Глава 3. “У вас тридцать секунд, и помните, пожалуйста, что ваш ответ должен быть в форме вопроса"

“У вас тридцать секунд, и помните, пожалуйста, что ваш ответ должен быть в форме вопроса".

Арт Флеминг

В три часа первые капли дождя, большие и темные, упали на дорогу.

Небо вверху потемнело, стало чужим и завораживающим. Где-то хлопнул в ладоши гром. Потом впереди врезалась в землю голубая вилка молнии.

Гэррети надел куртку вскоре после того, как Эвингу выписали пропуск, а теперь он застегнул ее и поднял воротник. Гаркнесс, будущий писатель, заботливо спрятал блокнот. Баркович нацепил желтую непромокаемую шапочку.

Он выглядывал из-под нее, как старый злой смотритель маяка.

Ударил сильнейший раскат грома.

- Вот оно! - крикнул Олсон.

Пошел дождь. Временами он был таким сильным, что Гэррети ничего не видел за водяной завесой. Он моментально промок насквозь, но продолжал идти, подняв лицо навстречу дождю и улыбался. Интересно, видят ли их солдаты? И что они думают?

Пока он размышлял об этом, дождь немного стих, и он снова мог видеть.

Прежде всего он посмотрел назад - Стеббинс шел согнувшись, прижав руку к животу. Гэррети сперва подумал, что у него спазмы, и испугался гораздо сильнее, чем когда видел Кэрли и Эвинга. Ему уже не хотелось, чтобы Стеббинс накрылся первым.

Потом он разглядел, что Стеббинс закрывает от дождя остатки сэндвича с яйцом, и он отвернулся с облегчением. Ну и дура мать этого Стеббинса не догадалась завернуть сэндвичи в фольгу, хотя бы на случай дождя.

Опять грянул гром. Гэррети чувствовал возбуждение, и усталость, казалось, смыло с его тела вместе с потом. Дождь лил то сильнее, то слабее, пока не превратился в унылую морось. Тучи вверху стали рассеиваться. Рядом с ним шел Пирсон, подтягивая штаны. Джинсы были ему велики, и он уже не в первый раз их подтягивал. Он носил толстые очки в роговой оправе, и теперь он снял их и начал вытирать о рубашку. Вид у него при этом был растерянный и беззащитный, как у всех людей с плохим зрением, когда они снимают очки.

- Ну как душ, Гэррети?

Гэррети только кивнул. Впереди Макфрис мочился. Он повернулся спиной, пока это делал, и еще отгородился от других плечом.

Гэррети взглянул на солдат. Они тоже, конечно, промокли, но не показывали виду. Лица у них были совершенно деревянными. Интересно, что они чувствуют после того, как застрелят кого-нибудь? Наверное, это дает им ощущение силы. Он вспомнил девушку с плакатом, ее губы, ее мягкую попку.

Ему это придавало силу.

- Этот сзади не очень-то разговорчив, - Бейкер ткнул в сторону Стеббинса. Красные штаны того были теперь черными от дождя.

- Точно.

Макфрис получил предупреждение за то, что слишком замедлил скорость, застегивая ширинку. Он нагнал их, и Бейкер повторил то, что сказал про Стеббинса.

- Он одиночка, - Макфрис пожал плечами.

- Эй, - окликнул их Олсон. Он заговорил впервые за долгое время, и голос его звучал жалко. - У меня что-то с ногами.

Гэррети взглянул на Олсона и увидел панику в его глазах. Вся бравада исчезла.

- А что такое?

- Мускулы как-то отмякли.

- Ничего, - сказал Макфрис. - У меня такое было пару часов назад. -В глазах Олсона мелькнуло облегчение.

- Правда?

- Конечно, правда.

Олсон ничего не сказал, только губы его двигались. Гэррети подумал сперва, что он молится, но потом понял, что он просто считает шаги.

Внезапно грянули два выстрела. Следом крик, и еще один выстрел.

