Часть 2. Долго ли, коротко ли, едет Белый Полянин по дороге степной, неезженой

Долго ли, коротко ли, едет Белый Полянин по дороге степной, неезженой. Вот встретил калику перехожую, говорит ему:
- Здравствуй, старчище Иванище, скажи мне, далеко ли до царства Кощеева?
- Да, считай, отсюдова тринадцать вёрст будет, а оттудова – и того меньше.
- А все ли тут у вас по-прежнему, по-бывалому, - спрашивает Белый Полянин, - не разгулялась ли сила нечистая, не перевелись ли, еще, добры молодцы, такую же милостыню люди подают нищей братии – каликам перехожим?
- Да, вроде, богатырь, все по-прежнему. А что до силы нечистой, сказывают люди, утащил Кощей Бессмертный царевну Милолику прямо из-под венца. Томится она у Кощея в плену, горькие слезы льет.
- А что же, так ли силен Кощей Бессмертный, как про него молва идет? Расскажи мне про него все, что ведаешь.
- Ой, силен Кощей. Сила его нечистая, колдовская. Живет он в лесу черном, в самой чащобе терем его стоит. Никто окромя Кощея туда войти не может. Все звери в лесу его слушаются, вся нечисть ему прислуживает. С виду – старик он древний, тощий, бессмертный. Ни убить, ни потопить, ни на куски изрубить его нельзя. Смерть его – на конце иглы, а игла та – в яйце, а яйцо – в утке, а утка – в зайце, а заяц в сундуке, а сундук – в земле сырой, под теремом зарыт. Коли достанешь иглу, да преломишь, тут и конец Кощею придет.
Поблагодарил Белый Полянин калику перехожего, дал ему медный грош, и к лесу дремучему коня направил.

Едет он по землям Кощеевым, ни себе, ни коню отдыху не дает, торопится царевну Милолику из плена вызволить, да в жены взять, коли судьба она его. Вдруг скачет мимо него всадник: сам белый, в белое одет, конь под ним белый, и сбруя на коне белая – на дворе стало рассветать. Подивился Полянин и дальше едет. Тут скачет мимо него другой всадник: сам красный, в красное одет и на красном коне – стало всходить солнце.

Проехал Белый Полянин весь день, только к следующему вечеру выехал на полянку. Смотрит, стоит перед ним терем, вокруг него столбы деревянные вкопаны, ворота высокие, на замок запертые.

Только хотел Белый Полянин ближе подойти, как скачет третий всадник: сам черный, во все черное одет и на черном коне. Подскакал к воротам, спешился, незнамо кому поклонился и исчез, как сквозь землю провалился, - настала ночь. Смотрит Белый Полянин, диву дается – сколько лет прожил, а чудес таких не видывал. Постучал по воротам, ждет, чтобы открыли ему. Только стих стук, как послышался в лесу шум страшный: деревья трещат, сухие листья шуршат – выехал к воротам четвертый всадник. Спешился, коня своего обратно отпустил и ближе подошел.
- А, Белый Полянин, богатырь русский, ты сюда зачем пришел? Драться или мириться хочешь?
- Почто мириться? Русский богатырь не затем ходит, - отвечает Белый Полянин, а сам во все очи всадника разглядывает. Стоит перед ним молодец: росту невысокого, красы степной, дикой. Сам худой, тощий, будто век не кормленый, стан тонкий, одной рукой, кажись, обхватить можно, кудри как смоль черные, ниже пояса спускаются, очи как у кота лесного раскосые. И весь он будто зверь хищный, как тетива натянутая, того и гляди вперед бросится да в горло вцепится.
- Стало быть, драться, - молвит молодец, - А с кем?
- С Кощеем Бессмертным. Сказывают люди, красна девица у него в плену томится, царевна Милолика. Хочу на честный бой его вызвать, царевну освободить, да в жены взять. Судьба она моя.
- Девка? Здесь? – шибко удивился молодец. – Нет, Белый Полянин, люди всякое болтают, да и тебя с пути-дороги сбили. Нет здесь царевен, ни одна девка сроду на порог этот не ступала. Поезжай с миром. Может у Змея Горыныча она, или у Бабы Яги, да мало ли охотников до красы девичьей на свете белом.
- Не верю я тебе, - хмурит брови Белый Полянин, - да и кто такой ты будешь, чтобы про дела Кощеевы все знать и ответ передо мной держать.
Усмехается молодец:
- Что ж ты, Белый Полянин, себя богатырем называешь, а меня не признал? Со мной драться хочешь, а каков я не ведаешь. Кощей я, Бессмертный.
- Не обмануть тебе меня, отродье плутовское! – молвит Белый Полянин грозно, - Пусть выходит Кощей на бой праведный! Все ведают, что старик он, костлявый, - сила нечистая!
- Крепко веришь ты молве людской. Не всегда люди правду болтают, да по-честному все сказывают. Ну, коли не веришь мне, делать нечего, жди Кощея своего, старика костлявого.

