Стадии судебного допроса и их тактическое значение

Большинство разработанных криминалистикой так­тических приемов допроса на предварительном след­ствии применимы и к судебному допросу. И в той и в другой процедуре принято различать три стадии (фазы) допроса: предварительную, свободного рассказа и во-просно-ответную.

На предварительной стадии устанавливается лич­ность каждого из допрашиваемых. У потерпевших и свидетелей выясняется характер их взаимоотношений с подсудимым, а у свидетелей, дополнительно, — еще и с потерпевшим. У подсудимого выясняется — понятно ли ему обвинение и признает ли он себя виновным. Ему предоставляется возможность мотивировать свой ответ (ч. 3 ст. 278 УПК РСФСР). Потерпевшим и свидетелям разъясняются их гражданский долг и обязанность прав­диво рассказать все известное им по делу, они предуп­реждаются об уголовной ответственности за отказ От дачи показаний и задачу заведомо ложных показаний, о чем у них отбирается подписка (ст. 282, 283, 287 УПК РСФСР).

Каковы тактические задачи прокурора на предвари­тельной стадии допроса?

Напомним, что с подлежащими допросу в суде лица­ми прокурор знаком только заочно — по материалам дела. Зная или допуская, что с кем-либо из них предсто­ит сложная тактическая борьба, прокурор должен ис­пользовать предварительную стадию допроса для пополнения своих представлений о тех, кого ему предсто­ит допрашивать, очным изучением их личностных свойств. Метод получения нужной информации об этих лицах — сосредоточенное наблюдение. Поскольку эту стадию допроса всегда проводит председательствую­щий, прокурор, будучи свободным, как раз и должен сконцентрировать внимание на первоначальном поведе­нии и ответах допрашиваемого.

Выполнив предусмотренные законом задачи пред­варительной стадии, судья (председательствующий) переходит ко второй процедурной фазе допроса, которая начинается с предложения допрашиваемому сообщить все известное ему по делу. Далее, если нет осложнений, допрашиваемый приступает к свободному рассказу об обстоятельствах исследуемого судом события. С каки­ми же осложнениями в самом начале рассказа могут столкнуться допрашивающие (судья, а позднее проку­рор)?

Известно, что важнейшей предпосылкой успешного допроса является установление психологического кон­такта с допрашиваемым. Видя перед собой большую аудиторию, допрашиваемый зачастую испытывает силь­ное волнение, психическое напряжение, которые могут выражаться как в повышенной раздражительности, из­лишней возбудимости, так и, напротив, в скованности, заторможенности. Все это, конечно, мешает уста­новлению с ним психологического контакта и, как ре­зультат, проведению полноценного допроса.

В связи с этим приобретает большое значение умение допрашивающего быстро и незаметно нейтрализовать подобные психические состояния допрашиваемого. Это­го можно достичь ровным, спокойным, доброжелатель­ным тоном начинаемого с ним диалога, вежливым, уважительным обращением к допрашиваемому. Совершенно не допустимо употребление при допросе таких вульгарных слов как «врешь», «чушь», «не пори ерун­ды», таких резких, безусловно раздражающих терминов, как «виновный», «преступник» и т. п.

Неэтичным и посему неприемлемым является обра­щение к допрашиваемому на «ты», даже тогда, когда он несовершеннолетний. Всегда лучше называть его по имени и отчеству, чем употреблять такие «холодные», отчужденные понятия, как «свидетель», «потерпев-ший»,.«подсудимый», которые вряд ли будут сглажи­вать напряженность обстановки допроса.

Установленный психологический контакт необходи­мо поддерживать на протяжении всего судебного засе­дания.

Между тем практика показывает, что, установив психологический контакт, допрашивающие забывают, что это «хрупкая материя», и не берегут его, увлекаясь борьбой за информацию, в которой подчас сами начина­ют допускать и раздражительность, и грубость. В ре­зультате контакт теряется и допрос может не достичь своих целей.