Они оглянулись и увидели парня в свитере и грязных белых брюках, лежащего лицом вниз в большой луже. Одна из его туфель слетела, и Гэррети увидел белый спортивный носок - рекомендовано пунктом 12.

Гэррети отвернулся. Прошел слух, что этот парень шел слишком медленно.

Никаких мозолей - просто часто замедлял скорость и получил пропуск. Гэррети не знал ни его фамилии, ни номера. Может быть, и никто их не знал. Может, он был одиночка, как Стеббинс.

Теперь они прошли уже 25 миль. Вокруг них тянулись, чередуясь, мозаики лесов и полей с вкраплениями домиков и дорог, где собравшиеся люди весело махали им, несмотря на дождь. Одна старуха под черным зонтиком стояла и смотрела на них глазами-буравчиками, не двигаясь и не улыбаясь. На пальце у нее блестело кольцо с красным камнем. Они пересекли заброшенную железную дорогу, ржавые перила которой поросли травой. Кто-то споткнулся, упал, получил предупреждение и поспешил дальше с разбитой коленкой.

До Карибу оставалось всего 19 миль, но стемнеть должно было раньше.

“Нет отдыха для проклятых", - подумал Гэррети и отчего-то рассмеялся.

- Устал? - спросил Макфрис.

- Нет. Я устаю постепенно, а ты?

- О, я готов танцевать так вечно, и никогда не устану. Мы еще повесим наши ботинки на звезды, так и знай.

Он послал Гэррети воздушный поцелуй и отошел.

Без четверти четыре небо прояснилось, и на западе, там, где солнце золотило тучи, показалась радуга. Лучи, идущего к закату солнца, высвечивали каждую деталь пейзажа.

Звук вездехода был тихим, почти убаюкивающим. Гэррети позволил себе немного вздремнуть на ходу. Где-то впереди был Фрипорт. Еще не скоро. А у него еще так много вопросов. Весь ДЛИННЫЙ ПУТЬ - - один большой знак вопроса.

И ответ на этот вопрос может многое прояснить. Ведь если... Он ступил в лужу, промочил ногу и проснулся. Пирсон с любопытством поглядел на него и поправил очки:

- Помнишь того парня, что разбил коленку на дороге?

- Да. Это Зак?

- Точно. Говорят, у него все еще идет кровь.

- Эй, Маньяк, далеко до Карибу? - спросил кто-то. Это оказался Баркович, который уже снял свою шапочку-маяк и сунул ее в карман.

- Откуда я знаю?

- Ты ведь здесь живешь.

- Миль семнадцать, - сказал Макфрис. - А теперь чеши отсюда, малый. Баркович злобно посмотрел на него и отошел.

- Вот сволочь, - заметил Гэррети.

- Не позволяй ему влезть под кожу, - посоветовал Макфрис. - Думай о дороге.

- Ладно.

Макфрис похлопал Гэррети по плечу.

- Похоже, что мы будем идти так вечно, правда?

- Правда.

Гэррети облизал губы, не зная, как сказать то, о чем он думает.

- Ты слышал когда-нибудь о том, что перед глазами тонущего проплывает вся его жизнь?

- Что-то читал. Или видел в кино, не помню.

- А как ты думаешь, с нами тут может такое случиться?

- Господи, я ни о чем таком не думал.

Гэррети помолчал немного и сказал:

- Как ты думаешь... Хотя ладно. Ну его к черту.

- Давай-давай. О чем ты?

- Как ты думаешь, увидим ли мы остаток нашей жизни на этой дороге? То, что было бы, если бы мы не... Понимаешь?

Макфрис порылся в кармане и вытащил пачку сигарет.

- Куришь?

- Нет.

- Я тоже, - он сунул сигарету в рот, зажег ее и затянулся.

Гэррети вспомнил пункт 10: береги дыхание. Если ты обычно куришь, не кури на Длинном пути.

- Но я научусь, - сказал Макфрис, выпуская дым и кашляя.

К четырем радуга исчезла. К ним подошел Дэвидсон, номер 8, - красивый парень, если не считать созвездия прыщей на лбу.