Покачал головой молодец, подошел к воротам, левою рукою над замком провел – открылся замок, правою рукою ворот коснулся – распахнулись ворота.
- А что же ты, добрый молодец, богатыря русского в гости не зовешь? Притомился я с дороги. Баба Яга, - и та в избушку приглашает, поит, кормит, в баньке парит…
- И ест потом, - досказал за него молодец. Обернулся, взором лукавым ожег, и молвит:
- Я кого ни попадя в дом не веду. Ни к чему мне в горнице богатырь, что меня же убить вознамерился. Коли поверишь к рассвету, что Кощей я, жди у дуба столетнего. Там драться будем.

Стал посреди двора, оборотился на закат и крикнул:
- Верные мои слуги, сердешные други, отнесите богатыря к дубу столетнему, да ворота закройте, чтобы ни зверь лесной, ни птица небесная ни войти, ни влететь не смогли.

Явились три пары рук, подхватили Белого Полянина, унесли к дубу столетнему. Сел он на траву-мураву, задумался.
- Так, стало быть, ты Кощей и есть! Ведь терем этот – его! Никто другой туда ни войти, ни выйти не может. Да и слуги невидимые, волшебные, только слову Кощееву верные. Тогда, как рассветет, на бой смертный тебя вызову. Вызволю царевну Милолику и в жены возьму. Сказывают люди, нет на свете девицы краше да пригожее.

Тут припомнил богатырь слова Кощеевы, что крепко уж верит он молве людской, еще пуще призадумался. Может и не соврал нечистый, может царевна и не у него в плену томится.
- Нет, не может нечистая сила по правде все говорить. Заморочил мне голову Кощей, да не выйдет у него сбить богатыря с дороги верной! Не бывать этому!

Прилег спать Белый Полянин, да нейдет к нему сон. Стоит перед очами его Кощей Бессмертный, вспоминает богатырь стан его тонкий да взор лукавый, тело смуглое да кудри длинные. Не видывал он на веку своем красы такой – дикой, звериной. А как подумалось ему, каков Кощей в страсти любовной, взвыл Белый Полянин не своим голосом:
- Нечисть проклятая! Околдовал меня, окаянный! Я на колени перед тобой стану! Ноги целовать буду! А потом изрублю на тысячу кусков, сожгу и по полю пепел разбросаю! У-у, нечистый!

Поднялся на ноги Белый Полянин, пошел бродить по лесу темному, тело разбережённое успокаивать. А как мелькнул мимо него белый всадник, как стало рассветать, - повернул богатырь к дубу столетнему, на бой смертный с Кощеем направился.

***
Только унесли слуги верные богатыря русского, вошел в терем свой Кощей. Умылся чисто, кудри гребнем расчесал и за стол сел. Подали ему три пары рук кушанья, да квасу и вина из погреба достали. Взял Кощей ложку, да и бросил обратно на стол. Сидит, не ест, не пьет, одолевают его думы тревожные да бесстыдные. Приглянулся ему богатырь русский; краса его диковинная, тело белое, да очи цвета стали меча булатного. Захотелось Кощею груди богатырской коснуться, по спине крепкой ладонями провести, удаль молодецкую на себе испытать, ласки богатырской испробовать. Поднялся Кощей, из-за стола встал, по горнице взад-вперед ходит, уста свои нежные кусает. Не выдержал – достал миску деревянную, налил в нее воды колодезной, провел левой рукой – показался в той воде дуб столетний да богатырь русский. Лежит на траве, со стороны в сторону поворачивается, уснуть не может.
- Что ж не спится тебе, Белый Полянин, - шепчет Кощей, - о ком думы тебя так одолевают, что очей сомкнуть не можешь.

