Часть 4

Только уснула Марья Моревна, вмиг выбежал Белый Полянин из опочивальни. Глядь, а навстречу ему королевич. Начали они по дворцу ходить, Ивана-царевича искать. Все комнаты открытые обошли, одна запертая осталась. Поднатужился Белый Полянин, вышиб дверь плечом. Смотрят – стоит посредине кровать широкая, мехами устланная; на ней молодец лежит, в цепи закованный. Поднял он голову, обвел их взглядом мутным и молвит едва слышно:
- Кто вы будете, люди добрые? Коль по душу мою явились, так не мешкайте. Хоть режьте, хоть убейте – не по сердцу мне хозяйка ваша.
- А царевна Милолика – по сердцу? – спрашивает королевич.
Встрепенулся молодец, в цепях забился:
- По сердцу мне царевна! Иван-царевич я, жених ее.

Взял Белый Полянин меч острый, цепи тяжелые разрубил, Ивана-царевича освободил.
- Долго томлюсь я у Марьи Моревны в плену. Приковала она меня к постели своей проклятой. Покоя не давала – тело мое мучила. Она ведь заморочит, околдует добра молодца, да подле себя против воли его и оставит. Забавляется с ним, а как надоест ей – убивает, да еще одного заманивает.
- Вот окаянная, - молвит Белый Полянин, - хуже силы нечистой. Нельзя живой ее оставлять, не угомонится она.

Пошел назад в опочивальню и предал королевну смерти лютой за дела ее лихие.

Отыскали они Ивану-царевичу коня доброго, да в путь-дорогу обратную пустились. А как доехали до распутья, стал просить Иван-царевич:
- Не хочу я, спасители мои, с вами тут прощаться. Поедем вместе со мной до града стольного, на свадьбе моей погуляете, потом разъедетесь.

Отказывается Белый Полянин, ждет, мол, его Кощей Бессмертный, не дождется. Да уж больно просит Иван-царевич. Делать нечего, согласился богатырь. Рассудил, что беды оттого не будет, коли он еще на денек-другой задержится.

***

Лежит Марья Моревна в опочивальне своей мертвая, на куски порубленная. Стон, плач по дворцу стоит. Услыхала то белая кобылица, прислужница ее верная, прибежала, сложила куски вместе, спрыснула мертвой водой – срослись куски, спрыснула живой водой – открыла очи королевна.
- Ах, - молвит, - как я долго спала!
На то отвечает ей белая кобылица:
- Да, королевна моя, спать бы тебе вечно, кабы не я; ведь тебя Белый Полянин на куски изрубил, Ивана-царевича вызволил, увез с собою.

Осерчала Марья Моревна, хочет в погоню отправиться, богатыря догнать, отомстить ему страшно.
- Не возьмешь ты богатыря ни силою, ни хитростью. Лешего приемыш у него в побратимах, а сам Кощей Бессмертный – в полюбовниках. Не достать тебе его. Да и без надобности тебе богатырь русский. Коль мести хочешь – обреки его на муки душевные. Во стократ они хуже немощи, голода да смерти. Всех громов сильнее, всяких ран больнее. Лиши Белого Полянина судьбы его – Кощея Бессмертного. Он – и душа богатыря, и сердце. Коли выйдет у тебя – будет Белый Полянин всю жизнь мучиться, вовек покоя себе не найдет.
- По нраву мне речи твои, - отвечает Марья Моревна. – Поведай, где сейчас Кощей Бессмертный.
- Сам в руки к тебе идет. Думает, что богатырь его в плену твоем томится. На выручку ему спешит.

Прознала Марья Моревна, какой дорогой Кощей ехать будет, вскочила на белую кобылицу, вперед него прискакала. Бросила оземь платок – разлился ручей посреди дороги. Не проста вода в том ручье – зелье сонное. Знает королевна, что из воды чистой Кощей силу свою черпает. Захочет с дороги силы поновить – и уснет сном крепким.