Одной из причин подобного срыва является выра­батывающаяся с годами у некоторых судей и прокурор-ско-следственных работников привычка читать мораль взрослым людям, учить их жить, давать им, да к тому же публично, далеко не те советы и оценки, которые они хо­тели бы слышать. Это, естественно, вызывает — в каче­стве защитной реакции — возражения, конфронтацию. Данная привычка есть одно из проявлений профес­сиональной деформации. Высокий общественный статус судебных и прокурорско-следственных должностей, ши­рокий круг властных полномочий, возможность управ­лять социальным поведением и деятельностью людей с позиции закона — все это объективно способствует формированию чувства превосходства у отдельных лиц, за­нимающих эти должности, которое они и проявляют в неуместной, а подчас и грубой назидательности.

Но вот необходимый контакт установлен и допрос переходит во вторую фазу — свободный рассказ допра­шиваемого. Обычно это описание события преступле­ния и связанных с ним событий, излагаемое в хроно­логическом порядке — от начала его совершения или наблюдения и до конца. Это самый естественный и по­сему самый типичный и для изложения, и для восприя­тия способ передачи информации, причем не только по одноэпизодным, но и по многоэпизодным делам. В по­следних хронологическое описание каждого отдельного эпизода дополняется соответствующим подходом к рас­смотрению всей системы преступных эпизодов, состав­ляющих в совокупности более сложное и опасное явле­ние — преступную деятельность.

По ходу свободного рассказа государственный обви­нитель продолжает изучение говорящего, наблюдая за его состоянием, степенью владения собой, уровнем ско­ванности или взволнованности, за речью (ее лексикой, точностью, образностью, уверенностью изложения, па­узами). Важно проследить и за тем, как по ходу рассказа допрашиваемого раскрывается его отношение к участ­никам конфликта, действия какой из сторон он (сам того не замечая) описывает мягко, сострадательно, оправдывающе, а какой, наоборот,— жестко, осуждаю­ще. Иными словами, прокурор определяет — «на чьей он стороне».

Помимо этого, прокурор, конечно же, следит за сю­жетом рассказа, мысленно сопоставляет показания с прежними, данными этим лицом на предварительном следствии. Если он замечает уменьшение объема или снижение уровня содержательности прежней информации, то делает необходимые заметки, формулирует на черновике вопросы, которые нужно будет задать в це­лях восполнения упущенного.

По завершении свободного рассказа допрос перехо­лит в третью — вопросно- ответную — стадию. Сначала свой круг вопросов к допрашиваемому исчерпывает со­став суда, после чего право продолжения допроса пред­седательствующий передает государственному обвини­телю. Получая «эстафету» в допросе от судьи, прокурор уже знает, установил ли тот психологический контакт с допрашиваемым, умело ли провел допрос: все ли необ­ходимые вопросы задал, все ли нужное выяснил, не допустил ли тактических ошибок, предопределивших скромные результаты допроса или его неудачу в целом.

Вполне возможно, что прокурору придется сглажи­вать допущенные ошибки. Делать это надо так, чтобы не подорвать авторитета судей в глазах участников судеб­ного процесса.

Столкнувшись с фактом подавленности, скованнос­ти, растерянности допрашиваемого, прокурор (коль ско­ро этого не сделал суд) должен использовать тактиче­ские приемы, направленные на установление с ним нормального психологического контакта. К их числу от­носятся «снятие психического напряжения» допраши­ваемого и плавное «втягивание» его в беседу (диалог). Обычно это достигается путем постановки перед ним простейших вопросов, например: как Ваше здоровье? как Вы себя в данный момент чувствуете? понятны ли Вам задаваемые вопросы? и т. п. Иногда полезно вер­нуться к анкетным данным, попросить подробнее осве­тить семейное положение, этапы служебного продвиже­ния и т. д. Отвечая на эти элементарные вопросы, допрашиваемый втягивается в разговор, преодолевает волнение, страх перед судом и успокаивается. После этого перейти к предмету допроса не составит труда, особенно если начальная фаза разговора будет идти мяг­ко, уважительно, в спокойном, доброжелательном тоне.