- Этому Заку все хуже и хуже, - сообщил он. Когда Гэррети в последний раз видел Дэвидсона, у него был рюкзак, но он уже его выкинул.

- Что, у него все идет кровь?

- Как у зарезанной свиньи, - Дэвидсон покачал головой. - Странно.

Упал, простая царапина и вот... Ему нужна перевязка, - он показал на дорогу. - Вот, смотрите.

Гэррети пригляделся и увидел темные пятна на мокром асфальте.

- Кровь?

- Да уж не варенье, - мрачно сказал Дэвидсон.

- Он испугался? - спросил Олсон.

- Он говорит, что ему плевать, но я боюсь, - его глаза были застывшими и серыми. - Боюсь за нас всех.

Они продолжали идти. Бейкер заметил еще один плакат с именем Гэррети и сказал ему.

- Черт с ним, - буркнул Гэррети. Он следил за пятнами крови Зака, как Дэниел Бун за следами раненого индейца. Цепочка пятен виляла туда-сюда вдоль белой линии.

- Макфрис, - позвал Олсон. Его голос стал еще тише. Гэррети нравился Олсон, несмотря на его напускную грубость, и ему не хотелось видеть его испуганным. А он был испуган.

- Что?

- Оно не проходит. Эта дряблость, о которой я говорил. Не проходит. Макфрис ничего не сказал. Шрам на его лице казался совсем белым в лучах заходящего солнца.

- Я чувствую, что мои ноги вот-вот развалятся. Как плохой фундамент.

Но этого ведь не может быть, правда?

Макфрис снова ничего не сказал.

- Можно мне взять сигарету? - спросил Олсон еще тише.

- Бери. Хоть пачку.

Олсон зажег сигарету, затянулся и погрозил кулаком солдату, следящему за ним с вездехода.

- Они с меня глаз не сводят уже больше часа. У них на счет этого шестое чувство, - он повысил голос. - Вам это нравится? Нравится, сволочи?!

Кое-кто посмотрел на него и быстро отвернулся. Гэррети тоже хотел отвернуться. В голосе Олсона слышалась истерика. Солдаты смотрели на него бесстрастно.

К 16.30 они прошли тридцать миль. Солнце почти село и алело кровавым пятном на горизонте. Тучи ушли на восток, и небо над ними было темно-голубым. Гэррети опять подумал о воображаемом утопающем, впрочем не таком уж утопающем. Идущая ночь скоро накроет их, как вода.

Паника росла. Внезапно он испытал уверенность, что видит последний закат в своей жизни. Он хотел продлить его, хотел, чтобы закат длился часы.

- Предупреждение! Третье предупреждение 100-му!

Последнее предупреждение!

Зак непонимающе осмотрелся. Его правая штанина ссохлась от запекшейся крови, потом внезапно он побежал, виляя между идущих, как футбольный нападающий с мячом. На лице его застыло то же непонимающее выражение. Вездеход увеличил скорость. Зак услышал это и побежал быстрее. Кровь у него опять пошла, Гэррети видел, как ее капли падают на дорогу. Зак взбежал на подъем и на.

Миг четко вырисовывался на фоне багряного неба черным застывшим силуэтом. Потом он исчез. И вездеход уехал за ним. Двое соскочивших с него солдат шли рядом с участниками все с теми же каменными лицами.

Никто не сказал ни слова. Все слушали. Долго, очень долго до них не доносилось ничего. Только птичьи голоса, ранние майские сверчки да где-то вдалеке гудение самолета. Потом - резкий окрик, пауза и еще один.

- Готов, - сказал кто-то.

Когда они взошли на холм, они увидели стоящий у обочины вездеход.

Зака нигде не было.

- Где Майор? - заорал кто-то паническим голосом. Это был Гриббл, номер 48. - Я хочу видеть Майора! Где он?

Солдаты, идущие рядом, молчали. Все молчали.

