Степень либерализации «открытой политики»

Внешнеэкономическая стратегия КНР

Открытие внутреннего рынка России на рубеже 80-90-х гг. XX века стало, по мнению многих, одной из главных причин последовавшего упадка ее хозяйства. Соответственно, вопрос о сохранении последнего как целостности, а не просто слабого придатка мировой экономики находится среди постоянно дискутируемых экономистами тем. Можно с некоторой степенью условности обозначить участников этой полемики как фритредеров и протекционистов и заметить, что позиции последних имеют тенденцию к усилению - и не только в виде риторики о горькой участи «отечественного производителя». Августовская девальвация 1998 г. создала некоторый слой людей, практически ощутивших выгоды хотя бы курсовой защиты внутреннего рынка. В этих условиях, быть может, стоит еще раз обратиться к китайскому внешнеэкономическому опыту последних двух десятилетий - и не только потому, что понижение курса валюты регулярно использовалось в этой стране (как и некоторых других странах Восточной Азии) как один из инструментов защиты внутреннего рынка и развития экспорта. К сожалению, интерпретации китайского опыта в зарубежной и отечественной научной литературе зачастую оказывались не вполне адекватными. Представляется при этом важным остановиться на трех группах крупных (и значимых для нынешней России) проблем, вызывающих, как правило, неоднозначные трактовки: 1) степень либерализации внешнеэкономической политики КНР; 2) роль внешних факторов в хозяйственном развитии этой страны; 3) возможные следствия усиления роли Китая в мировой экономике.

Степень либерализации «открытой политики»

Один из распространенных стереотипов в подходе к оценкам внешнеэкономической политики КНР - трактовка ее эволюции как своего рода органичной части реформ. События в Китае предстают как линейное движение в сторону «интеграции в мировое хозяйство», «либерализации экономики», «движения к открытости», а также успешного решения «проблем переходности» и т.п. Такая точка зрения содержит внутреннее противоречие: получается, что устойчивый рост и мирохозяйственный прогресс КНР - одновременно следствие и двадцатилетних либеральных реформ (открытости), и их недостаточности.
К тому же в последние годы слишком многие авторы взялись интерпретировать опыт восточных соседей, не уточнив некоторые базисные параметры хозяйственной и внешнеэкономической политики этих стран и территорий, а также ряд категорий, характеризующих их взаимодействие с другими государствами. Например, для характеристики внешнеэкономической политики новых индустриальных стран (НИС) В.А. Мельянцев выбрал в своей недавней работе термин «дозированный либерализм». К сожалению, данный термин не отражает кардинальных различий между внешнеэкономической политикой, например, Южной Кореи и Гонконга. Применительно к мирохозяйственному курсу КНР тоже можно встретить терминологическую путаницу. Например, такую формулировку: «Особого внимания, в частности, заслуживает роль государства в формировании свободной от политизации, разносторонней внешнеэкономической политики... осуществление "разумного" протекционизма по отношению к стратегически важным отечественным отраслям и предприятиям». Не вполне понятно, зачем нужны кавычки в слове «разумный», входит ли в число «стратегических» отраслей, к примеру, фармацевтика, бытовая электротехника или обувная промышленность, а также каким образом политика может быть «свободна от политизации».
Впрочем, по сути автор этого пассажа М.А. Потапов прав - термин «протекционизм» наилучшим образом отражает характер внешнеэкономической политики современного Китая. Как ни странно, этот очевидный факт оспаривается некоторыми популярными экономистами. В четвертом номере журнала «Вопросы экономики» за 1998 г. опубликована статья А. Илларионова «Секрет китайского экономического "чуда"». Ее автор приходит к следующему заключению: секрет китайских успехов, оказывается, основан на том, что в 1979-1997 гг. «вопреки широко распространенным представлениям в Китае проводились не постепенные (градуалистские), а либеральные экономические реформы. При этом степень либеральности и радикальности китайских реформ, по всей видимости, не имеет аналогов в мировой истории». В КНР, согласно этому же автору, проводилась также «последовательная либерализация внешнеэкономических связей». Замечу, что двадцать лет такой политики все же оставили в Китае достаточно места для сохранения монополии центральных ведомств во внешней торговле сырьевыми, топливными и многими другими товарами. А предприятия госсектора в целом непосредственно осуществляют примерно 60% внешнеторговых сделок страны. Оставшиеся 40% в основном приходятся на совместные с иностранцами или сянганцами/тайваньцами предприятия, как правило, контролируемые изнутри китайской стороной (к тому же немалая часть их внешней торговли, а также операций полностью иностранных предприятий осуществляется через государственные компании-посредники). Доля же частных китайских предприятий, которым с 1997 г. разрешают (в строго индивидуальном порядке) заниматься ведением внешней торговли, составляет примерно 0,3% экспортно-импортных операций КНР. Добавлю, что вплоть до недавнего времени физическим лицам-резидентам не разрешалось быть пайщиками совместных с иностранцами предприятий, а теперь такое допускается в строго индивидуальном порядке.
Рассуждения о либерализации внешнеэкономической политики Китая разбиваются и о динамику процессов, идущих в этой стране в последние годы. В частности, несмотря на массированный приток инвестиций из-за рубежа, в 1996-1998 гг. доля госпредприятий в экспорте стабилизировалась (табл. 1), а в 1999 г., по предварительным данным, повысилась по сравнению с предыдущим годом.

