Стоял апрель, ещё почти в начале,
И шли позиционные бои.
Мы у леска прозрачного застряли,
Как будто в землю вязкую вросли.
Лежал снежок в оврагах и низинах,
Но почки начинали набухать…
В такую пору – не тянуть резину,
А в поле бы, на трактор да пахать!
Но чертов "немец" не даёт покоя –
То стихнет перестрелка – то опять!
Не тишина – затишье перед боем...
Да, впрочем, что там долго объяснять.
Весна ведь – время, знаешь сам, какое –
Воспоминанья ярче и острей.
Так хочется разделаться с бедою –
И по домам… А тут – в болоте прей!
В тот день с утра всё небо затянуло
Белесоватой тусклой пеленой,
С низины сквозняком холодным дуло
И колотун – на месте не постой!
Но некогда стоять – ведь у солдата
И в передышку есть немало дел.
Я протирал снаряды, а ребята
Ствол чистили… И каждый, как умел,
Старался. И не для тепла – для дела –
В бою ведь не бывает мелочей.
И вдруг: – Пошамать времечко приспело! –
Раздался голос, уж, не помню, чей.
По-моему, Володи Хворостенко –
Весёлый парень был у нас такой.
Все смотрят на меня – припёрли к стенке:
Кому идти? – Я самый молодой…
|
|
А кухня полевая – наказанье!
Туда – обратно – километров шесть.
Измеришь по грязюке расстоянье –
Пить не захочешь, а не то, что есть…
Как говорят, руками и ногами
Я упирался… Да, куда там – вмиг
Надели термос, подтолкнули сами…
И я пошел по лесу напрямик.
На мокрых кочках столько оступался,
Корягам скользким счёт я потерял.
А уж, когда оврагом пробирался –
Тут всех святых, признаюсь, поминал…
Но выбрался и вышел на дорогу,
И сразу побыстрее зашагал.
Вот так я и дотопал понемногу.
Друзьям привет от наших передал.
Дошёл до кухни, и по полной норме
Мне повар щи да кашу навалил,
Во флягу, как положено по форме,
Отмерив сколько надо, нацедил.
Обратно шёл, ссутулившись устало,
И тихо было, как не на войне…
Но лишь подумал так – загрохотало
Там, впереди. На нашей стороне.
И я пошёл быстрее – словно, что-то
Толкало в спину, гнало и несло,
Чуть не ввалился второпях в болото
И шёл, и шёл, шагая тяжело…
И вдруг я встал… и замер, словно громом
На этой вот опушке поражён…
А в горле крик застыл тяжелым комом:
Вот здесь кусты, а вот – пологий склон…
А здесь орудье было… Но на склоне –
Лишь чёрный ствол, присыпанный землёй…
Всю боль свою излил я в слабом стоне,
Я – из расчёта – самый молодой…
В лицо пахнуло сумраком студёным…
Уже во тьме воронка не видна…
И флягу я поднёс к губам сведённым –
Один – за всех – я выпил всё до дна…
* * *
Мая
Ещё прозрачен лиственниц убор,
Иголочки – на пару миллиметров –
Проклюнулись, как ёжики из нор,
И вздрагивают, чуя силу ветра.
Каштаны, что на юге отцвели,
|
|
Едва стряхнули корочки чешуек,
На северном краю большой Земли
Крутой зимы не выдержала туя.
А так уже красиво прижилась,
Так хороша была зимой и летом,
У стелы, где времён скрепилась связь,
У партизана Германа портрета.
Зато сегодня здесь полно цветов,
И на могиле братской, что напротив…
И вновь слезится взгляд у стариков,
И в ленте на пиджачном отвороте
Над золотом довлеет чёрный цвет,
Как ни старайся – всё ж преобладает.
От памятных и горестных замет
Склоняется головушка седая.
Наверно, ничего не сделать тут,
Что этот праздник дарит боль и слёзы…
Но всё равно – каштаны зацветут,
И затрепещут листьями берёзы!
* * *
Во сне…
Я когда-то была… или только во сне
Мне привиделось – с генами впитано мной:
Я в окопе, на той, незабытой войне,
Пригибаюсь под чёрной стеной земляной.
Обжигая огнём, огрызается враг,
По спине… не осколки – лишь комья земли.
И меня ожидает одна из атак –
Поднимусь! Ведь они же – подняться смогли!
Не бывают такими реальными – сны!
И снаряды, летевшие плотной волной,
До краёв разрушительной силой полны,
Натыкаясь на бруствер, рвались – надо мной!
* * *