- Может, он скажет нам еще речь? - продолжал кричать Гриббл. -Он убийца! Я... Скажу ему это! Скажу прямо в лицо! - в возбуждении он замедлил шаг, почти остановился и солдаты впервые заинтересовались им.

- Предупреждение! Предупреждение 48-му!

Гриббл на мгновение замер, потом быстро, опустив голову, пошел вперед.

Скоро они дошли до вездехода, и он, не торопясь, пополз за ними.

В 16.45 Гэррети поужинал - протертое мясо тунца из тюбика, несколько крекеров с сыром и вода. Он заставил себя остановиться. Воды можно попросить всегда, но концентраты раздадут только в девять утра. А ночью ему тоже может понадобиться еда. Обязательно понадобиться.

- Пускай это вопрос жизни и смерти, - заметил Бейкер, - но я не могу ограничивать аппетит.

- Знаешь, мне не очень хочется упасть утром в обморок от голода, - сказал Гэррети.

Хотя это была не такая уж неприятная идея: ничего не видишь, ничего не чувствуешь, очнулся - и ты уже в вечности.

- Думаешь о чем-то? - тихо спросил Бейкер. Его лицо в меркнувшем свете дня было очень молодым и красивым.

- Да. О многом.

- Например?

- Например, о нем, - Гэррети махнул головой в сторону Стеббинса, который шел точно так же, как в начале пути. Штаны его высохли. В руке он все еще держал сэндвич.

- А что с ним такое?

- Ну, почему он здесь и почему он ни с кем не говорит. И умрет ли он. - Гэррети, мы все умрем. Кроме одного.

- Может, хоть не этой ночью, - сказал Гэррети. Он сказал это легко, но внезапно его охватила дрожь. Он не знал, заметил ли это Бейкер.

Он повернулся задом, расстегнул молнию и помочился.

- А что ты думаешь о призе? - спросил Бейкер.

- Не вижу смысла думать об этом, - Гэррети застегнулся и повернулся опять, слегка удивленный, что выполнил всю операцию, не получив предупреждения.

- А я думал. Не о самом призе, а о деньгах.

- Богачи не войдут в Царствие небесное, - сказал Гэррети. Он обгладывал свои ноги - то единственно, что могло ему помешать узнать, существует Царствие небесное или нет.

- Аллилуйя, - сказал Олсон. - После проповеди будут поданы прохладительные напитки.

- Ты верующий? - спросил Бейкер у Гэррети.

- Не особенно. Просто я не жадный до денег. - Ты был бы, если бы вырос на картофельном супе и капусте. Мясо только по праздникам.

- Может быть, - согласился Гэррети, думая, что бы еще сказать. -Но это, наверное, не самое важное.

- Да, с собой деньги все равно не заберешь, - сказал Макфрис. Он опять улыбался своей кривой улыбкой. - Так ведь? Мы ничего не приносим сюда и, конечно, ничего не уносим.

- Да, но промежуток лучше прожить в комфорте, - сказал Бейкер.

- Комфорт! - сказал Гэррети. - Если один из этих болванов тебя пристрелит, тебе уже будет все равно.

- Но сейчас-то мне не все равно, - не унимался Бейкер.

- А если ты выигрываешь? Представь себе, ты месяц думаешь, как ты распорядишься деньгами, а потом выходишь из дома и - бац! - попадаешь под такси!

С ними поравнялся Гаркнесс.

- Со мной это не пройдет, - сообщил он. - Как только я получу деньги, я куплю целый парк машин. Никогда не буду ходить пешком.

- Вы не поняли, - Гэррети эта тема почему-то взволновала.

- Картофельный суп или черепаховый, особняк или хижина, - все равно потом тебя положат в ящик, как Зака или Эвинга, и все. Нужно просто принимать все, как есть, вот что я хочу сказать.

- Какое красноречие! - иронически сказал Макфрис.

- А ты? - повернулся к нему Гэррети. - Что ты планируешь?

- Сейчас лично я планирую почесать яйца.

- Так вот, - продолжил Гэррети мрачно. - Вся разница в том, что мы можем умереть прямо сейчас.