Тут послышался из воды голос Белого Полянина: «Нечисть проклятая! Околдовал меня, окаянный! Я на колени перед тобой стану! Ноги целовать буду! А потом изрублю на тысячу кусков, сожгу и по полю пепел разбросаю! У-у, нечистый!»

Отстранился Кощей, воду из миски выплеснул, нахмурился:
- Ноги, говоришь, целовать будешь, А отчего ж, только ноги? Разве не милы тебе уста мои, а тело, разве, противно тебе? Знай, Белый Полянин, моим ты будешь! Зацелую, замилую, - навек ласки мои запомнишь, ни к одной девке боле не подойдешь!

***
Только начало светать, пришел Белый Полянин к дубу столетнему, а Кощей его уж поджидает. Поглядел на него Белый Полянин – дара речи лишился.

Сидит Кощей под дубом, спиною о ствол опирается, одну ногу согнул, к себе прижал, другую рядом вытянул, тело смуглое сквозь рубаху белую виднеется, кудри черные по плечам, по груди разметались, ниже пояса спускаются, голова назад откинута, шею, будто нарочно, обнажил – то ли мечом по ней пройтись, то ли поцелуями жаркими. Ни меча, ни лука подле него нет. Будто не на бой пришел смертный, а на свидание любовное. От мыслей таких Белого Полянина в жар бросило, подошел он поближе, да и говорит:
- Куда ты так, нечистый, вырядился? Неужто, ради боя нашего так прихорашивался?
- Нечистый – это черт, а я Кощей. Ни убить тебе меня, ни потопить, ничего меня не берет. Бессмертный я.
- Знаю, знаю, где смерть твоя, - молвит Белый Полянин, - на конце иглы, а игла та – в яйце, а яйцо – в утке, - а утка – в зайце…
- Вижу, память у тебя хорошая, - усмехается Кощей, - Ну, так, где игла-то? Как ты меня убивать собираешься?
Молчит Белый Полянин, волком смотрит. Подошел к нему Кощей близко-близко, да и шепчет прямо в уста ему:
- Не убьешь ты меня, богатырь. Не за свое дело взялся. Да и не того ты хочешь.

Выхватил Белый Полянин острый меч, приставил к груди кощеевой.
- Убью, - диким зверем рычит, - на куски изрублю, по полю разбросаю.

Смотрит Кощей в очи Белому Полянину, взгляда бесстыжего да распутного не отводит, а сам обеими руками за меч схватился и рубаху на себе разрезал.
- Бей, - шепчет, - так сподручнее будет.

Обвел Белый Полянин очами грудь кощееву – кожа гладкая, ни волоска, ни пятнышка; соски напряглись, торчат призывно; дышит Кощей тяжело да часто, грудь вздымается. Выронил меч богатырь, руки, будто сами своей жизнью зажили – одна Кощея ближе притягивает, вторая грудь его ласкает. Выгнулся Кощей, застонал хрипло. Помутилось в голове у Белого Полянина, обрывки рубахи с плеч его сбросил, впился в шею поцелуем жадным, за бедра Кощея к себе притянул, вперед толкнулся, - зарычал зверем, и давай плотью о плоть тереться, ласкать спину кощееву, да ягодицы его крепкие. Прошипел Кощей что-то, точно кот лесной, когтями по спине прошелся, всю рубаху на Белом Полянине исполосовал, прочь сорвал, за себя куда-то отбросил. Прильнул к груди богатырской, будто огнем обжег. Через силу оторвал его от себя Белый Полянин, на траву толкнул, сам стоит, над Кощеем возвышается, дыхание с хрипом из горла вырывается, жар по жилам бежит, плоть каменная к низу тянет, к телу горячему да желанному. Растянулся на траве Кощей, штаны с себя стянул, плоть свою ладонью обхватил, сам себе ласки дарит и шепчет едва слышно:
- Что же ты, богатырь, медлишь? Иголкой не разжился, так решил меня жаждой неутоленной извести. Так я и сам могу ее утолить, тебя не дождавшись.