Вопрос но-ответная стадия судебного допроса спра­ведливо признается самой сложной ввиду ее насыщенно­сти бескомпромиссной борьбой сторон. В ней использу­ется весь арсенал тактических приемов, разработанных в психологии и криминалистике, а также приобретенных в ходе практической деятельности. С учетом сказанного, детальному рассмотрению тактических проблем, возни-) кающих в вопросно-ответной фазе допроса, будут посвя-^ щены следующие параграфы данной работы.

Тактическое значение типовых признаков социально - демографической характеристики допрашиваемого

При исследовании общих положений тактики судеб-1 ного допроса нужно остановиться и на таких факторах| имеющих существенное тактическое значение, как пол| допрашиваемого, возраст, уровень образования, профес-| сия (работа), состояние здоровья (вообще и, главное, на| момент допроса), наличие или отсутствие судимостей! семейное положение, процессуальное положение (под-| судимый, потерпевший, свидетель). |

В отдельных случаях могут приобретать тактическое| значение данные и о каких-либо иных сторонах личнос-| ти допрашиваемого, но это будут особые случаи, исклю-| чения. Мы же говорим о типовых факторах, которые| следует, хотя бы вкратце, рассмотреть. |

Исследование различий пола допрашиваемых в пла-| не тактических изысканий непременно приводит к| сравнительному анализу так называемых «женской» и| «мужской» психологии. С научных позиций последних лет эти различия сводятся к тому, что женскую психо­логию относят к категории интравертивных (обращен­ных «вовнутрь»), а мужскую — экстравертивных (обра­щенных «вовне»).

При этом в последней выделяют как доминирующее свойство логическое, рациональное начало, а в женской, напротив — эмоциональное. Сразу отметим, что ни одно из них нельзя назвать лучшим или худшим. В системе «человек» оба эти начала представляют «диалектиче­ское» единство и борьбу противоположностей, обеспе­чивающих развитие человека и как природного организ­ма, и как личности.

Преступление и процедура его расследования, вклю­чая и судебное следствие, гораздо сильнее влияет на эмоциональную сферу женщины, чем мужчины. Зная об этом и столкнувшись с необходимостью преодолеть со­противление допрашиваемой установлению истины по делу, прокурор должен использовать в качестве такти­ческого средства воздействие на ее эмоциональную сфе­ру таких нравственных категорий, как честь, совесть, любовь, долг, ответственность, грех и т. п.

Объективно женщине сложнее, чем мужчине, усто­ять на ложной позиции, всесторонне защитить ее, но вовсе не в силу каких-то «дефектов» женской психоло­гии, а потому, что женщина в социальной жизни более нравственна, человеколюбива (она же — мать), более критична к опасному и недозволенному, не приемлет зла, насилия, неправды. Отсюда у нее значительно мень­ший, чем у мужчин, опыт неправомерной, а тем более противозаконной деятельности, меньше изощренности в защите подобной деятельности и соответственно мень­ше спектр возможностей для этого. У нее, как правило, не бывает запасной ложной версии, которую бы она мог­ла подкрепить системой логически увязанных с обстоятельствами криминала аргументов. Поэтому убедитель­ное опровержение прокурором ее исходных ложных по­казаний, дополненное умелым эмоциональным воздей­ствием на ее позитивные ценностные установки, чаще всего приводит к отказу от лжи и даче правдивых показаний.

Из сказанного следует, что (при прочих равных усло­виях) в ситуации, когда лжесвидетельствуют несколько человек, тактически правильным будет начать допрос этой группы лиц с женщин.

И еще один важный момент. Сложные динамические события, в том числе и криминальные, по-разному вос­принимаются женщинами и мужчинами. Эти различия в восприятии носят типовой характер.