Таблица 1. Доля предприятий с иностранным участием во внешней торговле КНР

Источники: Юэ Фэнцинь. Внешние факторы экономического развития КНР в 1978-1998 гг. Дисс. на соискание ученой степени магистра регионоведения М.: ИСАА при МГУ, 1999.; информационная база МВТЭС КНР (www.moftec.gov.en).

К тому же государство в последние несколько лет предпринимает активные шаги по реорганизации национальных государственных компаний с целью превращения их в своего рода аналоги ТНК, способные решать масштабные задачи на внутреннем и внешнем рынке. На этом направлении также преобладает тенденция к усилению централизации, прямого и косвенного государственного контроля, а также устранению избыточной конкуренции между отечественными промышленными, финансовыми и торговыми гигантами.
Даже попытки объяснить феномен быстрого роста новых индустриальных стран (НИС) (не говоря уже об их внешнеэкономической политике) воплощением в практику либеральных подходов, предпринятые, в частности, в докладе Мирового банка, были, как известно, подвергнуты сокрушительной критике со стороны ведущих западных экономистов - П. Кругмана, А. Амсден и др., не говоря уже о специалистах из азиатских стран.
По-видимому, нужно ясно разделить «реформы» и «открытие» (активизацию внешнеэкономических связей) в Китае, причем не только во времени. Во-первых, из практики многих стран, включая Россию XIX века и СССР 20-х годов, США в следующем десятилетии (закон Смита - Хаули, принятый в 1930 г., предусматривал увеличение импортных пошлин на 70%) и т.п., хорошо известно, что крупные преобразования в хозяйстве (не только реформы, но и техническое перевооружение) лучше проводить за протекционистским барьером. Во-вторых, ритмы двух процессов - преобразований в хозяйстве и «открытия» - в Китае в последние двадцать лет не совпадали: «открытие» происходило более плавно и осторожно даже на фоне общепризнанной постепенности внутренних китайских реформ. В-третьих, в части либерализации КНР как раз явно не торопилась догонять другие страны, столь же явно превосходя их в другом - в наращивании непосредственной хозяйственной мощи государства, особенно заметной во внешнеэкономической сфере. Политику Китая в области внешней торговли, использования иностранных инвестиций и валютного регулирования следует, на мой взгляд, квалифицировать как сочетание селективного и ограниченного «открытия» с жестким государственным контролем за его ходом и выраженным протекционизмом.
Сходство между реформами и «открытием» - в другом. Там и там воспроизводится управленческий алгоритм «отпустить - зажать»(«оживить - упорядочить»), хорошо прослеживаемый в китайской истории последних двух десятилетий. Специфика внешнеэкономической политики -одновременность мер, кажущихся сторонним наблюдателям «противоречивыми». Например, перед началом переговоров о вступлении в ГАТТ в 1986 г. в КНР резко повысили таможенные тарифы. Характерно, кстати, что интерес зарубежных инвесторов к китайскому хозяйству зачастую усиливался как раз на стадиях «упорядочения» или «зажима» - как, например, в 1991 г., когда в КНР было ликвидировано 1300 внешнеторговых компаний (свыше четверти их общего числа) и ужесточился протекционизм. Это легко понять: не имея возможности пробиться на важный рынок с готовой продукций, зарубежный предприниматель готов перенести на него производственные стадии.
Уместно отнести мирохозяйственные достижения КНР на счет четкой субординации стратегии, политики и практики в этой области, их исторической (цивилизационной) преемственности и тесной увязки с экономическими и внешнеполитическими задачами. Китай в этом смысле выгодно отличается от так называемых переходных стран и особенно Российской Федерации, где из-за так называемой деполитизации практически отсутствовали признаки целенаправленной политики в области мирохозяйственных связей.
При этом рост значения политических факторов в мировой экономике в 90-е годы оказался выгодным для Китая, уделявшего им исключительно большое внимание на всех этапах развития внешнеэкономических связей. Яркой иллюстрацией приобретений, совершенных на основе принципиальной политики, сочетающей точный анализ международной обстановки с кропотливой, целенаправленной и активной деятельностью, является восстановление китайского суверенитета над Сянганом в 1997 г.
