И некоторые вопросы ее типологии

М. А. Сабурова

ПОГРЕБАЛЬНАЯ ДРЕВНЕРУССКАЯ ОДЕЖДА

И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ЕЕ ТИПОЛОГИИ

Погребальный инвентарь в значительной своей части представляет собой совокупность деталей одежды, головного убора, обуви и различных украшений, которые являются остатками от древнего костюма. Костюм – это целый ансамбль, рассказывающий как об этнической, так и о социальной принадлежности конкретного археологического комплекса.

В научной литературе обращается особое внимание на разнообразие погребального инвентаря X–XIII вв. и подчеркивается зависимость полноты их состава от степени сохранности в земле; этнической принадлежности (что проявляется в локальных вариантах погребальных комплексов); от датировки и мировоззрения, а также от социальной принадлежности в смысле принадлежности их деревне, городу или привилегированному классу. Значительно меньше обращается внимания на зависимость погребального инвентаря от возраста погребенного, но как раз это обстоятельство имеет особое значение для решения вопроса о типологии костюма. Необходимо рассмотреть особенности погребальной одежды и ее отличие от одежды, носимой при жизни. Такая постановка вопроса не нова, тем не менее необходимо вновь обратиться к ней.

В древней Руси был обычай хоронить в подвенечном наряде. Б.А. Рыбаков приводит рассказ о князе Владимире, который, собираясь убить Рогнеду, предлагает ей одеться «как в день посяга» (свадьбы); в другом рассказе жители Судомира, осажденного татарами в 1261 г., «изодешася в брачные порты», готовясь к смерти. «Это обстоятельство, – пишет
Б.А. Рыбаков, – как бы приводит все курганные инвентари X–XIII в. к одному знаменателю и позволяет сравнить их между собой без особенной опасности впасть в заблуждение из-за случайности подбора – в каждом погребении положены лучшие вещи, входившие в состав брачного наряда»[1].

Публикуя находки из Черниговских курганов (Троицкая группа), которые были раскопаны Д.Я. Самоквасовым с 1872 по 1908 г.[2], Б.А. Рыбаков обратил внимание на зависимость погребального инвентаря от возраста погребенного, выявил три группы женских погребений с набором украшений, характерным для девочки-подростка, девушки-невесты и замужней женщины, и привел аналогии к ним по материалам этнографии XIX–XX вв.[3] Взаимозависимость этих явлений, к сожалению, не явилась в археологической науке предметом дальнейших исследований, тем не менее связь погребального инвентаря с определенным периодом в жизни человека стала очевидной.

Так, богатство и разнообразие украшений девушки-невесты и молодой женщины, судя по материалам археологии, а также невесты и молодухи (замужней женщины до рождения первого ребенка), по материалам поздней этнографии, составляет их особенность. Такая взаимозависимость обычно не учитывается при археологических исследованиях и «дорогие» и пышные наборы украшений трактуются как принадлежность погребениям богатых людей. Иными словами, если не учитывать ста погребенных, то несовершеннолетняя сестра или бабушка, похороненные на одном кладбище, будут отнесены к разным социальным группам в имущественном отношении.

Более полное представление об особенностях возрастных древних погребений и характера их одежд, в том числе и погребальных можно получить, обратившись к материалам поздней этнографии. Очень интересная работа по этому поводу была проделана в 30-е годы Н.П. Гринковой. Ее статья была посвящена изучению наиболее древних одежды и украшений в среде русского крестьянства XIX – в XX в.[4] Опираясь на работы Ф. Энгельса[5] и К. Маркса[6], в которых обобщены данные о производстве и структуре доклассового общ Н.П. Гринкова впервые обратила внимание на типологическое соответствие исчезающих форм русской одежды и ее украшений одеждных возрастных групп в эпоху родового строя. Структура доклассового общества, как известно, была обусловлена производством в условиях «половозрастного», «естественного» разделения труда с характерным делением коллектива на возрастные группы. Н.П. Гринкова выделила четыре возрастные группы:

1 – младенчество;

2 – группа вступивших в зрелость, но еще не имеющих детей;

3 – группа матерей и отцов;

4 – группа дедов и бабок[7].

