Глава XI

"Венера и Адонис". - Описание природы. - "Лукреция". - Отношение к живописи. Хотя Шекспир издал "Венеру и Адониса", когда ему было уже 29 лет,весной 1593 г., но эта поэма, наверно, задумана и выполнена несколькимигодами ранее. Если в посвящении молодому, в то время двадцатилетнему лордуСаутгемптону он называет ее "первым плодом своего творчества" (the firstheir of my invention), то это вовсе не значит, что она буквальнопредставляет первое поэтическое произведение Шекспира, ибо его работы длятеатра не считались созданиями свободного поэтического таланта. Но юношескиуснащенный стиль обнаруживает, что она написана в ранней его молодости, ичто среди произведений Шекспира она должна быть, следовательно, отнесена к1590 - 1591 гг. К этому времени он успел, как мы видели, занять при своем театрепрочное положение в качестве актера и сумел сделаться в нем и полезным, ипопулярным в качестве переделывателя старых пьес и самостоятельного писателядля сцены. Но в литературном смысле драматурги в те времена совсем несчитались писателями. Между сочинителем комедий (playwright) и настоящимпоэтом существовала большая разница. Основатель знаменитой бодлеевскойбиблиотеки в Оксфорде, Томас Бодлей, расширив и преобразовав около 1600 г.старую университетскую библиотеку и дав свое имя громадному книгохранилищу,определил, что такая дрянь (riffe-raffes), как драматические пьесы, никогдане должна иметь туда доступа. Не будучи вообще честолюбив, Шекспир имел весьма естественное желаниесоставить себе имя в литературе. Он хотел завоевать себе одинаковые права споэтами, хотел снискать расположение молодых вельмож, с которымипознакомился на сцене. И вместе с тем он хотел показать, что и он усвоилсебе дух античного мира. Незадолго перед тем Спенсер (род. в 1553 г.) вызвал всеобщий восторгпервыми песнями своей знаменитой эпической поэмы. Шекспиру было, конечно,лестно вступить в состязание со своим великим предшественником, подобнотому, как он уже состязался с первым великим учителем своим в драме и своимровесником Марло. Небольшая поэма "Венера и Адонис", вместе со служащей ей контрастом ивышедшей в следующем году поэмой о Лукреции, имеет для нас, между прочим, токрупное значение, что лишь здесь мы видим перед собой текст, относительнокоторого знаем, что Шекспир написал его точь-в-точь так, а не иначе, самотдал его в печать и просмотрел в корректуре. В этот момент Италия былавеликой культурной страной. Поэтому итальянский стиль и вкус руководили ианглийской лирикой, и мелкими английскими эпическими поэмами того времени.Шекспир, идя по следам итальянцев, дебютирует в "Венере и Адонисе"сочинением чувственной и сентиментальной поэмы. Он пытается вторить нежным итуманящим чувства аккордам своих южных предшественников. В соответствии сэтим, из поэтов древнего мира образцом его является Овидий; он предпослалсвоей поэме, в виде эпиграфа, две строки из "Amores" Овидия, само жедействие в ней есть распространенная сцена из "Метаморфоз" того же поэта. Когда в наши дни произносят имя Шекспира, то всего чаще оно звучиттрагически; оно напоминает Эсхила, Микеланджело, Бетховена. Но мы позабьши,что у него была и моцартовская жилка, и что современники превозносили нетолько кротость и приветливость его характера, но и сладость его поэзии. В "Венере и Адонисе" пламенеет вся горячая чувственность Ренессанса имолодого Шекспира. Это - вполне эротическая поэма и, по свидетельствусовременников, она была настольной книгой у всякой легкомысленной женщины вЛондоне. Ход действия в поэме дает целый ряд поводов и предлогов ксладострастным положениям и описаниям того, как Венера тщетно ласкаетхолодного и целомудренного юношу, столь же неприступного по своей раннеймолодости, как иная застенчивая женщина. Подробно изображаются ее поцелуи,ласки и объятия. Можно подумать, что Тициан или Рубенс поставил модели внежные ситуации и написал их то в одной позе, то в другой. Затем следуетроскошная сцена, где конь Адониса покидает его, чтобы бежать навстречу,приближающейся кобылице, и вывод, который Венера хочет извлечь отсюда. Далееследуют новые сцены ее стараний приблизиться к нему и ее предложений - сценыстоль смелые, что их едва ли потерпели бы в наши дни (строфы 40 и 41). Здесь, в изображении страха Венеры, когда Адонис выражает желаниеотправиться на охоту за кабанами, вводится элемент сердечного чувства. Нозатем идет новое блестящее описание бегущего вепря и роскошное, хотянесколько смягченное, изображение нагого молодого тела, запятнанного кровью.