Без особых натяжек нынешнюю парадигму роста (развития) в КНР можно было бы назвать народнохозяйственной, комплексной. Хозяйство Китая при этом представляет собой естественный центр, а внешнеэкономическая сфера - область соприкосновения с противником, пусть условным. Соответственно, вся эта область оказывается ареной применения самых разнообразных тактических приемов и хитростей (стратагем), т.е. непременно так или иначе планируемых действий. Здесь уместно вспомнить, что в китайской традиции чередование «открытости» (кай) и «закрытости» (хэ) подчинено задаче генерирования «внутренней силы» (цзин). При этом с китайской стороны выступают, как правило, несколько участников, а значит, почти всегда решение принимается центром (неважно, на каком уровне) с учетом коллективных интересов и, по существу, является политическим.
Вдобавок нет никаких признаков того, что в КНР расстались с идеей «опоры на собственные силы», широко распространенной в Азии («свадеши» в Индии, «чучхе» в Корее и т. д.). Данная установка продолжает оказывать сильное воздействие на формирование системы производительных сил страны, ее взаимодействие с внешним миром, решение остро ощущаемой проблемы занятости, ход процесса урбанизации и т.п. В условиях расширения сферы рыночных отношений она получила дополнительную подпитку (на чем я остановлюсь ниже). Здесь же замечу внешнюю простоту идеологем, использовавшихся Пекином для активизации внешнеэкономических связей: «импортом вскармливать экспорт», наконец, «укреплять опору на собственные силы для большего открытия», «открытием усиливать опору на собственные силы». Этот пункт весьма важен. Ведь, помимо всего прочего, эффективность попыток управлять гигантским хозяйством во многом зависит от ясности предлагаемых мер, их доступности пониманию кадров всех звеньев и уровней, а также большинства населения, в том числе крестьянского массива. Во многом именно четкость установок определила феномен массового рационального поведения населения в годы преобразований, а также успех целенаправленных государственных программ и планов.
Вместе с тем замечу, что иные российские славословия в адрес китайских реформаторов весьма затуманивают действительную картину внешнеэкономических и хозяйственных успехов Китая. Рассуждения по поводу гениальности «теории кошки» или «ощупывания камней» сильно обедняют, примитивизируют, сводят к эмпиризму китайскую стратегию и политику, в том числе мирохозяйственную. В позднем СССР и новой России явно недооценили степень научной разработанности всего этого комплекса (стратегии, политики, практики) в КНР, в том числе по части вопросов увязки мирохозяйственного курса с общей экономической стратегией и внешней политикой, а также роль дотошного анализа опыта азиатских стран, ситуацию на мировых и региональных рынках и т.п. Наше беспутное фритредерство было принято без всякой оглядки на Китай и Восточную Азию, которые и хронологически, и институционально, и информационно опережали (или, лучше сказать, превосходили) СССР перед последним десятилетием XX в. в такой сфере, как развитие мирохозяйственных связей. При этом, имея под боком Гонконг, значительный опыт работы на самом либерализованном пятачке азиатского хозяйства, а также мощную прослойку лояльных Пекину предпринимателей и финансистов, КНР не пошла и до сих пор не идет на открытие экономики, сколько-нибудь сопоставимое с теорией и практикой свободы торговли.
Подчеркну постоянный алармизм научной и широкой печати КНР по поводу ситуации в мировой экономике. Так, во второй половине 80-х годов, отмечая ослабление вероятности мировой войны, некоторые китайские авторы указывали на то, что данное обстоятельство не снимает с повестки дня факт резкого ужесточения конкуренции в мировом хозяйстве: «Вероятность новой мировой войны невелика, однако на наших глазах, проникая во все уголки земного шара, стремительно разворачивается мировая экономическая война - и от нее никуда не денешься». Хорошо заметен контраст с оптимистичными ожиданиями многих советских международников по поводу перспектив расширения участия страны в мировом хозяйстве, распространенными в конце 80-х годов. Характерна и такая цитата: «КНР не может позволить себе выйти на мировой рынок без тщательного учета риска и опасностей, которые подстерегают ее там». Казалось бы, этим строкам лет пятнадцать-двадцать. Между тем они были произнесены китайским лидером Цзян Цзэминем на сессии ВСНП в марте 1998 г., когда уже было ясно, что КНР сравнительно благополучно преодолела очередной виток азиатского кризиса.
Сказанное ни в коей мере не умаляет китайских достижений в части активизации внешнеэкономических связей, использования действительных выгод международного разделения труда, современных экономических инструментов. Такие направления просто не противоречат идее самообеспечения, если взглянуть на нее с современной китайской точки зрения.