Иными словами, по пережитым явлениям у русских конца XIX – начала XX в. ею было прослежено деление общества на поколения, характерное и для родового строя. Каждая возрастная группа занимала определенное место в «производстве материальных благ» или «самого человека», что и было закреплено ношением определенной одежды и сопровождалось определенными обрядами. Иными словами, в одежде проявлялось ее древнейшее функциональное назначение – быть возрастным знаком.

Русские отмечали и более дробные вехи в жизни человека: 1–3 года, 7 лет, от 12 до 15 лет (переход из одной возрастной групп в другую). Но это известно лишь в отдельных областях, где вплоть до последнего времени сохранялась реликтовая одежда и древнейшие обряды, уходящие своими корнями в языческую древность. Связь их с древней магией и культом плодородия раскрыта в работе Г.С. Масловой[8]. В большинстве районов России в XIX в. существовало разделение одежды на девичью и женскую. Как убедительно показала Н.П. Гринкова, переосмысливание социального положения женщины привело к делению ее жизненного цикла на два периода – до замужества и после замужества[9]. Это привело к слиянию отдельных обрядов, связанных с дробным делением возрастов и отражено в свадебных ритуалах XIX – начала XX

Для археологов, занимающихся костюмом древней Руси знание реликтовой одежды особенно важно.

Исходя из сведений по обрядовой одежде XIX в. можно констатировать, что ношение одежд с определенным набором украшении, равно-плечевых и набедренных ее форм и разнообразных причесок, обязательных для таких групп, как младенцы, совершеннолетние, просватанные, замужние до рождения первого ребенка, матери и бабки, в древности было традиционным. Всякое отклонение от возрастной традиции одежды даже в конце XIX в. подвергалось осуждению или осмеянию[10].

О погребальной одежде сведений в этнографических источниках значительно меньше, чем о свадебной или праздничной. По материалам этнографии XIX–XX вв. выделены три общих положения, рассказывающих о том, в чем хоронили: 1 – одежда венчальная, брачная, праздничная; 2 – заранее шитая, дошитая, заново сшитая; 3 – одежда, в которой человек умер или которую носил перед смертью. Обращение к конкретным примерам погребальной обрядности XIX–XX вв. проясняет непосредственную связь погребальных одежд с возрастом усопшего[11].

Как пишет Г.С. Маслова, «распущенные волосы и венец – характерные особенности умершей девушки-невесты повсюду»[12]. Так, в Курской губернии девушек хоронили с расплетенной косой, а голову перевязывали розовой лентой[13]. В большинстве губерний России девушек хоронили не только в подвенечном головном уборе, но и в верхней одежде. Во многих губерниях России во время похорон как незамужних девушек, так и неженатых парней имитировали свадьбу.[14]

Молодых женщин в соответствии с их семейным положением хоронили в головных уборах во всем многообразии их локальных вариантов. В Воронежской[15] и Курской[16] губерниях на женщин надевали платки и кички (головные уборы на жесткой основе). Кроме того, надевали шубку, подпоясывая ее шнурками. Одежду брали мало ношенную.

Если умирала старая женщина, ее хоронили в более скромной одежде, соответствовавшей тому наряду, в котором она умерла. Ее погребальная одежда включала в себя заранее заготовленные на свадьбу и смерть платкообразные и полотенчатые головные уборы, разнообразные чепцы-повойники. Комплекс погребальной одежды из Пензенской губернии, принадлежавший немолодой женщине, хранится в ГМЭ.

Иными словами, погребальные одежды соответствовали социальному и семейному положению человека. Незамужнюю девушку хоронили в наряде невесты, который включал праздничную одежду совершеннолетней девушки и виды одежды для сватовства и венчания, заготовленные заранее.