А после, вышла Марья Моревна в чисто поле, смотрит, ворон с вороненком летают. Приманила она вороненка, поймала, хочет шею ему свернуть. Тогда ворон спустился на землю, сел поодаль и просит:
- Не трогай моего детеныша, королевна, ведь он тебе ничего не сделал.
- Слушай Ворон Воронович, - отвечает Марья Моревна, - не трону я твоего детища, отпущу здрава и невредима, если ты сослужишь мне службу: слетаешь в лес дикий, во владения Кощеевы и передашь весточку Белому Полянину. Скажешь ему, что пленила Кощея Бессмертного Баба Яга, на силу его позарившись. Коль хочет он вновь Кощея увидеть, прежде должен с Бабой Ягой побороться.
На то Ворон Воронович сказал Марье Моревне:
- Я тебе эту службу сослужу, только не тронь моего сына!
Выговорив эти слова, ворон полетел и скоро скрылся из виду.

***

Разминулись Белый Полянин с Кощеем Бессмертным, на дороге не встретились. Только-только богатырь из виду скрылся, Кощей к распутью подъехал, да налево и завернул, помчал к дворцу Марьи Моревны. Не час, не два едет, смотрит – ручеек поперек дороги бежит. Спешился Кощей, к воде подошел, левою рукою над ней провел – а не видать ничего. В ручье-то вода не стоячая, бежит-утекает, не показывает ничего, только рябь одну. Вздохнул Кощей Бессмертный, да и умылся в ручье, пыль дорожную смывая. Попала капля воды на уста его – тут же уснул Кощей сном крепким.

Выехала из-за деревьев Марья Моревна, ухмыляется. Удалось ей Кощея провести. Не о том он думал, когда в ручье умывался. Бросила королевна Кощея на кобылицу свою белую и дух ее простыл.

***

А Белый Полянин в то время на свадьбе пирует, мед-пиво пьет. Не ведомо ему, что с Кощеем Бессмертным приключилось. Как отгуляли свадьбу, стали королевич с Белым Полянином снова в путь-дорогу собираться. Одарил их Иван-царевич подарками богатыми, дворец белокаменный Белому Полянину пожаловал. Хотел и королевичу, по праву его, дворец отдать. Ан, нет, отказался королевич. Царевне Милолике про уговор их напомнил, и вместо себя Ивана-царевича на престол посадил.

Простились побратимы с царевичем да царевной, сели на коней своих добрых и уехали, каждый своей дорогой. Королевич к лешему назад отправился, а Белый Полянин к Кощею Бессмертному поспешил.

Только подъехал к терему высокому, смотрит, а ворота настежь распахнуты.
- Ну, - молвит Белый Полянин, - ждет меня Кощей, ворота открыл.

Заходит он во двор, глядь - дверь в терем не прикрыта, тихо так кругом. Сжала сердце богатырское тревога, нахмурился он и вовнутрь поспешил. Весь терем обошел – нет нигде Кощея. Бросился на конюшню – коня его доброго нет.
- Ну, - успокаивает себя, - стало быть, в лес Кощей отправился. Приедет к вечеру.
Вышел за ворота, прислушался. Шевелится тревога в груди, змеей подколодною, не угомонится никак. Ведомо должно быть Кощею, что домой Белый Полянин воротился. А листья не шуршат, деревья не трещат – не едет Кощей, только сидит ворон на ограде карчет.
- Что ты беду кличешь, окаянный! – молвит Белый Полянин, а сам думу думает, в какой стороне Кощея искать.
- Беда сама к тебе пришла, - отвечает ворон человечьим голосом. – Полонила Кощея Бессмертного Баба Яга. Хочет леса его себе забрать, силой нечистой повелевать. Дню белому, солнцу красному и ночи темной наказы отдавать. Коли хочешь Кощея вызволить, надобно тебе с Бабой Ягой сразиться и победу над ней одержать.