Наступило молчание. Гаркнесс опять принялся протирать очки. Олсон еще больше побледнел. Гэррети начал жалеть, что сказал это.

Тут кто-то сзади позвал:

- Слушайте! Эй!

Гэррети оглянулся, уверенный, что это Стеббинс, хотя он никогда не слышал его голоса. Но Стеббинс шел, все так же смотря вниз.

- Что-то я отключился, - сказал Гэррети, зная, что отключился на самом деле не он, а Зак. - Хотите печенья?

Он раздал печенье, и наступили пять часов. Солнце повисло над горизонтом. Земля будто перестала вращаться. Те трое или четверо, кто еще шел впереди, замедлили шаг и смешались с остальными.

Гэррети чуть не споткнулся о брошенный пояс. С удивлением он поднял глаза. Олсон держался за талию.

- Я... Уронил. Хотел съесть что-нибудь и уронил, - он засмеялся, чтобы показать, как это глупо, но резко оборвал смех. - Я голоден.

Никто ему не ответил. Все уже ушли вперед, и подобрать пояс было некому. Он лежал на белой линии, как свернувшаяся змея.

- Я голоден, - повторил Олсон.

“Майор сказал, что любит остряков", - сказал Олсон когда-то. Теперь он уже не выглядел остряком. Гэррети осмотрел свой пояс. У него осталось три тюбика концентратов, крекеры и сыр - довольно плохой.

- Держи, - он протянул сыр Олсону. Олсон взял его, ничего не сказав. - Мушкетер, - сказал Макфрис с той же кривой улыбкой.

К половине шестого стало темнеть. В воздухе закружились первые светляки. В низинах клубился молочно-белый туман. Кто-то впереди спросил, что будет, если туман заволокет дорогу.

Ответил голос Барковича:

- А ты как думаешь, балда?

“Четыре выбыли, - думал Гэррети. - Восемь с половиной часов в пути, и выбыли только четверо. Но всех я все равно не переживу. Хотя почему бы и нет? Ведь кто-то...”

Разговор замолк, и воцарилась тяжелая тишина. Их окружала темнота, в которой таинственно плавали островки тумана. Гэррети вдруг до смерти захотелось прижаться к матери, или к Джен, или к любой другой женщине, и он удивился, зачем он здесь и что он здесь делает. Впрочем, он был не один - рядом блуждали в темноте еще девяносто пять таких же болванов. В горле у него опять застрял слизистый шар, мешая глотать.

Впереди кто-то тихо всхлипывал, потом все опять затихло.

До Карибу оставалось десять миль. Эта мысль немного успокаивала. Он жив, и незачем думать о том, чего пока еще нет.

Без четверти шесть донесся слух об одном из предыдущих лидеров по имени Трэвин. Теперь он медленно, но верно отставал, и кто-то сказал, что у него диаррея. Гэррети не мог в это поверить, но, увидев Трэвина своими глазами, понял, что это правда. Бедный парень все время подтягивал штаны и каждый раз получал предупреждения. Гэррети удивился, почему он вообще не снимет штаны. Лучше идти с голым задом, чем валяться мертвым.

Трэвин согнулся, как Стеббинс с его сэндвичем, и каждый раз, когда он вздрагивал, становилось ясно, что у него снова схватило желудок. Гэррети сам почувствовал тошноту. В этом не было никакой тайны, никакого ужаса - просто парень, которого прохватывал понос. Ужасными были только последствия.

Солдаты внимательно следили за Трэвином. Они ждали. Наконец бедняга присел, не смог встать, и они пристрелили его со спущенными штанами. Он перекатился на спину, устремив оскалившееся лицо к небу. Кого-то стошнило, и ему влепили предупреждение.

- Вот и следующий, - сказал Гаркнесс.

- Заткнись! - прошептал Гэррети. - Просто заткнись.

Все молчали. Гаркнесс с пристыженным видом снова стал протирать очки.

Того, кого тошнило, не застрелили.