Замужнюю женщину хоронили в наряде, завершающем свадьбу, который надевали или после венчания, или во время «княжего стола», или после первой брачной ночи – в разных губерниях России по-разному.[17]

Таким образом, в погребальную одежду конкретного погребения входила брачная одежда, относящаяся к определенному свадебному циклу (как она игралась в XIX–XX вв.); она же могла быть заранее шитой и дошитой (в зависимости от пройденного жизненного пути погребенного человека); и непосредственно носимой перед смертью, включая праздничную одежду (как возрастной знак), в том числе верхнюю одежду и обувь. Последняя была обязательной[18]. Приведенные в работе Г.С. Масловой примеры разных погребальных одежд[19] не взаимоисключают друг друга.

Состав погребальной одежды, так же как и свадебной, тесно связан и с приданым, т.е. с имущественным положением. На своеобразии погребальных одежд и украшений сказалось и мировоззрение древнерусского человека.

Как известно, представления о загробном мире как о подобии жизни на земле, сохранялись в народной среде до XX в. Смерть рассматривалась как естественное продолжение жизни. Очевидно, именно поэтому незамужним и неженатым на похороны «играли свадьбу»: как говорили в народе, чтобы «на том свете» иметь супруга. Старые женщины просили их хоронить в повойниках и платках, «чтобы не появиться перед родственниками или мужем в ненадлежащем убранстве»[20].

Согласно вышеизложенному, вырисовывается основная функциональная направленность погребальной одежды – она была знаком пройденного жизненного пути и одновременно свидетельством достатка похороненного человека.

Свадебный обряд был многоцикличным в древней Руси, в погребальную же одежду включался наряд, связанный с конкретным циклом свадьбы. Поэтому археологические комплексы, несмотря на присутствие в них свадебного наряда, могут быть сравнимы в социальном отношении только внутри возрастных групп. Последнее подтверждает мысль Б.А. Рыбакова о необходимости выделения возрастных групп в материалах древнерусских могильников[21].

По материалам некрополя г. Суздаля выделены украшения головного убора, характерные для девочек младенческого возраста и подростков, с большим количеством перстневидных колечек. Очевидно, они вплетались в волосы и косы.[22]

Погребения молодых женщин характеризуются сочетанием таких же перстневидных колец с трехбусинными. Носили их по-разному: на цепи из перстневидных колец, как на ленте, внизу которой подвешивалось трехбусинное кольцо, или уложенными дугой на уровне уха, а трехбусинное кольцо под ухом. В первом случае, если судить по этнографическим параллелям, можно предположить, что погребена просватанная невеста (волосы распущены), во втором случае – молодая женщина, носившая металлические украшения по сторонам женского головного убора. В погребениях пожилых женщин обычно на уровне уха находят по одному перстневидному кольцу.

Внутри возрастных групп можно выделить погребения, принадлежавшие зажиточной прослойке населения г. Суздаля, например комплекс украшений молодой женщины (курган 96) и пожилой (курган И).

Археологические источники содержат большую информацию об украшениях, чем материалы по этнографии XIX–XX вв. Напротив, одежда более известна по этнографическим данным. Остатки одежды как в могильниках, так и в городских слоях X–XIII вв. крайне редки из-за плохой сохранности текстиля. В качестве редкого примера погребения с прекрасно сохранившейся одеждой можно привести находку 1949 года.

Рис. 2. Миниатюра из Радзивилловской летописи.

Погребение князя Бориса в г. Минске. На основании статей об этом погребении[23], а также данных дневника[24] и фотографий можно констатировать, что погребение принадлежало молодой женщине (материалы погребения не сохранились). На фотографии видна прическа из кос, уложенных вокруг головы. Поверх прически ткань полотняного переплетения – редина. Из такой ткани еще в XIX–XX вв. ткали полотенца специально и на свадьбу, и на смерть. Такое полотенце – сарпанок хранится в музее г. Минска. Полотенце сделано из пасконной нити, длина его около 3м[25].

Остатки легкой ткани найдены вместе с венком из цветов (ptarmica vulgaris) и расшитым очельем на бересте, что говорит о свадебном характере головного убора в целом. На погребенной сохранились остатки шерстяной ткани от верхней одежды и шерстяного пояса вместе с фибулой, у ворота – остатки стоячего воротника на жесткой основе с пуговками по разрезу, на ногах были надеты мягкие башмаки с косым отворотом и продержкой. Характер их кроя и орнамента говорит об их дате – конец XII – начало XIII в. Кроме того, на ногах сохранились обмотки. Это единственное погребение, столь хорошо донесшее от эпохи древней Руси детали текстиля одежды. Приходится лишь сожалеть, что они остались неисследованными (рис. 1).