Женщина — очевидец драки — обычно весьма скупо описывает ее механизм, ибо, будучи по природе против­ницей насилия, боясь его, не зная его составляющих, не умея и не желая всматриваться в него, она воспринима­ет лишь некоторые его фазы (фрагментами, частями). Но зато она прекрасно запоминает приметы участников драки — особенности роста, внешности, одежды, речи (крики, угрозы дерущихся), т. е. может дать очень цен­ные сведения для установления участников конфликта.

Мужчина же, более искушенный в применении наси­лия (как в практическом опыте, так и через силовые виды спорта — бокс, многочисленные виды борьбы), если он очевидец, а тем более участник драки, основное внимание уделяет ее механизму, ходу, оценивая опасность насиль­ственных действий противников для себя или своих зна­комых и решая, как эти действия предотвратить. При этом мужчина лишь в самых общих чертах может сообщить о приметах незнакомых участников драки.

Таким образом, наиболее всесторонняя и полная кар­тина преступного события может быть представлена как сумма специфических, но равнополезных его описаний очевидцами и участниками — мужчинами и женщинами.

Говоря о возрасте допрашиваемых, различия в кото­ром имеют тактическое значение, требуется учитывать особенности ряда возрастных групп: 1) малолетних (по закону до 14 лет); 2) несовершеннолетних; 3) молодых людей (примерно до 30-35 лет); 4) людей зрелого воз­раста (35-60 лет); 5) пожилых людей (примерно от GO-75 лет) и 6) стариков (старше 75 лет). Небольшое сме­щение показателей между перечисленными группами не имеет принципиального значения для исследования тактических проблем допроса.

В самом общем плане тактическое значение возраста допрашиваемого определяется степенью социальной зрелости субъекта той или иной возрастной группы, его жизненным опытом (большим, достаточным или ма­лым, а то и вообще отсутствующим — у малолетних), через призму которых они оценивают жизненные кол­лизии, включая и противоправные конфликты, и дают о них показания.

Что касается особенностей психологии несовершен­нолетних, учитывающихся при судебном допросе пос­ледних, то в наибольшей мере они известны государ­ственным обвинителям, специализирующимся на рассмотрении в суде дел о преступлениях субъектов этой возрастной группы. Однако столкнуться с необ­ходимостью допросить в суде несовершеннолетнего или малолетнего может любой прокурор, судья.

Допросу малолетнего, в том числе и в суде, присуща масса особенностей. Одна из них состоит в том, что ре­бенку в возрасте 7-8 лет еще не «по силам» (знаниям) всесторонне охватить и связно описать увиденное. По­этому в структуре его допроса нет фазы свободного рас­сказа (в допросах 8-10-летних она лишь едва намечается), он проводится в вопросно-ответной форме. Отсюда ясно, что всесторонность и полнота допроса малолет­него целиком определяется суммой заданных ему во­просов.

Всем известна и характерная для детей этого возрас­та фантазийность, эмоциональная гиперболизация уви­денного. Не понимая или упрощенно понимая социаль­ное значение увиденного, а также то, о чем необходимо говорить при публичном судебном допросе, ребенок мо­жет твердо, уверенно, а посему и убедительно отвечать на важнейшие для судьбы дела вопросы, но его ответы при всем этом будут неверными — либо сфанта­зированными, либо приспособленными, «вписывающи­мися» в тему того или иного вопроса в силу наводящего характера последнего. Заметим сразу же, что наводящие вопросы предельно опасны именно при допросе мало­летних и лиц с отставанием в сфере психического раз­вития, так как оказывают максимальное внушающее и управляющее воздействие.