Они миновали компанию веселящихся тинэйджеров, попивающих коку.

Юнцы узнали Гэррети и наградили его овацией. У одной из девушек были потрясающие груди, и ее приятель жадно смотрел, как они трясутся, когда она прыгала.

Гэррети решил, что из него вырастет настоящий маньяк.

- Глянь, какие у них сиськи! - сказал Пирсон. - Ух ты!

Гэррети подумал о том, девушка ли она.

Потом они прошли мимо большого круглого пруда, затянутого туманом. Среди тумана виднелись таинственные заросли водных растений, в которых хрипло квакала лягушка. Гэррети подумал, что этот пруд - одна из самых красивых вещей, какие он когда-либо видел.

- Какой большой штат, - заметил Баркович откуда-то спереди.

- Как он меня достал, - ни к кому не обращаясь, сказал Макфрис. - Так хочется его пережить!

Олсон шептал молитву. Гэррети с тревогой посмотрел на него.

- Сколько у него предупреждений? - спросил Пирсон.

- Ни одного.

- Но вид у него не очень-то добрый.

- Как у нас у всех, - сказал Макфрис. Опять тишина. Гэррети впервые принял, что у него заболели ноги. Не только бедра и колени, но и ступни - наступая на них, он чувствовал боль. Он застегнул куртку и поднял воротник.

- Эй, глядите! - крикнул Макфрис.

Они все посмотрели налево. Так раскинулось маленькое сельское кладбище, обнесенное каменной оградой. Ангел со сломанным крылом смотрел на них пустыми глазами.

- Наше первое кладбище, - весело сказал Макфрис. - На твоей стороне, Рэй. Ты теряешь все накопления. Помнишь эту игру?

- Слишком много болтаешь, - неожиданно сказал Олсон.

- А что такого, старина? Дивное место, последний приют, как сказал поэт. Уютная гробница...

- Заткнись!

- Тебе что, не по вкусу мысль о смерти, Олсон? - осведомился Макфрис.

- Как сказал другой поэт, пугает не смерть, а то, что придется так долго лежать под землей. Ты этого боишься, Чарли? Ничего, не дрейфь! Придет и наш...

- Оставь его в покое, - сказал Бейкер.

- С чего это? Он тут храбрился и уверял, что всех нас с говном съест.

Так что, если он теперь ляжет и помрет, я не собираюсь его отговаривать.

- Если он не помрет, помрешь ты, - сказал Гэррети.

- Да, я помню, - Макфрис опять улыбался, но на этот раз совсем невесело, сейчас Гэррети почти боялся его. - Это он забыл.

- Я больше не буду так делать, - хрипло сказал Олсон.

- Остряк, - Макфрис повернулся к нему. - Так ты себя называл? Что ж ты теперь не остришь? Можешь лечь и сдохнуть здесь, это сойдет за шутку!

- Оставь его, - сказал Гэррети.

- Слушай, Рэй...

- Нет, это ты послушай. Хватит с нас одного Барковича. Незачем ему подражать.

- Ладно. Будь по-твоему.

Олсон молчал. Он только поднимал и опускал ноги. Полная темнота наступила в половине седьмого. Карибу, теперь уже в шести милях, слабо мерцал на горизонте. Людей у дороги было мало - все ушли домой ужинать.

Туман призрачными лентами развевался по холмам. Над головой замерцали звезды. Гэррети всегда хорошо разбирался в созвездиях. Он показал Пирсону Кассиопею, но тот только хмыкнул.

Он подумал о Джен и испытал укол вины, вспомнив о девушке, которую поцеловал утром. Он уже не помнил, как выглядела та девушка, но помнил свое возбуждение. Если прикосновение к ее заду так его возбудило, то что было бы, просунь он ей руку между ног? Он почувствовал спазм внизу живота и поморщился.

