Разорванное мышление» парадиалога

Сразу оговоримся: здесь не утверждается, что участники рассматриваемого парадиалога Жириновского и Проханова суть психотики или склонны к душевным расстройствам. Мы лишь отмечаем некоторые структурные аналогии между речевой про­дукцией психотиков (шизофреников) и речью участников пара-диалогов.

Прежде всего, аналогии выражаются в разорванности мыш­ления. Разорванность любого шизофренического мышления есть следствие его автокоммуникативности: шизофреник говорит со­всем не для того, чтобы быть понятым. Поэтому в шизофрени­ческой речи возникают семантические пробелы, лакуны. Уже в открывающих теледуэль вступительных речах Жириновского и Проханова мы видим нечто аналогичное. Проханов: «Госпо­дин Жириновский, мне казалось, что Вы - апологет советского народа, советского менталитета. Вы обязаны своей карьерой, своей партией... Вы родились из сюртука Владимира Александ­ровича Крючкова». Или начало одной из реплик Жириновского: «Я родился в 46-м году, когда Абакумов, прекрасный министр госбезопасности... ВЫ его уничтожили».

Явные аналогии обнаруживает парадиалогический дискурс и с шизофреническим избытком сигнификации в речи. Это вы­ражается в феномене резонерского мышления, соскальзывающего с объективной логики предмета и производящего пустые рассуж­дения, основанные на поверхностных, формальных аналогиях, на паралогизмах. Причины склонности шизофренического мышле­ния к паралогизмам следует искать в его неспособности фор­мировать основное значение слова, адекватное ситуации его использования. В шизофреническом дискурсе соскальзывание есть не какая-то особая, а именно нарушенная семантика речи, выражающаяся в резком, логически несвязном переходе от од­ного суждения к другому.

Примером паралогического соскальзывания в форме не­правильного силлогизма может служить пример, приводимый В. М. Блейхером: некто по имени Роза заявляет, что она царица, так как все знают, что роза - царица цветов¹. Аналогичным об­разом в нашем случае за утверждением Жириновского - «Ком-

1. Блейхер В. М. Расстройства мышления. Киев: Здоров'я, 1983. См.: раздел «Паралогическое мышление».

мунист Ющенко ворует наш газ» - тоже стоит паралогизм: ком­мунисты - воры; Ющенко ворует газ; значит, Ющенко - ком­мунист. Причем, этот пример представляет собой целую серию паралогизмов, если учесть, что коммунисты для Жириновского выступают субъектом, которому приписываются все возможные отрицательные качества. П. тоже пускает в ход паралогизмы, когда высказывает суждения вроде: «Господин Жириновский ненавидит Россию», «Господин Жириновский выступает против великой победы» и т. п.

Впрочем, наличие паралогизмов в дискурсе еще не являет­ся признаком его психической ненормальности. Главное, как мышление использует паралогизм. В отличие от софиста, ши­зофреник производит паралогизмы «серьезно» и непроизволь­но, а не как хитрую уловку в споре. Поэтому шизофреник не отрекается от паралогизма, даже если ему на него указывают. Участники парадиалога тоже не признают паралогичности сво­ей аргументации, даже отвечают на соответствующие упреки новыми паралогизмами. К примеру:

ВЕДУЩИЙ. Обозначает ли это, что точно так же тогда не­обходимо предать демократической анафеме весь средневековый период истории?

ЖИРИНОВСКИЙ. Это сделано. ВЕДУЩИЙ. Кем?

ЖИРИНОВСКИЙ. Человечеством. Все это сделали, все по­просили прощение. Даже Ельцин попросил прощение за демо­кратический террор.

ВЕДУЩИЙ. Я не уверен, что Ельцин персонаж средневеко­вой истории.

ЖИРИНОВСКИЙ. Я имею в виду сегодняшний день. В сред­них веках было много страшного, много, вся история кровавая.

За резонерствующим мышлением шизофреника стоит фе­номен полисемантизма, когда слово имеет одновременно сразу несколько значений, причем без учета конкретной ситуации, диктующей какое-то одно основное значение. Слова как бы обес­цениваются в шизофреническом сознании, и на первый план выходит их чисто формальная сторона. Отсюда склонность ши­зофреника к экзотическим (неадекватным ситуации) употребле­ниям слов, витиеватости, рифме и ритму, к образованию калам­буров, вербальных орнаментов.

