Не решаюсь писать почему-то,
Слишком горькая, видимо, тема.
Но для многих-то нынче, как будто,
Наша память – совсем не проблема.
По соседям карабкаясь выше,
По-акульи хрустя челюстями,
Криков здравого смысла не слыша,
А историю зная – частями,
Нахватались словечек: «совдепы»,
«Коммуняки», «совки» – и забыли,
Как горели приволжские степи,
И решалась судьба: или – или…
То ли жить нашей Родине вечно,
То ли сгинуть в позоре бесславном…
Ах, как время, увы, быстротечно,
Ах, как память порой неисправна…
Вот и стали мешать обелиски
На порушенной братской могиле…
Наплевать присосавшимся к миске,
Как «совдеповцы» Гитлера били,
Как вставали тогда «коммуняки»
В полный рост из окопов под пули,
Шли «совки» в лобовые атаки…
И ни тех, ни других – не согнули!
Потому и пишу, чтобы дети,
В чьих сердцах ещё что-то святое
Остаётся, не жили на свете,
Мёртвой хваткой вгрызаясь – в пустое!
* * *
Ленинградский метроном
Синхронность биенья слабеющих наших сердец
|
|
Была обеспечена ритмом того метронома,
Чей звук всем далёким от музыки – странно знакомым
С тех пор остаётся, когда замолчал, наконец.
И если не в лад начинали сердца трепетать,
И если от слабости падали в брадикардию,
Тик-так метронома в момент устранял аритмию,
И биться сердца в унисон начинали опять.
Когда же настолько слабела сердечная нить,
Что вдруг умолкало в груди у кого-то биенье,
И чья-то душа отлетала беззвучною тенью –
Как колокол, тот метроном принимался звонить.
* * *
Солдату
Мы падаем вниз и взмываем отвесно и круто:
Мы снова – на той, на гражданской, на вечной войне.
И сам не проверишь укладку своих парашютов –
Потом на кого-то пенять – бесполезно вдвойне.
Две крайние точки: герой или сволочь. А между:
Огромная масса руды, недоделка, сырца…
И очень зависит от сути вселённой надежды –
Какие эмоции эти наполнят сердца.
Останутся в памяти – прочерк меж датой и… датой,
Вождей имена – проклинаем он или воспет…
И бременем тяжким – вся кровь – на руках у солдата –
Куда уже проще – он слова не скажет в ответ.
Условны деления: Азия или Европа…
И кто от тебя за какой-то неясной чертой?..
А самый святой – тот солдат из гнилого окопа,
Кормивший тифозную вошь – своей кровью святой…
* * *