Бросился на него Белый Полянин, руку его от плоти отнял, терзает устами шею нежную, ласкает тело крепкое. Ухватил его Кощей за пояс, то ли развязал, то ли разорвал – не приметил того Белый Полянин – штаны на нем спустил, ладонями по бедрам прошелся, уд его, росой жемчужной сочащийся, приласкал. Поперхнулся Белый Полянин воздухом – ни одна рука его так не касалась, окромя его собственной. А Кощей, бесстыжий, очами шаловливо стрельнул, плоть его поглаживает, да сжимает, водит ладонью вверх-вниз, капли жемчужные собирает, да по уду размазывает. А после, к богатырю спиной повернулся, задом к нему прижался, да плоть его помеж ягодиц и направил.
- Давай, - стонет, - богатырь, покажи мне… удаль свою… молодецкую.

Сцепил зубы Белый Полянин, вперед бедрами толкнулся, вогнал уд свой глубоко в тело кощеево. Слились воедино два крика громких, изогнулся Кощей, сжал в руках траву-мураву, чуть с корнями не вырвал. Наклонился чуток Белый Полянин, прижался грудью к спине кощеевой, руками о землю оперся, устроился поудобней, и давай вбивать плоть свою раз за разом сильнее и сильнее. Вскрикивает Кощей, к нему бедрами подается, бьет дрожь его сильная, подгибаются руки тонкие. Может, и упал бы Кощей от такого напора богатырского, да подхватил его Белый Полянин, выпрямился немного, к груди своей прижал, о ласке да нежности вспомнил. Приласкал грудь гладкую, соски твердые пальцами помял, да и накрыл ладонью плоть горячую, сам в первый раз ласками такими одаривая. Нежно да бережно плоть кощееву поглаживает, медленно уд свой вставляет да вынимает; уста свои кусает, сдерживает силу богатырскую. Стонет Кощей, надрывается, шепчет что-то. Прислушался Белый Полянин – а то слова отдельные: «так», да «еще», да «любо».
- Что, - вопрошает, - любо тебе так?
- Ой, любо-о, - выстанывает Кощей, - любо. Еще… хороший… мой. Хорошо… как.
Из последних сил сдерживается Белый Полянин, нет мочи уж терпеть, самого дрожь бьет. Будто учуял то Кощей, сам назад к нему подался сильно, зашипел сквозь зубы:
- Давай…, богатырь,... что есть… мочи, - и вновь на траву опустился, на колени да локти опираясь.

Как получил Белый Полянин позволение – тут же плоть свою в Кощея вонзил. Сжимает ягодицы крепкие, бедрами туда-сюда двигает; сильно, быстро, глубоко. Усладою для него охи да ахи, да вскрики кощеевы. Тут вскинулся Кощей, голову вверх запрокинул, застонал протяжно и оросил траву-мураву семенем горячим. Вбил Белый Полянин уд свой поглубже – пролилось и его семя внутри тела кощеева. Притянул к себе богатырь Кощея, уложил подле себя, обнял крепко, да и уснул тот же час.

Лежит Кощей, улыбается, в объятиях богатырских нежится. Повернул голову, поглядел на Белого Полянина, пальцами тонкими по устам его провел:
- Притомился, - шепчет, - умаялся со мной. Отдыхай, Белый Полянин, пригодится тебе силушка твоя богатырская. Не насытился ты мной еще, да и я тебя не распробовал. Не раз и не два брать тебе меня, пока натешимся.
Поцеловал Кощей Белого Полянина в чело высокое, высвободился из объятий крепких, и сгинул, будто и не было его.

