Как горит лампада пред иконой. [136]
И даже — более того:
Звёзды светят, словно Божьи очи. [135]
Наиболее интересное поэтическое явление, отнюдь не характерное для специфики мировосприятия XIX века — хомяковское описание неба как тверди (приближающееся к библейскому гнозису: «И создал Бог твердь... И назвал Бог твердь небом» /Бытие, 1:7-8/), о чём косвенно свидетельствуют уже следующие жизнеутверждающие строки:
И шире мой полёт, живее в крыльях сила...
............................................
Так раненный слегка орёл уходит выше
В родные небеса. [108]
Родина и приют орла оказываются вовсе не на земле, не в нашем дольнем мире бесконечных тревог и опасностей, а — в небе: в «родных небесах» раненой небесной птице как будто бы уготована опора и, стало быть, «твердь»... Так мыслит поэт и сам о себе:
Взглянул я на небо — там твердь ясна:
Высоко, высоко восходит она
Над бездной;
Там звёзды живые катятся в огне
И детское чувство проснулось во мне,