Эпизод 1

Терри, молодая девушка-подросток, обратилась за помощью в связи с тяжелым обсессивно-компульсивным синдромом навязчивых повторений (obsessive-compulsive rituals). Кроме того, она переживала и находилась в состоянии депрессии из-за проблем с отцом. Она жила с матерью и отчимом, родители развелись, когда она была совсем маленькой. Отец, который жил за пределами штата, в последнее время начал давить на девушку, чтобы она больше времени проводила с ним, чего она, по ее словам, делать не хотела. Она была очень привязана и преданна своей матери, умной и заботливой женщине, с которой она себя полностью идентифицировала.

Терри была чрезвычайно сообразительной, разговорчивой, способной к самонаблюдению, и лечение хорошо прогрессировало. Однако к концу второго года она стала болезненно молчаливой и закрытой во время сессий. Ее дискомфорт стал настолько сильным, что она решила, что ей лучше прекратить лечение. В ответ на мои попытки интерпретировать сопротивление она говорила, что ей просто нечего сказать; на мои предположения о возможной причине злости на меня она вежливо отвечала, что у нее нет причин «не любить меня». Зная, что это девочка с обсессивно-компульсивным синдромом, я предположила, что мы пришли к анальной стадии борьбы между упрямой скрытной двухлетней девочкой и ее матерью. Я взяла под контроль скрытые глубинные проблемы.

На самом деле девочка была слишком чувствительна к вопросам времени и расписания. За несколько месяцев до нашей тупиковой ситуации она попросила меня поменять ей время, я не смогла выполнить ее просьбу.

Вскоре после этого она рассказала сон, в котором ее бабушка со стороны отца, от которой она была отстранена, появилась преобразившейся. На ней были узкие брюки, высокие каблуки, волосы были выкрашены в белый цвет, в руках она держала две огромные торчащие ручки-указки.

Вот она, жестокая, властная анальная/фаллическая мать, которой я стала в переносе. Я постоянно держала в уме эту конструкцию, безуспешно пытаясь понять и преодолеть тупиковую ситуацию в лечении, которая растянулась на несколько месяцев.

Наконец Терри пришла на сессию и рассказала, как она получила дерзкую записку от своего отца, в которой он жаловался, что она ему не пишет. Затем наступила новая неловкая долгая тишина. Вдруг я осознала, что я сама тоже чувствую себя заблокированной. Я интерпретировала тишину как ее попытку вытолкнуть меня из своей жизни, подобно тому, как она поступает с отцом, то есть посредством отцовского переноса на меня. Эта интерпретация была встречена потоком слов – облегчающее, хотя и мучительное, признание в том, что она злилась на меня на протяжении последних месяцев, так как считала, что я осуждаю ее мать. Несмотря на то, что слова Терри являлись отражением ее осуждения своей матери, спроецированного на меня, в ее словах была доля правды. Меня действительно раздражало незаметное вмешательство матери в процесс лечения, ее собственнический инстинкт по отношению к дочери, которая испытывала трудности в развитии процесса подросткового отделения (separation). Терри чувствовала себя зажатой между мной и матерью; между обоими своими родителями; между конфликтом отделения от матери и страхом эдипальных импульсов по отношению к отцу.

Моя склонность рассматривать материал с точки зрения доэдипальных материнских образов и тот факт, что я не распознала отцовский перенос, завели лечение в тупик и затянули тупиковую ситуацию.