И еще один существенный момент. Совершенно непривычный и удивительный для малолетнего анту­раж публичного судебного допроса подавляет его, меша­ет сосредоточиться и понять, чего от него хотят и что он должен говорить. Поэтому одной из самых сложных за­дач, возникающих перед прокурором в таких ситуаци­ях, является снятие стресса у малолетнего допрашивае­мого и установление с ним психологического контакта. Очевидно, что допрос малолетнего должен проводиться в очень упрощенной «игровой» форме, причем, по возможности, на его лексиконе. Только в этом случае можно будет считать, что вопрос правильно понят ма­лолетним, а это — залог адекватного ответа. В ее реше­нии прокурору может и в соответствии с законом дол­жен помочь педагог (воспитатель) как специалист в области детской, в частности маловозрастной психоло­гии.

Говоря о допросе малолетних, будь то на предвари­тельном следствии или в суде, хотелось бы обратить внимание на одну очень важную проблему, крайне ред­ко учитываемую на практике,— а так ли уж нужен и по­сему всегда ли необходим допрос малолетнего по конк­ретному делу? В этой связи один из авторов данного пособия хотел бы привести весьма неординарный при­мер из своей следственной практики.

Расследовалось уголовное дело о развратных действиях Ф. в отношении сорока двух малолетних. Началось все с раз­вращения им семилетней падчерицы, ученицы первого класса, которая затем, по просьбе Ф., стала приводить до­мой на эти «сеансы» своих подружек-одноклассниц. Так продолжалось около двух лет, пока эта «деятельность» Ф. не была случайно обнаружена и пресечена, а сам он — не­медленно арестован. Было установлено, что шесть девочек приходили на эти «сеансы» многократно, а остальные по одному-два раза, после чего прекратили посещать кварти­ру Ф. Обвиняемый свою вину признал, но численный и персональный состав потерпевших обрисовывал очень скудно.

Возникла неожиданная коллизия: интересы всесто­роннего доказывания криминала Ф. пришли в острое противоречие с интересами нормального, нравственного воспитания большого числа малолетних девочек (цело­го второго класса). Нужно ли было допрашивать более тридцати из них о конкретных развратных действиях Ф., которые они видели один-два раза год-полтора тому на­зад? Оправданной ли оказалось бы актуализация в их со­знании почти забытых (и слава богу!!!) деталей разврат­ных действий Ф.? Не стали бы разве такие допросы —. сначала на предварительном следствии, а затем и в суде — своего рода продолжением развращения мало­летних, причем с дополнительным «эффектом» его зак­репления. После обсуждения этой проблемы в прокура­туре и суде допросили в качестве потерпевших только шесть девочек, показаниями которых в совокупности исчерпывающе обрисовывались и характер развратных действий Ф., и, что не менее важно, весь круг других потерпевших. Остальные тридцать шесть девочек не допрашивались вообще, но были заочно признаны потерпевшими (их права на следствии и в суде защища­ли их мамы в ранге представителей потерпевших). По данному поводу было вынесено уникальное в следствен­ной практике «Постановление о непроведении допросов ряда малолетних потерпевших», основаниями для кото­рого послужили, с одной стороны, вполне достаточная доказанность криминала Ф. иными материалами дела, а с другой — крайняя нежелательность таких допросов по нравственно-педагогическим соображениям. В суд эти тридцать шесть девочек, естественно, тоже не вызыва­лись. По согласованию с прокурором данное дело было направлено не в районный, а в областной суд с просьбой рассмотреть его «по первой инстанции» ввиду неорди­нарности подлежащей исследованию ситуации и приня­тых по делу решений. Областной суд с этой просьбой со­гласился, рассмотрел дело, вынес обвинительный приговор с максимальным по закону наказанием. При этом в приговоре были специально и высоко оценены не­стандартные инициативы предварительного следствия. Кроме того, через неделю Президиум областного суда разослал по всем горрайсудам области письмо с рекомендацией учитывать нравственно-педагогические аспекты судебных допросов малолетних и в сложных ситуациях прибегать к их допросам лишь в случаях крайней необходимости.

