Д. Интимные переживания

Глубоко личные переживания трудно исследовать, так как гораздо легче ответить на чрезвычайно важный, но общий вопрос «Что представляет для вас друг?», чем на вопрос, касающийся смысла данной конкретной дружбы (Bidart, 1991). Дело в том, что первый вопрос соотносится с типовым идеалом, в обсуждение которого ис­пытуемый охотно включается, тогда как второй вопрос относится к экзистенциаль­ному опыту пережитого, несводимого к высказыванию мифическому или отстра' ненному (Silver, 1989). По крайней мере внушающий расположение интервьюер во время опроса может получить какие-то разъяснения через «истории дружбы*-

Учитывая одновременно то, что внесли художественная литература и феноме­нология, свидетельства, почерпнутые из цитированных выше работ, а также из наших собственных исследований (Maisonneve, Lamy, 1993), можно сказать, что опыт интимных переживаний, связанных с дружбой, охватывает три смысла, то различимых по отдельности, то совмещающихся.

Смысл самоутверждения: чувствовать, что мы существуем, что мы много значим для другого, что друг принимает нас такими, какими мы предстаем через наши откровен­ные признания и самораскрытие (Altman, Taylor, 1973), а также ощущение почти пол­ной неуязвимости, благодаря тому только, что нас двое.

Смысл взаимного осуществления и обогащения: такие респонденты говорят о доступе к более интенсивной жизни, питаемой стимулирующим общением или разделяемыми с другом открытиями. Здесь мы соприкасаемся со своеобразной демиургией, когда каж­дой посылает другому «двойное» сообщение: «Стань тем, что ты есть» и «Стань вместе со мною тем, что я есть» («Стань самим собой» и «Стань мной») (Scheler, переизд. 1971), предлагая другому пережить доверенные ему эпизоды и волнения, до тех пор ему неведомые. Так начинается для партнеров посредничество между своей личностью и личностью другого, между идентичностью и отличием (alterite). Так объясняется су­ществование необычных пар. В той мере, в какой эти процессы взаимны, можно счи­тать, что всякая дружба основана на нарциссическом сговоре, при котором «Я» и иде­альное «Я» каждого из партнеров получает поддержку.

Наконец, исповедальный смысл: предполагает совместно переживаемые состояния, по обе стороны языка, зону опыта совместного бытия, глубокой душевной близости, тако­го «мы», где «я» и «ты» соединяются, не сливаясь, своего рода эмпатический обмен, ко­гда каждый разгадывает другого и дает разгадать себя (Stickson, Ickes, 1992). Согласно собранным свидетельствам, эта близость может иметь троякую форму: либо спокой­ную, безмятежную (например, понимать друг друга без слов, чувствовать себя хорошо вместе в обыденной обстановке): либо плодотворную (строить планы, действовать вме­сте); либо лирическую, вокруг возвеличиваемого, идеализированного «мы». Конечно, состояние дружеского восхищения более сдержанно, чем любовь, но оно ощущается иногда в высказываниях, которые без ведома говорящих сходятся с высказываниями Монтеня, обращенными к Ла Боэси.

В этих эмоциях можно уловить интуицию, которой вдохновлялось большин­ство моделей, изложенных в конце первого раздела этой главы, и поэтому скажем в заключение, что общение и переживания в дружбе предполагают различные сте­пени нарциссического соглашения и достигают кульминации в единении, в свое­образном причащении.