Подкосились ноги у богатыря, осел он на сыру землю, за подвеску, что на шее носит, схватился, спрашивает едва слышно:
- Жив ли еще Кощей?
- Жив, жив покудова, - карчет ворон. – Не отыщет никак Баба Яга места, где смерть свою он спрятал. Да только не выбраться Кощею. Обманом да хитростью лишила Баба Яга силы его колдовской. Поспеши, коли помочь хочешь.

Поднялся Белый Полянин, дверь в терем притворил, ворота закрыл и к себе во дворец отправился; доспех выбрать да на бой смертный отправиться. Одолевают богатыря думы горькие, камень тяжелый душу к земле сырой тянет. Винит он себя, в беде случившейся. Клянет, на чем свет стоит.
- Вызволю, вытащу, с собой заберу, - твердит, будто чумной, - никуда не отпущу, коль захочешь еще со мной быть. Прости, Кощеюшка, прости душа моя. Оставил, уехал, не пойми куда и зачем.

Гонит коня Белый Полянин, что есть мочи, галопом скачет. Какой перехожий его увидит – креститься начинает. На человека не похож – очи горят, уста шепчут что-то не останавливаясь – то ли клянет кого, то ли молится. Не будет отныне покоя Белому Полянину, постаралась Марья Моревна на славу. Десять лет ему биться с Бабой Ягой, десять лет с коня не слезать, каждую ночь милого вспоминать, а не видеть его, не слышать. Волею лихою настигла богатыря расплата страшная, врагу такой не пожелаешь.

***

А королевич, тем временем, к лесу подъезжает, торопится. Больно хочет лешего своего увидать.
- Просить буду слезно, - молвит про себя. – В ноги упаду. Только бы остаться позволил. Только бы назад не воротил.

Долго ли, коротко ли, подъезжает к избушке. Смотрит, а леший на завалинке сидит, лесы чинит. Королевич с коня спрыгнул, подошел поближе.
- Здравствуй, - молвит, а что дальше делать – не знает.

Поднял леший голову, блеснули на солнце клыки.
- Здравствуй, - отвечает. Да снова за лесы взялся.

Остолбенел королевич: «Не люб!», - мысль мелькнула, будто по сердцу мечом острым.
- Али забыл меня? – шепчет.
- Отчего же? Помню, - отвечает леший, так и сяк лесы в руках своих поворачивает.

Вгляделся королевич, а дрожат пальцы у лешего, будто сдерживает он себя из сил последних. «Ну, будь, что будет», - подумалось. Подался вперед королевич, лесы из ручищ вынул, откинул далёко; сам к лешему прижался, обхватил руками шею толстую, запутал пальцы в шерсть косматую, тянется к устам его страшным, да клыкам острым.
- Ты чего удумал! – отстраняется леший, - Остры зубы мои, клыки торчат – изрежешь себе уста-то!
- Пусть, - льнет к нему королевич, - дай поцеловать тебя, хороший мой. Соскучился по тебе, мочи нет! Дай обнять!
- Как же обнимешь ты меня, коли пальцы твои в шерсти путаются?
- Пусть, - ерошит королевич шесть длинную, - не беда, выпутаю.

Молчит леший, очами зелеными сверкает. Замер тут королевич, головой поник, спрашивает тихонько:
- Отчего не обнимешь ты меня? Отчего не прижмешь к себе? Не люб я тебе стал?
- Как же мне обнять тебя, да к себе прижать, - отвечает леший, - коли остры когти мои. Еще пораню тебя, ненароком.
- Не поранишь, - улыбается королевич, - можешь одежу на мне изрезать, быстрее скину ее с себя.