***
Уж солнце к обеду подошло, когда проснулся Белый Полянин, потягивается.
- Ох, и сон мне наснился дивный, - говорит. Когда оглядел он себя, а одежи-то и не видать. Штаны рядом лежат, а рубаха в лохмотья исполосана. Да и в теле нега такая, как после ночи любовной.
- Не сон это был, значит, - молвит Белый Полянин и сам себе не верит. Неужто и, правда, они с Кощеем забавлялись? Неужто ласкал да миловал он его? А после… неужто позволил ему Кощей взять себя? Как припомнил Белый Полянин, как ласкали они друг друга жарко, как касались его руки кощеевы, как брал он Кощея, то сильно, то бережно, - в жар богатыря бросило. Натянул он штаны поскорее, а рубаха-то негодная! Откуда ни возьмись, появились три пары рук, и протягивают ему рубаху новую, из полотна тонкого, как снег белого. Принял у них Белый Полянин рубаху ту, одел на себя, а три пары рук уж скатерть на траве расстелили, обед споро собирают, угощения разные расставляют. Смекнул Белый Полянин, по чьему слову они стараются; сел, кушанья попробовал, вина пригубил, да и отошел в сторонку. А слуги невидимые скатерть свернули и сгинули. Покачал головой Белый Полянин, - вроде и сказывают, что нечистая сила только о себе и заботится, ради себя старается, а тут, гляди, подумал Кощей Бессмертный, что без рубахи богатыря оставил, да и голодным ходить не позволил.

В раздумьях да отдыхе провел Белый Полянин остаток дня. Вот проехал мимо черный всадник – настала ночь. Собрался спать богатырь, да только чует – смотрит кто-то на него из чащобы лесной. Крикнул тут он громким голосом:
- Кто там, в лесу хоронится!? Выходи по-хорошему, коли жизнь тебе дорога!
- Чего кричишь, богатырь? Всех зверей моих распугаешь, - молвит насмешливо Кощей Бессмертный из темноты ночной.

Ступает он навстречу Белому Полянину, а близко не идет, в стороне становится. Смотрит на Кощея Белый Полянин, хочется ему снова целовать да ласкать тело его смуглое. Разглядел Кощей в очах его огонь разгорающийся, к Белому Полянину подошел и молвит:
- Доказал ли я тебе, богатырь, что ни к чему мне царевны?
- Доказал, - отвечает Белый Полянин хриплым голосом.
- А чего ж, тогда, не уехал ты искать девку свою?
- Не уехал, - вторит ему Белый Полянин.

Замолчал Кощей, видит, проку нет от богатыря никакого. Не в силах он разговаривать. Коснулся Кощей плоти богатырской, через штаны ласкает да поглаживает. Толкнул Белого Полянина спиной к дубу столетнему, штаны его спустил, да устами к уду и прильнул. Вскинулся Белый Полянин, охнул, вперед подался.
- Ш-ш-ш, - молвит Кощей тихо, - распробовать тебя хочу. Погодь, не двигайся.

Вцепился Белый Полянин пальцами в кору древесную, а сам очей от Кощея не отводит. Смотрит, как целует Кощей плоть его, как ласкает устами своими нежными, каждую жилку, каждую складочку языком вылизывает, капли жемчужные с конца собирает, - будто слаще нету ничего на свете белом; рукою себе помогает, вбирает глубже, стонет громче. Задрожал весь Белый Полянин, затрясся, к ласке такой непривычный, вот-вот спустит семя свое. Отстранился Кощей, уд рукою напоследок приласкал и на Полянина голову поднял. Ухватил богатырь его за плечи, на свое место притянул, и к стволу древесному прижал. Сорвал с него штаны, даже рубаху не трогал, ягодицы ему раздвинул, да и вставил со всего маху. Закричал Кощей, да так громко, что обеспокоился Белый Полянин.
- Больно тебе? - спрашивает.
Схватился Кощей за ствол руками, спину выгнул:
- Больно будет тебе, - отвечает, - коли не продолжишь начатое.

Успокоился Белый Полянин, да и продолжил, как повелели ему. А помнит богатырь, что медленно да ласково любо Кощею не меньше, чем быстро да сильно; чередует он движения свои – то быстро задвигает бедрами, то медленно. Выйдет из тела Кощеева, вытащит уд свой полностью, да и вгоняет со всего маху назад. А то вытащит, да и входит потихоньку. Стонет Кощей, за кору древесную цепляется, выгибается. Вот не стало сил у Белого Полянина на движения неспешные, прижался он к Кощею, вбивается уже сильно; плоть его обхватил, рукой двигает. Вскрикнул Кощей, подогнулись ноги его, излился он на кору дуба столетнего. А Белый Полянин к себе Кощея прижал, оросил внутри его семенем своим, да и опустился вместе с ним на траву, обессилев.

