К теории. Очень любопытна реакция Станиславского на одну «педагоги­ческую» проблему, связанную с этюдной практикой

Очень любопытна реакция Станиславского на одну «педагоги­ческую» проблему, связанную с этюдной практикой. Зон рассказал Станиславскому «об актере, который делает этюд по поверхности, лишь бы отвязаться, а в минуту откровенности говорит: «Дайте ми­зансцену, без нее я не могу». Что же Станиславский? «Станислав­ский (щурит глаза): «Здесь может помочь только местком, а не я — пусть переводят актера в тот театр, где так играют». Прав ли К.С. в своей категоричности, не знаем, по его эмоцию понять можно...

В следующем, 1935 году, Зон снова приезжает в Москву. Он по­падает на репетицию комической оперы Доницетти «Дон Паскуа-ле».

Уже в начале работы Станиславский предложил исполнителю заглавной роли сделать этюд: «Вам нужно приготовить комнату к приходу невесты. Как это делается? Например, вы до этого момен­та не замечали в комнате беспорядка, а теперь вдруг видите — то не так, это не так».

Далее Зон рассказывает: «Актер, осмотревшись, пытается вы­полнить задание. Без музыки и без текста.

— Нет, — останавливает Станиславский, — это вы делаете при­близительно, а нужно все доделывать до конца. Устройте-ка насто­ящий беспорядок, а потом убирайте».

Интересен был и другой момент этой репетиции, когда по ходу комической оперы актеры, шутя и балагуря, изображали католиче­ское венчание. Такая вольность, видимо, смутила Зона, но Кон­стантин Сергеевич шепнул ему: «Надо, чтобы сами развеселились, лишнее уберем». Очевидно, что Станиславский в этом случае под­держивал этюдную свободу актеров.

...Прошло три года. Б. В. Зон приезжает к Станиславскому 19 мая 1938 года.

Встрече предшествует сговор по телефону. Зон волнуется: «Ве­роятно, завтра я его увижу, но уже по телефону возникает беседа на те животрепещущие темы, которые назрели в нашей практиче­ской работе и настоятельно ждут разрешения. Это, прежде всего, вопрос о том, когда и как в работе над пьесой совершается переход с этюдов на точный авторский текст».

Этот вопрос, связанный с этюдным методом, остался неразре­шенным и в наше время. Какие же разъяснения получил от Ста­ниславского Зон? Константин Сергеевич советует делать так: «Вре­менами кто-нибудь один вслух прочитывает пьесу, а потом вновь она играется на своем «вольном» тексте. Потом снова чтение и т. д. Постепенно запомнится точный текст».

«Я, — пишет Зон, — выражаю сомнение: не выучат ли они (ак­теры или ученики) свои роли тайком? Но Константин Сергеевич считает, что они это делать не станут: «Чего ради им спешить?»

Тем не менее, в ряде своих последних трудов Станиславский не­однократно признавал: проблема перехода к точному авторскому тексту еще не решена...

Во время этой последней поездки Борису Вульфовичу особо по­везло. На этот раз он попал уже не только на репетиции опер, но на важнейшую для Станиславского, так сказать, чистую педагоги­ку, а именно, на занятия с учениками Оперно-драматической сту­дии. На уроках затрагивались разные темы, но, кажется, более все­го в это время Станиславского волновала подлинность, а точнее, сиюминутность происходящего на сцене.

Вот, например, его подход к сцене Дуняши и Яши из «Вишнево­го сада». Станиславский принципиально требовал сегодняшнего сиюминутного существования актеров. Он говорит девушке, назна­ченной на роль Дуняши:

«Вы сами должны каждый раз начинать сызнова: «Я, студийка такая-то, сегодня 20 мая 1938 года, здесь, на балконе у Станислав­ского, сейчас в шесть часов вечера встречаюсь со студийцем та­ким-то, которого зовут Яшей». Самое главное — здесь и от данной ситуации все заново. Ни мест, ни мизансцен, а просто — пришел Кузнецов, и я им «занимаюсь». Если он потом скажет: «А знаешь, ты меня сегодня того... раззадорила», — вот лучшая оценка. Есть только один этот путь. Остальное — вздор. Студия — только для этого».

Итак, сиюминутность, абсолютная реальность существования, настоящая импровизациошюсть. Короче говоря, этюдность. «оста­льное — вздор»... И дальше Зон цитирует из Станиславского очень важное: «Заказывать себе ничего нельзя. Мы ищем органическую природу с ее подсознанием. Нельзя делать раз и навсегда». И еще Станиславский предлагает: «...Высасывать из своей эмоциональной памяти аналогичный случай». И дальше настаивает: «...Никаких мизансцен. Вы нам дадите мизансцены, а мы, может быть, их закре­пим». И, наконец: «Этюды надо делать всю жизнь». Тут Зон спро­сил: «Очищая и проверяя старые спектакли?» Станиславский отве­тил: «И так, конечно, и по всяким другим поводам. Этюды — основная работа актера...»

Хочется повторить вслед за Станиславским: этюды — основная работа актера.

Увы! Это была последняя встреча Зона со Станиславским. Че­рез два месяца Константина Сергеевича не стало. Тем более мы