Тот же огонь, то же увлечение красками, как в картине какого-нибудь мастераитальянского Возрождения, написанной сотней лет раньше. Особенно характерно здесь что-то вкрадчивое, сладкое, чуть ли нелакомое в слоге, - черта, бывшая, вероятно, главной причиной того, что когдаближайшие современники говорят о стиле Шекспира, первое слово, которое импросится на язык, это - мед. В 1595 г. Джон Уивер называет Шекспирасладкозвучным; в 1598 г. Френсис Мирес применяет к нему то же выражение иприбавляет "медоточивый" (melliflous and honytongued). В этом языке, действительно, много сладости. По временам нежностьвыражается с пленительной силой. Когда Адонис впервые в довольно длиннойреплике сурово отвергает Венеру, она отвечает ему: Как! Ты можешь говорить? У тебя есть язык? О, если бы ты не имел его,или если бы я была лишена слуха! Твой голос, подобный пению сирены,причиняет мне новую пытку. И ранее страдала я при виде тебя, теперь жевдвойне страдаю. О мелодические диссонансы! О небесные, сурово звучащиеаккорды, о ты, глубоко сладкая музыка слуха, наносящая сердцу столь глубокомучительные раны! Но стиль представляет в то же время множество образчиков безвкусицы,свойственной итальянским художникам слова: Она желает, чтобы ее ланиты были цветниками, дабы их орошал сладкийдождь его дыхания". О ямочках на его щеках говорится: "Эти прелестныеямочки, эти очаровательные кладези открыли свои уста, чтобы поглотитьсклонность Венеры. Адонис говорит: "Моя любовь к любви есть лишь любовь к пониманиюлюбви". Венера перечисляет, что такое Адонис для всех ее внешних чувств: "Икакою трапезою был бы ты для вкуса, кормильца и питателя всех других чувств!Разве не пожелали бы они, чтобы пиршество длилось вечно, разве не повелелибы они подозрительности дважды повернуть ключ, чтобы зависть, угрюмая,непрошеная гостья, не подкралась и не нарушила наслаждения". Подобные безвкусицы нередко встречаются и в дикции первой комедииШекспира; они соответствуют в своем роде тому, чем в "Тите Андронике"является самоуслаждение нагроможденными ужасами - это манерность еще неразвивавшегося искусства. Между тем могучая чувственность предвозвещает здесь выражение любовнойстрасти в "Ромео и Джульетте", а в конце "Венеры и Адониса" Шекспир как бысимволически возносится от изображения простого пыла чувств к намеку на тулюбовь, в которой чувственность является лишь одним из элементов. Адонисговорит у него: Любовь бодрит, как солнце после дождя, сладострастие же действует, какбуря после солнца, кроткая весна любви вечно остается свежей; зимасладострастия наступает, прежде чем лето наполовину прошло; любовь непресыщается, сладострастие умирает, как обжора; любовь есть истина,сладострастие исполнено лжи. Было бы, конечно, нелепо придавать слишком много веса такимдобродетельным антитезам в этой недобродетельной поэме. Гораздо важнее то,что описания природы, например, описание бегущего зайца, несравненны здесьпо верности и тонкости наблюдения, и поучительно видеть, как стиль Шекспирауже здесь возвышается местами до величия. Возьмите изображение коней и вепря. Проследите штрих за штрихом этотпортрет кабана, его хребет с щетинистыми иглами, которые угрожают, егоогненные глаза, его глубоко взрывающее землю рыло и короткий, толстыйзатылок: И в страхе перед ним кустарник сторониться Спешит, когда стремглав сквозь чашу он стремится. Это как будто написано Снайдерсом на охотничьей сцене, где человеческиефигуры принадлежат кисти Рубенса. Сам Шекспир как бы сознавал, с каким совершенством он изобразил коня.