Несколько слов следует сказать о категориях пожи­лых людей и стариков. То обстоятельство, что в силу воз­раста и, как правило, связанного с ним не лучшего состо­яния здоровья они, обладающие огромным жизненным опытом, выходят из сферы активной социальной жизни или находятся на пороге этого, определенным образом сказывается на их психологии. Современные старики и многие пожилые люди прошли войну, трудные годы вос­становления народного хозяйства и хорошо помнят, ка­кого героизма, самоотдачи и личных жертв все это по­требовало от них. Абсолютное большинство из них немногого добилось в жизни, не разбогатело, да и не стремилось к этому.

Основной жизненной ценностью для многих из них стала категория личной чести. Именно она в их возрасте становится мерилом в оценке своего прошлого и насто­ящего. У верующих людей она дополняется стремлени­ем не согрешить «пред Богом и людьми».

Зная об этой психологической доминанте, прокурор может использовать категории чести и греха как такти­ческое средство для эмоционального воздействия на лжесвидетельствующего допрашиваемого рассматрива­емой возрастной группы. Умело сопоставляя высокую (по возможности) нравственную оценку прожитой до­прашиваемым жизни с фактом намеренного искажения в суде истины, подрывающим и ставящим под сомнение эту оценку, прокурор может добиться успеха в получе­нии правдивых показаний.

Высокий уровень образования и общей эрудиции допрашиваемого важно учитывать как фактор, могущий обусловить более серьезный, чем у других лиц, характер сопротивления установлению истины. Это может выра­зиться в большей продуманности ложной версии, луч­шей ее аргументации, в более умелом противостоянии отдельным фактам, приводимым прокурором. Все этс следует продумать заранее — еще па этапе подготовки i допросу высокообразованного и эрудированного про} тивника. Допрос надлежит провести так, чтобы не дат^ поводов для замечаний с его стороны и не понести урона в интеллектуальной борьбе с ним. Условия достижения этих целей (наряду с основными целями допроса) — все} сторонняя подготовка к допросу, осторожное и самокри^ тичное отношение к каждому своему вопросу, аргумент ту,реплике.

Вместе с тем не следует излишне драматизировать зна-| чение высокого уровня образования и интеллекта допра­шиваемого в тактическом плане. Эти качества могут не только затруднять допрос, но и, напротив, облегчать его. Умному и образованному человеку легче увидеть, когда под нарастающим давлением обвинительных аргументов прокурора разрушается ложная конструкция оправда­тельной версии, и определить момент, когда продолже­ние защиты последней становится не только бессмыслен­ным, но и вредным, поскольку не создает шансов на снисхождение при. неизбежном, как он уже понимает, наказании. Подчас необразованный и недалекий субъект может оказать более упорное сопротивление, ибо не спо­собен реально оценить проигрышность своей позиции, несостоятельность защитных аргументов.

Состояние здоровья — ценность не только объектив­ная, но и субъективная. Что и следует учитывать при до­просе каждого лица, причем в двух аспектах: в общем (здоровье в целом) и в частном (здоровье на момент доп­роса). При неудовлетворительном здоровье допрашива­емого разумно уделить больше внимания вопросу о его здоровье и сострадательно отнестись к его нездоровью. Очень важно учитывать это при допросах «основных фигур», показания которых особо значимы.

Спрашивать о самочувствии вызванных в суд лиц следует в начале их допроса, чтобы в зависимости от от­вета сориентироваться — начинать и продолжать допрос либо пригласить врача для оказания вызванному в суд лицу медицинской помощи (например, для снятия го­ловной боли). Если этого не сделать вовремя, то в кри­тической фазе допроса субъект может отказаться отве­чать на «тяжелые» вопросы прокурора, инсценируя невозможность продолжать давать показания ввиду на­званного недомогания и требуя врача. Пока врач удос­товеряет факт этой «боли» и «снимает» ее, недобросове­стный допрашиваемый использует данное время для подготовки ответов на вопросы прокурора и допрос его может не достичь целей.