Прекрасной иллюстрацией погребальной одежды, адекватно носимой при жизни, является и миниатюра из Радзивилловской летописи[26]. Описание похорон князя Бориса сопровождается миниатюрой, на которой изображен как бы разрез кургана. В нем мы видим князя в верхней одежде – подпоясанный кафтан с разрезом слева. Кафтан имеет оплечье, опястье и широкую полосу по подолу. На голове погребенного была княжеская шапка, отороченная мехом, на ногах – короткие сапожки (рис. 2).

Суммируя археологические и этнографические сведения по обрядовой одежде (и костюму в целом), можно констатировать, что многие ее различия в наборе украшений, головных уборов, одежде обуви и т.д. определял возраст погребенного. Поэтому имущественные различия погребенных возможно устанавливать лишь путем сравнения погребальных инвентарей, принадлежащих к одной возрастной группе.

Типология погребальной одежды, так же как и носимой при жизни является яркой иллюстрацией ее изначальной типологии по возрастному принципу.

Функциональное назначение одежды проявлялось в разных сферах жизни древней Руси – не только в быту, но и в ритуалах. Оно нашло отражение и в изобразительном искусстве.

[1] Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948. С. 141.

[2] Самоквасов Д. Я. Могилы русской земли. М., 1908.

[3] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова//МИА. 1949. № 11. С. 7-83, рис. 4.

[4] Гринкова Н.П. Родовые пережитки, связанные с разделением по полу и возрасту/ СЭ. 1936. № 2. С. 21-34.

[5] Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М 1932 С. 5-6.

[6] Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология//Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 20.

[7] Гринкова Н. П. Родовые пережитки... С. 24.

[8] Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX-XX вв. М., 1984. С. 8-155.

[9] Гринкова Н. П. Родовые пережитки... С. 31-37.

[10] Гринкова Н. П. Одежда Западной части Калужской губернии//Материалы по этнографии. Л., 1927. Т. 3, вып. 2. С. 26.

[11] Маслова Г.С. Народная одежда... С. 85.

[12] Там же. С. 92.

[13] Арх. ИРГО. Ф. 19. Д. 29. Л. 30.

[14] Маслова Г. С. Народная одежда... С. 92; Кавтасъкин Н. С. Пережитки обрядов причитаний и песен, связанных с древним обычаем имитации свадьбы при похоронах умершей девушки//Фольклор и этнография. Л., 1974. С. 267–273; Соболев А. Н. Загробный мир по древнерусским представлениям. Сергиев Посад, 1913. С 153

[15] Арх. ЙРГО. Ф. 2. Д. 63. Л. 381.

[16] Там же. Ф. 19. Д. 29. Л. 30.

[17] Шангин а И. И. Обрядовая одежда восточнославянских народов в собрании Государственного музея этнографии народов СССР//Маслова Г. С. Народная одежда... С. 156-213, рис. 21.

[18] Маслова Г. С. Народная одежда... С. 91.

[19] Там же. С. 85.

[20] Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 304.

[21] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 19.

[22] Сабурова М. А., Седова М. В. Некрополь Суздаля // Культура и искусство средневекового города. М., 1984. С. 91-130, рис. 11, 14.

[23] Тарасенко В. Р. Раскопки Минского Замчища//КСИИМК. 1950. Вып. 35. С. 28; Он же. Древний Минск//Материалы по археологии БССР. Минск, 1957. С. 229

[24] Алексеев Л. В. Дневник раскопок от 27 августа 1949 г.//Науч. арх. отделения археологии Ин-т истории АН БССР.

[25] Государственный музей БССР в г. Минске. Инв. № 29533.

[26] Радзивилловская летопись: Фотомеханическое воспроизведение рукописи. 1902. Л. 82.