Диалоги с коллегами 247

лись... И все достигли в своих областях известного совершенства... В XX веке синтетичность оставалась еще только в оперетте и воде­виле — в низких жанрах. Станиславский и Мейерхольд стали вновь думать о синтезе, в том числе о движении, о пении, о музы­кальности актеров. И начался поиск новых тренингов. Проблема синтетичности стоит, на мой взгляд, до сих пор, ведь мы часто ме­ханически соединяем в театре средства танца, музыки и вокала. «Хорошо бы здесь станцевать...». Да, не хорошо бы здесь «станце­вать», а если станцуется, тогда здесь надо танцевать! Если здесь по­ется, надо петь.

Мы говорим, что танец возникает в драме тогда, когда словами уже ничего не объяснишь. Слов не хватает, и — раз! — выкинул ко­ленце. Или, скажем, подошел к роялю и выразился во всплеске гамм. А у студентов предметы не соединяются по той логике, о ко­торой мы с вами сейчас говорим. Может быть, конечно, они еще немножко боятся, не понимают. Нам еще предстоит подумать, как добиться интеграции танца и психологического театра. У них есть какие-то навыки, вот и решили сделать «Мадам Бовари» бале­том, — а как это соединить с текстом? Значит, либо балет, либо драма?.. Я понимаю, поможет опыт, и потом как-то все станет сое­диняться, но пока что проблема остается. Или метафора — что это такое? Например, в «Чевенгуре» Платонова огонь разжигается тре­нием тел. У Платонова — это метафора, и было бы глупо, если бы мы начали тереться до высечения огня. Надо понимать, что из этой метафоры может родиться танец. Нельзя играть метафору. Ее мож­но станцевать, а играть нельзя. В этом соединении метафоры и ас­социаций рождается пластика. Если же я ставлю танец, то это уже плохо. А если он рождается, и я должен его только направить, что­бы он стал сценической художественной правдой, — это правильно. На этом мы тоже все время спотыкаемся.

В.Ф. Скажу еще о совместной педагогике так: я должен быть насыщен движением, а вы должны быть насыщены ощущением

драматического...

Ю.В. Правильно. Но я все время и с вами, и со Львом Абрамо­вичем Додиным «сталкиваюсь». Вы говорите, что для драматиче­ского актера «балет» — это ругательство. А в балете мы говорим: что ты играешь, как драматический актер? Ты мне не играй, а тан­цуй! И как с вашей, драматической точки зрения, «танец» — фор­мальная, придуманная штука, так же и с балетной точки зрения «драма» — это неправда. А ведь и то и другое — это художествен­ный вымысел. Либо я содержателен в этом и оправдываю это логи-