У Проханова эта черта особенно хорошо проступает. К при­меру, вот в этом месте: «Победу делал народ, победу делал Ста-

лин, победу делал не Жириновский, победу делала сталинская индустрия, победу делали сталинские соколы, победу делали сталинские крестьяне, которые взяли красные кресты и под­няла ваших геббелъсов и гитлеров на штыки. Вы брешете, гос­подин Жириновский, вы ненавидите строй, вы ненавидите стра­ну». Здесь отчетливо видно, что общий смысл высказывания подчинен ритму, почти рифмованному набору стереотипных вы­ражений. Особенно замечательна в этом смысле фраза, выделен­ная нами курсивом. Нелепые субъекты по имени «сталинские крестьяне» почему-то «берут в руки кресты» (есть подозрение, только потому, что это слово эхолалически перекликается со сло­вом крестьяне: кресты - крестьяне), но «Геббельсов и гитлеров» они все же поднимают не на эти кресты (зачем тогда брали?), а на штыки (потому что в такой ситуации употребляется этот вербаль­ный стереотип). В этом предложении смысл послушно следует за словами, а не наоборот, как в обычной речи. По концентрации семантических аномалий эта фраза вполне сравнима с шизофати-ческим дискурсом, но в отличие от последнего, здесь налицо экс­прессия, эмоционально-суггестивное воздействие на слушателя. А это уже ближе к всякого рода речевкам, боевым кличам или к эмоционально нагруженным текстам абсурдисткой поэзии.

Паралогическая речь шизофреника являет начальные эта­пы распада повествовательности. Между сюжетами речи нару­шается логическая связь, игнорируется элементарная логика объективной действительности. В шизофреническом мышлении повествовательность представлена в форме так называемого «фабулирующего мышления». Это мышление еще в том смыс­ле является повествованием, фабулой, что ему, как и любому нормальному мышлению, присуща некоторая сюжетная линия, сериальность действий героев, событий. Однако эта сюжетная линия является здесь чистейшим вымыслом, который мышле­ние не отличает от действительности. Это ведет к семантиче­ским и прагматическим нелепостям, к своего рода «сновидени­ям наяву». Этот момент — хотя и в превращенном виде - так­же присутствует в парадиалоге Жириновского и Проханова. В особенности метафорика прохановской речи чем-то напоминает фрейдовские функции сновидения: «сгущение» и «трансфер» признаков. Уже вступительные речи Жириновского и Прохано­ва являются в этом отношении показательными.

Жириновский рисует страшную повесть о некоей фантасти­ческой силе по имени «коммунисты», которые под разными мас-

ками действовали в России на протяжении последних ста лет, выступая главной причиной всех ее бед и страданий. Таинствен­ным образом оставались они коммунистами, даже будучи уже антикоммунистами и капиталистами; они сами создавали себе предателей, а потом сами же их расстреливали; они создавали красную империю и потом сами ее разрушали; они уничтожа­ли миллионы, чтобы сохранить свой режим, а потом сами же сдавали его без боя. Даже более того: коммунисты есть причина всех бед новейшей мировой истории, они несут ответственность за все войны и революции прошлого и наступившего столетий. Особую причудливость этому повествованию придает сентимен­тальная история про «плачущих офицеров КГБ», которые «хо­тели сохранить страну», но сдали ее, чтобы освободиться из-под ига «негодяев-коммунистов».

У Проханова - своя фантастическая повесть о предателях Родины, которые также совмещают в себе исторически несов­местимые и, разумеется, отрицательные качества. Эти пре­датели «стали истреблять поэтапно» нашу страну, так что «к 91-му году от страны почти ничего не осталось, потом при­шли наследники Горбачева, Ельцин и господин Жириновский, и растаскали нас на ошметки». Эти демонические силы «хотят сожрать еще один фрагмент русской истории», демонизируя же большевиков, — как «они сожрали фрагмент белой истории», демонизируя «царя и русских монархистов». В октябре 1993 г. эти предатели «стреляли нам в спину». При этом «200 миллио­нов советских людей» стреляли им в ответ, но почему-то никого не убили и разрушение родины предотвратить не смогли. И это тем более удивительно, что, по крайней мере, часть этих преда­телей (Жириновский и ему подобные), будучи трусами, вообще не сражались, а «сидели в барах». А вот сотоварищи Проханова, напротив, «умирали в тюрьмах, умирали на баррикадах», но, впрочем, не умерли. Прохановский рассказ производит впечат­ление цитаты из какого-то мистического романа, впечатление литературной фикции, компьютерной «игры-стрелялки», в ко­торой в любой момент можно поменять одного героя на другого, вылепить уродца из любого богатыря, обратить сюжет, поме­нять концовку истории.

При всей схожести фабулирующего мышления наших ге­роев с психотическим, источник его — совсем иной. Жиринов­ский просто увлекается (риторически забывается) собствен­ными фикциями, что временами напоминают детей, которые

«заигрались». Проханов, на первый взгляд, производит впечат­ление маниакальной убежденности «последнего солдата импе­рии», но уже одна эта фраза выдает с головой позера, артиста, а не фанатика идеи. Прохановская убежденность, идейная одер­жимость - не более чем сценический эффект.