Он употребляет выражение, что если бы живописец захотел превзойти саму жизньи дать нам изображение коня, который, благодаря искусству, был быпрекраснее, чем те, которые созданы природой, то он дал бы нам такого коня,как этот, одинаково замечательный своими формами, своей отвагой, своеймастью и ходом. Мы чувствуем наслаждение Шекспира природой в такой строфе,как эта: Копыта круглые, сам стройный, крутобокий, С волнистой гривою, с короткой головой, С ногами тонкими, стан крепкий, круп широкий, Шерсть шелковистая, хвост длинный и густой - Ну, словом, всем хорош был этот конь прекрасный. Его украсить мог собой лишь всадник властный, И мастерски изображены все его движения: То вдруг с разбега он, как вкопанный, стоит, То в сторону бежит, бросаясь, как в испуге, То с ветром споря, вновь он бешено бежит... Мы слышим, как ветер поет свою песню в его волнистой гриве иразвевающемся хвосте. Это почти напоминает великолепное описание коня вконце книги Иова. Вот как велик объем стиля: в этой маленькой юношеской поэме Шекспира:от Овидия к Ветхому Завету, от выражений культуры, изощренной доискусственности, к величавым и простым выражениям природы. Поэма о Лукреции ("The rape of Lucrece") появилась в следующем годутакже с посвящением лорду Саутгемптону, но хотя это посвящение написано ссознанием лежащей между поэтом и графом социальной пропасти, оно отличаетсятем не менее более дружеским тоном. Поэма о Лукреции служит как быконтрастом к предшествовавшему стихотворению. Там поэт воспевал целомудриемужчины, здесь, напротив, - целомудрие женщины; там он описывал необузданнуюстрасть женщины, здесь же преступную любовь мужчины. Но в данном случае поэтобработал сюжет как строгий моралист. Поэма о Лукреции являетсядидактическим стихотворением о губительном действии необузданных, животныхинстинктов. Эта поэма не пользовалась тем же успехом, как предыдущая. Она недоставит и современному читателю большого удовольствия. В метрическом отношении это стихотворение отличается большейискусственностью, чем "Венера и Адонис". Шестистрочная строфа увеличена ещеодним стихом, придающим ей больше благозвучия и торжественности. Главноедостоинство поэмы о Лукреции заключается в великолепных и картинныхописаниях и, порою, в очень тонком психологическом анализе. Однако, вообщеговоря, пафос этого стихотворения только придуманная и изысканная риторика.Когда героиня произносит после совершенного над ней насилия свои жалобы,она, в сущности, только декламирует, правда, очень красноречиво, но все-такиэтот обвинительный акт, переполненный восклицаниями и антитезами, похожскорее на цицероновскую речь, отделанную и продуманную в высшей степенитщательно до мельчайших подробностей. Грусть мужчин о смерти Лукрецииоблечена в искусственные и хитроумные реплики. Гениальность Шекспирачувствуется ярче всего в тех размышлениях, которыми пересыпан рассказ,потому что в них слышится голос великого сердцеведа. Мы встречаем здесьглубокомысленную строфу о мягкости и нежности женской души. {Сердца у мужчинмраморные; у женщин - восковые, принимающие тот или другой образ, смотря потому, что из этого воска заблагорассудит вылепить воля мрамора. Подчинитьэти слабые и притесняемые существа можно при помощи силы, обмана и ловкости.Не считайте их виновницами своих прегрешений; не считайте негодным тот воск,из которого вылеплен образ дьявола. (Перевод Каншина).} Самая замечательная часть темы, по крайней мере с чисто техническойстороны, это - длинный ряд строф (стих 1366-1568), в которых описываетсякартина "Разрушение Трои", которую созерцает Лукреция, охваченная отчаянием,притом с такой силой, свежестью и наивностью, словно поэт впервые увиделкартину. "Здесь виднелась рука воина, покоящаяся на голове другого; тамстоял человек, на нос которого падала тень от уха соседа". Толкотня и давкаизображены так правдоподобно на этой картине, что "вместо всей фигурыАхиллеса можно было видеть только копье, охваченное его рукой. Его самогоможно было созерцать только глазами души. Там виднелась нога, рука, лицо,голова, и все эти части заменяли собою целое". Как здесь, так и везде, где Шекспир говорит о пластическом искусстве,он восхваляет прежде всего верность природе. Мы уже упомянули, что первыекартины, которые ему пришлось видеть, находились в часовне гильдии вСтрэтфорде. Быть может, он познакомился также с теми произведениямиискусства, которые украшали замок Кенилворт или храм св. Марии в Уоррике. Онвидел также, без сомнения, в известной лондонской таверне "Безмен" двезнаменитые картины Гольбейна. Кроме того, в Лондоне существовали не толькопортреты фламандских художников, но также итальянские картины. Мы узнаем изодного каталога, составленного в 1613 г. веймарским принцем