмы». Она может возникнуть в результате появления специфиче­ских форм харизмы в отличие от чистой харизмы, которая имеет личностный характер. Харизма может передаваться по наследству (от Наполеона I к Наполе­ону III). Функциональная харизма возникает в результате занятия каким-либо лицом руководящего поста в том или ином институте: Папа Римский, наслед­ник святого Петра, наместника Христа на земле, наделяется одновременно вы­сочайшим авторитетом. Например, папа Иоанн-Павел II, который после неудач­ного покушения на него предсказал разрешение кризисной ситуации (крах со­ветской системы в Европе) и умело поддерживал свой образ (поездки в разные страны, массовые церемонии), показывает, как посредством обратного эффекта можно придать новую жизненную силу институту церкви: харизма папы служит тому, что, управляя традицией и укрепляя ее, она тем самым демонстрирует ха­ризму самого института. Одним из путей достижения Сталиным неограничен­ной власти стало превращение партийцев в госслужащих и их бюрократический контроль (см. гл. IX, с. 273). Он смог лучше, чем его соперники, использовать свои отношения с Лениным, чтобы представить себя самым верным, а затем и единственным ленинцем. Такова особенность советской системы: институцио-нализация режима привела к полному торжеству одного института, партии, но не стабилизировала положения руководящих кадров системы, которые, как и все население, не были застрахованы от чисток. С едкой иронией Троцкий, этот неудачливый харизматический соперник Сталина, хотя он и имел больше осно­ваний считаться верным соратником Ленина, писал в конце своей биографии диктатора, что Сталин, оказавшись во главе тоталитарной системы, созданной им самим, мог сказать, подобно Людовику XIV, но не «Государство — это Я», а «Общество — это Я». Разница, однако, в том, что руководящая группа при дворе абсолютистского короля могла не опасаться кровавых чисток.