Анализируя тактическое значение судимостей допрашиваемого, отметим несколько моментов. Преж­де всего — самый общий: наличие одной или даже не­скольких судимостей вовсе не обязательно, как неред­ко думают, повлечет сопротивление установлению истины со стороны допрашиваемого. Равно как, и на­оборот, отсутствие судимости совсем не означает, что допрашиваемый не будет оспаривать обвинения. Так­тическое значение фактора судимости — неоднозначно! Поведение людей в сложных жизненных ситуациях, а к их числу относится и защита своих интересов в судеб­ном процессе, обычно обусловливается сочетанием не­скольких факторов. Правда, и в этих ситуациях какой-то один может играть роль определяющего. В таких случаях многое как раз и зависит от профессионально­го «чутья» государственного обвинителя, его умения уловить — какое или какие обстоятельства влияют на конфликтное поведение допрашиваемого, а затем по­пытаться соответствующими приемами обесценить их воздействие и добиться целей допроса.

Говоря о ранее судимом допрашиваемом, авторы име­ют в виду главным образом подсудимого, который отча­янно борется против очередной грозящей ему судимос­ти, опираясь на опыт прежних следственных и судебных процедур и используя при этом возможность защищать­ся ложью и не отвечать за нее. Такой возможности нет у ранее судимых потерпевших и свидетелей. Отрицатель­ный опыт их прежних судимостей, могущий, в принци­пе, побуждать этих людей к даче ложных показаний, существенно сдерживается либо нейтрализуется реаль­ной угрозой быть привлеченными к уголовной ответ­ственности за лжесвидетельство. Отсюда видно, что су­димости (как фактор) могут оказывать гораздо большее влияние на характер поведения подсудимого, чем потер­певших или свидетелей.

При допросе подсудимого, имеющего несколько су­димостей и упорно отрицающего обвинение, тактиче­ски важно использовать следующие моменты. Еще на этапе подготовки к его допросу нужно внимательно изу­чить находящиеся в уголовном деле копии приговоров по всем его прошлым преступлениям. По каждой такой копии следует оценить, с одной стороны, количество и качество доказательств виновности подсудимого, а с другой — какую позицию он занимал по отношению к обвинению, прибегал ли к ложным показаниям на пред­варительном следствии и в суде. Затем все это надо сум­мировать и сопоставить с доказательственной базой дела, намечаемого к рассмотрению по существу. И если обнаружатся нужные совпадения, их следует использо­вать в суде как дополнительные доказательства («ули­ки поведения»). Например, у лица, привлекаемого за кражу, ранее было четыре судимости за различные преступления, в том числе две — за кражи. Стало быть, у него не только очень стойкий общий рецидив (четыре судимости), но и неоднократный специальный (две су­димости за кражи). Это, разумеется, следует отметить в обвинительной речи. Но главное — в другом. Если во всех прежних судебных процессах была убедительная доказательственная база, но подсудимый, несмотря на это, все четыре раза отрицал вину, а по пятому, рас­сматриваемому делу картина такая же или близкая к ней, то становится очень выгодным показать совпадение (по весомости) доказательственных баз всех пяти дел и неадекватного поведения подсудимого во всех пяти про­цессах (всюду голословное отрицание хорошо доказан­ной вины). Таким образом, удастся продемонстриро­вать, что и но рассматриваемому делу подсудимый ведет борьбу с обвинением не в силу своей невиновности, а по выработавшейся традиции — отрицать «все и вся», ра­зыгрывая роль «невинно страдающего» от правосудия человека.

Рассматривая семейное положение лица как фактор, могущий приобретать тактическое значение, следует учитывать два типа семьи, которые может одновремен­но иметь человек. Это так называемые «старая семья» (он, его родители, родные братья и сестры) и «новая», если она создана (он, жена и их дети).

Очевидно, что тактическое значение данного факто­ра зависит главным образом от того, какое место в сис­теме ценностей занимает семья (и старая, и новая) у до­прашиваемого. Чем большую жизненную ценность она для него представляет, чем трепетнее он относится к жене, детям, родителям, братьям, сестрам, тем большим может оказаться эффект тактического использования фактора семьи при его допросе.