Смотрит на него леший в удивлении великом.
- Ты, что ль, под меня лечь собрался? Я ведь в шкуре звериной. Разве не хочется тебе, чтоб снял ее я с себя?
- Мне все равно, - молвит королевич. – Мне ты нужен. В шкуре, аль без шкуры, зверем аль человеком. Любым. Хочешь – зверем лесным бери меня, хочешь – человеком. Только не знаю, приму ли я плоть твою звериную. Больно велика. Могу устами тебя ублажить.
- В своем ли ты уме, дитя королевское?
- В своем. И не дитя я неразумное, вырос уже. Долго я странствовал, многое видал. Не нужен мне никто другой, противны все. Ты один мне по сердцу, хороший мой. Хочешь, можешь навек в шкуре передо мной ходить, да только не гони. Не лишай меня ласки своей, да заботы.

Провел ручищами леший по телу его, бережно, едва касаясь.
- Коли так, - молвит хрипло, - неужто позволишь мне взять тебя в моем облике страшном, шкуры с себя не сымая?
- Позволю, - шепчет королевич. На колени перед лешим опускается, меж ног его устраивается, руки к штанам его, наизнанку вывернутым, протягивает, ласкает уд твердеющий, величине его изумляется, уста свои кусает.

А лешему все не верится, что не шутит королевич. Позволил он штаны с себя стянуть; смотрит, как целует молодец плоть его жарко.
- Ой, велик ты, - стонет королевич, - точно рука моя. В уста самый краешек поместится.

Понял леший, что не отступится королевич, что правдою все слова его оказались, отстранился, шкуру звериную скинул. Рассматривает его королевич с замираньем.
- Как же красив ты, хороший мой, какое же тело у тебя сильное. Я уж и запамятовал, как велик ты и в облике человеческом.
- Запамятовал? – рычит леший. – Ну, да не велика беда, напомню я тебе.

Схватил он молодца, в избу потащил, на постель уложил, одежу с него сорвал. Милует да ласкает тело сильное. Вывертывается королевич, изворачивается.
- Нет, не нужно, - стонет, - опосля намилуешься. Возьми меня, не мешкай, чтоб твоим я стал тут же.

На спину лешего повернул, верхом, будто на коня, уселся, давай на уд его насаживаться. Схватил его леший за бедра, остановил:
- Ты чего творишь, буйный? – спрашивает.

Прикрыл очи королевич, молвит едва слышно:
- Боюсь, что передумаешь. Прогонишь от себя.
- Глупый, - целует его леший, - телом вырос, а разумом дитем остался.

Прижал к себе королевича, устами по груди проводит, плоть его милует, тело его под уд свой готовит: уста и пальцы чередуя. Раздвинул ноги королевич широко, под ласками выгибается, стонет жалобно:
- Хочу… не мучай…
- Как взять тебя, как ты хочешь, - спрашивает леший, уж и сам от жара изнемогая.
- Как тогда…

Вогнал плоть свою леший поглубже, до вскрика, до вздоха, до стона отрывистого.
- Не отпущу, - шепчет, - не выпущу. Навек… с собой… оставлю.

Услышал королевич шепот горячий, так любо стало – будто кто душу приласкал. Распахнул очи, улыбнулся, еще сильнее под лешим выгибаясь. Никуда не уйдет он больше, зачем по землям чужим рыскать. Здесь дом его, тут его счастье. Чуть не упустил, чуть не прозевал по глупости. Прав кузнец был, долго бродить да странствовать пришлось, пока уразумел кто судьба его, пока вновь встретились. Теперь, уж…
- Навек твой, - выдохнул королевич, изливаясь, да и в себя семя горячее принимая.

***

Открыл очи Кощей Бессмертный, смотрит – на двенадцать цепей он к стене прикован, крепко цепи те держат – ни пошевелиться, ни рукой-ногой двинуть. Будто зверь в силках бьется Кощей, а не может разорвать цепи железные. Не освободиться, не выбраться, крепко держит сила лихая, не совладать ему с ней никак. Как дитя малое пленили, как пса на цепь посадили.