Джен было шестнадцать. Волосы у нее спускались почти до талии. Грудь у нее была не такая большая, как у той девушки. Ее грудь он хорошо изучил; это занятие сводило его с ума. Он хотел заняться с ней любовью, и она хотела, но он не знал, как ей об этом сказать. Были парни, которые могли добиться этого от девушек, но ему никогда не хватало воли. Он подумал о том, сколько среди них девственников. Гриббл, который назвал Майора убийцей, - девственник ли он? Наверное, да.

Они вошли в город Карибу. Там собралась большая толпа, приехала машина с журналистами. Прожекторы осветили дорогу ярким белым светом, сделав из нее теплую солнечную лагуну в море тьмы.

Толстый журналист в тройке бегал вдоль дороги, подсовывая микрофон под нос участникам. За ним двое запыхавшихся техников перетаскивали шнур от микрофона.

- Как вы себя чувствуете?

- Отлично. Да, отлично.

- Устали?

- Да, конечно. Но пока чувствую себя отлично.

- Что вы думаете о ваших шансах?

- Ну... Не знаю. У меня еще достаточно сил.

Он спросил быкообразного детину по фамилии Скрамм, что он думает о Длинном пути. Скрамм, ухмыляясь, сказал, что это самая большая херня, какую он когда-нибудь видел. Репортер торопливо кивнул техникам, и один из них тут же метнулся куда-то назад.

Толпа бесновалась, взволнованная присутствием телевидения не меньше, чем самой встречей. Там и сям размахивали портретами Майора на свежевытесанных кольях, с которых еще капала смола. Когда мимо проезжали камеры, люди прыгали еще активней, чтобы их увидели тетя Бетти и дядя Фред.

Они прошли магазинчик, владелец которого выставил на дорогу автомат с прохладительными напитками, украсив его транспарантом:

“Участникам Длинного пути - от Эва!" Рядом стояла полицейская машина, и блюстители порядка терпеливо объясняли Эву - как, без сомнения, делали это каждый год, - что населению запрещено оказывать какую-либо помощь участникам.

- Он тебя спрашивал? - спросил кто-то Гэррети. Это, конечно же, был Баркович. Гэррети почувствовал, что его усталость растет.

- Кто и что?

- Репортер, балда. Спрашивал, как ты себя чувствуешь?

- Нет, - он молился, чтобы Баркович куда-нибудь исчез вместе с болью в ногах, становящейся нестерпимой.

- А меня спросили, - похвастался Баркович. - Знаешь, что я им сказал? - Нет.

- Сказал, что чувствую себя превосходно, - агрессивно сказал он. - Что могу идти хоть целый год. И знаешь, что еще?

- Заткнись, а? - устало попросил Пирсон.

- А тебя кто спрашивает, уродина? - окрысился Баркович.

- Уйди, - сказал и Макфрис. - У меня от тебя башка болит. Оскорбленный Баркович чуть отошел и пристал к Колли Паркеру:

- Хочешь знать, что я им...

- Пошел вон, пока я не оторвал тебе нос и не заставил съесть, - рявкнул тот. Баркович ретировался.

- На стенку хочется лезть от этого типа, - пожаловался Пирсон.

- Он бы порадовался, услышав это, - сказал Макфрис. - Он сказал репортеру, что станцует на могилах нас всех. Это и дает ему силы идти.

- В следующий раз, когда он подойдет, я ему врежу, - слабым голосом сказал Олсон.

- Ага, - сказал Макфрис. - Пункт 8 запрещает вступать в ссоры с товарищами по состязанию.

- Плевал я на пункт 8, - отозвался Олсон с кривой улыбкой.

- О, я вижу, ты понемногу оживаешь, - сказал Макфрис.

К семи они снова пошли быстрее: так можно было немного согреться.

Мимо проплыл магазин на перекрестке. Покупатели изнутри махали им и что-то беззвучно кричали, похожие на рыб в аквариуме.

- Мы выйдем где-нибудь на шоссе? - спросил Бейкер.

- В Олдтауне, - ответил Гэррети. - 120 миль отсюда.

Гаркнесс тихо присвистнул.

Скоро Карибу кончился. Они прошли уже сорок четыре мили.