Поведение подсудимого, защищающегося от обвине­ния ложными показаниями, можно оценить как нерас­каяние в содеянном, противодействие установлению истины, и, следовательно, как обстоятельство, лишающее его шансов на смягчение наказания, что делает после­днее более суровым, чем оно могло бы быть. А это, безус­ловно, наносит больший урон и семейным отношениям подсудимого, и самой семье, остающейся без него на бо­лее длительный срок.

Если ложные показания дает свидетель (потерпев­ший), то напоминание ему о риске понести уголовную ответственность за лжесвидетельство и о неизбежности связанных с этим серьезных потерь в сфере семейных отношений может существенно «отрезвить» допраши­ваемого и побудить к даче правдивых показаний.

Разумеется, для тактического использования «фак­тора семьи» требуется иметь подробную информацию о членах семьи, их здоровье, о семейных традициях, нрав­ственных установках, особенностях взаимоотношений. Чем меньше сведений такого рода содержится в матери­алах дела, тем больше времени и усилий нужно потра­тить на их получение при допросе этого лица в суде.

Тактическое значение процессуального положения допрашиваемого. Следует напомнить о трех основных видах процессуального положения — подсудимый, по­терпевший, свидетель. Находясь в том или ином поло­жении, допрашиваемый «играет» соответствующую ему «роль». Типовые различия этих ролей таковы. Под­судимый и потерпевший — лица, заинтересованные в определенном исходе дела. Их интересы обычно, противоположны. Свидетель чаще всего нейтрален, не заинтересован в пользу ни одной из противоборствую­щих сторон. В этом — залог его объективности.

Естественно, встречаются свидетели, заинтересован­ные в пользу подсудимого либо потерпевшего, — и не так уж редко. В силу этого их показания могут быть в большей или меньшей мере необъективными. Знание о том, какого характера отношения связывают такого сви­детеля с подсудимым или потерпевшим, а отсюда — чего от него можно ожидать на допросе, имеет огромное так­тическое значение. Особенно это важно знать об «основ­ных фигурах» из числа свидетелей. Информацию по данному поводу нужно получить и оценить еще на этапе подготовки к судебному процессу, а при необходимости уточнить или перепроверить ее в начальной фазе до­проса.

Заинтересованность потерпевшего связана не толь­ко с ожиданием наказания виновного и полным возме­щением ущерба, причиненного последним. Этот его ин­терес понятен и естественен. Но могут быть и другие, тщательно скрываемые интересы: утаить на суде (осо­бенно если это удалось на предварительном следствии) свою провоцирующую роль в криминальном конфлик­те либо, напротив,— «наговорить на себя» в целях ума­ления вины подсудимого. Последнее встречается по де­лам о криминалах в семье, среди родственников, а также при подкупе либо угрозах со стороны лиц, представля­ющих интересы подсудимого. Все это прокурору надле­жит учитывать, определять и, по возможности, нейтра­лизовать в ситуациях, когда показания потерпевшего в суде неожиданно и резко теряют свое обвинительное, изобличающее содержание.

Интересы подсудимого обычно довольно просты — борьба против обвинения в целом или его отдельных, наи­более серьезных положений. В настоящее время редко встречается чистосердечное признание и активное спо-собствование обвиняемого (подсудимого) раскрытию преступления. Однако, если такие случаи имеют место, важно не «пропустить» возможного самооговора. Основ­ные признаки, отличающие чистосердечное признание виновного от самооговора лица, не совершавшего преступления,— это степень детальности их показаний и со­впадения этих деталей с реально установленными обсто­ятельствами преступления. Разумеется, многое здесь мо­гут дать и сопоставление с криминалом личности признающего вину, а также частные признаки его поведе­ния в суде (манера рассказа, уровень переживаний и т. п.).