Отворилась тут дверь кованная, заходит Марья Моревна.
- С добрым утром тебя, Кощей Бессмертный. Как почивал?

Поднял голову Кощей, кто перед ним увидал и молвит:
- Чего ты хочешь от меня, бесстыжая? Не гожусь я тебе для утех любовных. Не выйдет у тебя со мной позабавиться!
- А мне того и не надобно. Побрезгую я, после мужиков всяких тебя касаться. Будешь у меня в чулане томиться. Буду тобой любоваться, взор свой тешить.
- Не обессудь, королевна, не жить тебе на свете белом. Проведает Белый Полянин где я, придет, долго разговаривать не станет. Вмиг голову с плеч сымет.

Смеется Марья Моревна, угрозы Кощеевы услышав:
- Не жди полюбовника своего, - молвит, - донес ему ворон, что пленила тебя Баба Яга, на земли твои позарившись. Поедет он с ней биться, да и сгинет. А что голову мне сымет… открою я тебе тайну страшную – мертва я, Кощей Бессмертный. На куски изрубил меня богатырь твой. За то, лишила я его судьбы напророченной. Навек ты у меня останешься.

Как услышал речи те Кощей, вонзил в королевну взгляд черный; очей горящих не отводит, смерти лютой ей желая.

А королевна снова смеется, заливается:
- Не выйдет у тебя убить меня. Потеряли очи твои силу колдовскую. Не сделать тебе глотка воды колодезной, не войти в силу прежнюю, не выйти отсюдова вовек! Мой ты пленник, Кощей, моя забава!
- Бессмертием своим клянусь, девка! Примешь ты смерть от очей моих, от взгляда лихого, не сегодня, так завтра. Не того ты пленила по глупости своей. Не будет тебе отныне покоя!

Осерчала королевна, выскочила из чулана, дверью хлопнула.

Поник в цепях Кощей Бессмертный; в бессилии уста свои кусает, думу горькую думает. Белого Полянина поджидает, все на милого надеется. Проходит день, проходит второй – не едет богатырь, не спешит милого своего вызволять. Стало тревожно на душе у Кощея: аль забыл богатырь русский любого своего, аль сгинул, где в бою, аль еще, что лихое случилось.

Томится в плену Кощей Бессмертный, счет дням и ночам потерял. Водицы чистой хоть глоточек бы сделать, хоть по одной цепи железные разорвать. Течет время, погружает Кощея то в бред, то в беспамятство. Иногда только раскрываются очи ясные, шепчут уста едва слышно:
- Видишь, родной мой, кто теперь у меня в полюбовниках? Двенадцать их. Все сестры родные. Держат крепко, не пускают. Трясея уста мои целует, мучает. Забыл, аль не забыл ты меня? Примешь, аль нет? Коли забыл, коли не люб, преломи ты камень-янтарь, избавь от терзаний.

Прерывается шепот, замолкают уста. Закрывает очи Кощей, вновь голову вниз роняя. На добро, аль на лихо скованы два волоса: душами вместе, а друг от друга далече.

***

Проходят дни в заботах да радостях, веселится люд русский, песни поет, да хороводы водит. Попадается так же зверь в лесы, что леший ставит, так же обнимает он королевича, домой воротившись. Так же завидует король-отец охоте удачной, упрашивает Ивана-царевича секрет у лешего выведать. Смеется Иван-царевич с царевной своей, не хочет лешего попусту тревожить. И все у них ладно, и всякое дело в руках горит.

А как настанет ночь, все так же закрываются в бессилии очи черные, раскосые, тоской до краев налитые; сжимаются руки, в цепи закованные, слышится шепот хриплый: «Богатырь...».

А далеко-далече, за семью горами, за семью морями; не роса вечерняя на мече блестит – блестят то очи от слез непролитых, мечется тело белое по плащу дорожному: «Душа моя…».

Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/266548