Сцена «Корешок»

Мотя: Вставай Серёга.

Шахтёр: Сегодня на уроке Ужа, когда тот затеял читать своего Сабонеева под названием "Рыбы России. Жизнь и ловля (уженье) наших пресноводных рыб", Мотя поднял руку и спросил.

Мотя: Я его спрашиваю, Иван Иваныч. Вот в позапрошлом году мы ходили на стрельбище... учились стрелять! А там вместо мишеней портреты врагов народа.

Он мне: Чьи? Чьи портреты?

Бесик: Ежова, в которого я стрелял.Блюхера.

Сверчок: Я ещё крикнул, что я в Берию стрелял. А Уж говорит: Врешь! Берия пока не изменник!

Ангел: Я говорю: А кто же изменник? Лысый, в очках!Может, Тимошенко?

Шахтёр: Ну, их там, правда, много было... В нашем классе каждому дали по изменнику.

Бесик: А уж заорал. «Их не было!»Предателей не было?Не было!

Сверчёк: Но мы же стреляли, Иван Иваныч... Значит, были...

Бесик (изображая Ужа): Были... Но нам ничего не известно!

Мотя: А я и хотел узнать, что же известно? Где они сейчас? Где их семьи где? У них же остались семьи?

Он говорит: Не было семей... Ничего у них не было!, А я спрашиваю «И детей не было?»

Бесик: И детей не было! Никого не было!

Мотя: Значит, детей у них не было? Они все бездетные были? Или больные?

Бесик: Не помню! Не знаю! Ничего, ничего не было! Это все ужасно! Ужасно! Не надо об этом!

На лице Ужа и точно застыл непробиваемый ужас. Даже стало его жалко. Мотя это понял и сел.

Мотя: Тебя тоже, Егоров, не было! Хотя ты и рождение празднуешь!

Т ы в кого стрелял? (спросил Сергея.)

Сергей: Не помню.

Мотя: А я помню... Но я мимо него стрелял.

Сергей: Мимо... кого?

Мотя: Ну какая тебе разница? Я целился выше головы. Мне его жалко стало.

Шахтёр: Фашиста? Жалко?

Мотя пожал плечами и отвернулся.

Мотя: Вообще жалко. Они как живые.

Сверчок: Да их же давно расстреляли! Сам военрук говорил!

Мотя: А мы тогда что делали?

Ангел: Мы же расстреливали портреты!

Мотя: А какая разница? Вот ты бы в лицо мог бы кому-нибудь пальнуть?

Сергей: Не знаю.

Шахтёр: А в Чушку? А в Наполеончика?

Сергей: Не знаю... Правда.

Мотя: А я знаю. Я не смогу (странно скосив глаза) А вдруг на портрете — отец?

Сергей: Чей отец?

Мотя: Твой!

Сергей: Мой отец — Егоров! (крикнул) Как я мог стрелять в него? ( вздохнул лишь, покачал головой.)

Если мы почки от могучего дерева, то это дерево может быть даже маршалом Блюхером или еще кем.

Сергей: Но тогда бы выходило, что предатель и есть могучее дерево, а он не может никем быть. И я в него стрелял, не мимо, а в лицо, радуясь, что еще раз убиваю предателя. А Егоров вовсе и не предатель, Маша сама говорила.

Шахтёр: Скажи, Серый, а что лучше: иметь знаменитого отца, который предатель... Или... Или лучше вообще... никого не иметь?

Сергей (отшучиваясь): Лучше всего иметь знаменитого отца, который не предатель!