***
Прошла ночь, солнце светом мир озарило, высоко в небо поднялось, да и на закат клониться начало, а не отходит Белый Полянин от дуба столетнего. Сам Кощея ждет, а себе в том признаваться не хочет. Являлись ему и сегодня три пары рук, кормили исправно, значит ведомо Кощею, что не уехал никуда богатырь русский. Ведать-то он ведает, а вот появится ли. Может, наскучил ему добрый молодец, не милы боле ласки богатырские. Уговаривает себя Белый Полянин, что негоже богатырю русскому с нечистой силой … водиться. Да только тело, проклятое, ласки просит – милы ему поцелуи Кощеевы. Целый день промаялся богатырь, извелся к вечеру вкрай.

Вот и ночь настала темная; вышел на полянку Кощей Бессмертный, видит, - сидит богатырь, думу думает, даже голову не поднял. Присел Кощей рядышком, пальцами по щеке молодецкой провел, едва касаясь. Очнулся Белый Полянин от раздумий своих тревожных, узрел Кощея подле себя, не стал ни здороваться, ни разговоры с ним вести. Прижал к себе крепко, будто потерять убоявшись, от одежи освободил, и в ласки да утехи, как в омут с головой бросился. Не раз, и не два взял он Кощея, пока угомонились они, пока натешились, на первое время. Отдохнули немного, друг у друга в объятиях понежились и ну, снова, миловаться. Пролетела незаметно ночь в ласке да страсти любовной. Лежит Белый Полянин на спине, а Кощей на груди его разлегся, голову у сердца положил, пальцами по телу его кружит легонько.

Молвит тут Белый Полянин:
- Позволь мне, Кощей, спросить тебя кой о чем.
- Спрашивай, - отвечает Кощей, - только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать – скоро состаришься.
- Я хочу спросить тебя только о том, что видел. Как ехал я к тебе, обогнал меня всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде. Кто он такой?
- Это день мой ясный, - отвечает Кощей.
- Потом обогнал меня другой всадник – на красном коне, сам красный и весь в красном одет. Это кто такой?
- Это мое солнышко красное, - отвечает Кощей.
- А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот?
- Это ночь моя темная – всё слуги мои верные. Что еще узнать хочешь?
- Будет с меня и этого, - молвит Белый Полянин, - сам же сказал, что много узнаешь – состаришься.
- Хорошо, - шепчет Кощей, - теперь мой черед спрашивать. Да только прежде проверить хочу одно.

Подался Кощей к богатырю, хотел в уста поцеловать, да не позволил ему Белый Полянин, отвернул голову. Нахмурился Кощей:
- Отчего ты, Белый Полянин, целовать себя не даешь? И моих уст не касаешься. Все тело мое расцеловал, а уста минул. Али зарок какой дал?
- Никакой зарок я не давал, - отвечает Белый Полянин, - да только сказывают, что нельзя силу нечистую в уста целовать. Коли не утерпишь, поцелуешь – выпьет она из тебя душу.

Будто окаменел Кощей в его руках, стал лицом чернее тучи грозовой. Высвободился из объятий, как глянет на Белого Полянина, - у того чуть сердце навек не замерло; хватает молодец воздух ртом, а вдохнуть не получается. Шибко перепугался богатырь, руку к Кощею протянул, а слова вымолвить не может. Вздрогнул Кощей, взгляд отвел – полегчало Белому Полянину, сидит он на траве, отдышаться не может.
- Значит, - голос глухой послышался, будто и не Кощей это говорит, - как драть меня, будто козу Сидорову, так ты горазд! А как в уста поцеловать – так нечисть я! Уходи, Белый Полянин, пока жив! Не смей на очи мне показываться! Увижу еще раз – не жить тебе на свете белом!

Поворотился Кощей и пропал, как сквозь землю провалился.