ИоганномЭрнстом, что в Уайтхолле висели портреты Юлия Цезаря и Лукреции, написанные,по его мнению, "в высшей степени художественно". Быть может, мысль о поэмебыла Шекспиру навеяна именно этой картиной. С более значительными по объемукомпозициями поэт мог познакомиться по гобеленам (такие существовали,например, с изображениями из римской истории), и он видел, по всейвероятности, прекрасные нидерландские и итальянские картины, украшавшиеблестящий дворец Nonsuch (см. Elze: "Shakespeare", 481). Результаты эстетических размышлений поэта сводились, как упомянуто, ктому принципу, что художник обязан подслушать тайну природы и либосравняться с ней, либо превзойти ее. Шекспир прославляет то и дело верностьприроде в области искусства. Он не интересовался, по-видимому,аллегорической и религиозной живописью. Он никогда не упоминает о ней, также как о церковной музыке, хотя обнаруживает вообще большую любовь к музыке. Описание картины, изображающей разрушение Трои, находится, тем неменее, в органической связи с самим рассказом; падение Трои символизируетпадение римских царей, являющееся, в свою очередь, следствием преступленияТарквиния. Шекспир разработал сюжет не только с точки зрения личной морали.Он дает нам понять, что честь и благосостояние царской семьи могутпострадать от ее деспотического отношения к знатной фамилии. Он перенес вдревнеримскую жизнь понятия о чести, выработанные рыцарством. Когда Лукрециятребует, чтобы родственники отомстили за нее, она восклицает: "Ведь рыцариобязаны мстить за оскорбления, нанесенные беспомощным женщинам!" Подобно тому, как Шекспир следовал при описании взятия Трои второйпесне "Энеиды" Вергилия, так точно он заимствовал для поэмы в ее целомсжатое, но прекрасное и трогательное изложение истории Лукреции из второйкниги Овидиевых "Fasti" (II, 185 - 852). Но если сопоставить стиль Шекспирасо стилем Овидия, то такое сравнение окажется не в пользу первого. Овидийявляется строгим классиком, Шекспир производит впечатление полуварвара.Эстетические нелепости и антитезы Шекспира бросаются в глаза. Вы приходите внедоумение, читая, например, следующее место: "Часть ее крови осталаськрасной и чистой, другая часть приняла черный цвет; это была та кровь,которую осквернил лицемерный Тарквиний", или, например, следующее выражение:"Если наши дети умирают раньше нас, то мы - их потомки, а не они наши!" Эта искусственность и это безвкусие были не только свойственны столетиюШекспира, но находились также в связи с теми большими достоинствами иредкими качествами, которые он стал обнаруживать с изумительной быстротой.Если он подчинился господствующим вкусам, то потому, что вращался в кругусвоих товарищей по профессии, друзей и соперников, в этом маленьком мирехудожников, в атмосфере которого его гений пустил так быстро свои ростки. В истории литературы говорят очень часто о литературных школах, и вэтом выражении нет ничего преувеличенного: если нет школ, нет и периодоврасцвета. Но слово "школа", имевшее такое прекрасное значение в греческомязыке, превратилось в неуклюжий семинарский термин. Следовало бы лучшеговорить о теплицах, а не о школах; о теплице классицизма, романтизма,Возрождения. В маленьких государствах, где отсутствует конкуренция,заставляющая напрягать все свои силы, искусство редко достигает безусловнойвысоты творчества. Там художник быстро занимает видное место и гибнетвследствие этого. Другие, не находя этой теплицы в пределах родины, ищут еена чужбине: Гольберг в Голландии, Англии и Франции; Торвальдсен в Риме,Гейне в Париже. Шекспир прямо вступил в нее в Лондоне. Вот почему этотцветок распустился так пышно. Он жил в постоянном соприкосновении со своими соперниками, с быстро исмело творившими умами. Этот алмаз был отшлифован алмазной пылью. Среди тогдашних английских поэтов господствовала (как метко доказалРюмелин) страсть превосходить друг друга. В начале своей деятельностиШекспир стремился совершенно естественно к тому, чтобы действовать напублику с большим умом и большей силой, чем остальные поэты. Впоследствии ондумал, как Гамлет: "Как бы глубоко вы ни рыли, я рою всегда аршином глубже".Это одна из самых характерных фраз Гамлета и Шекспира. Это отношение кпоэтам-соперникам является одной из действующих причин, под влиянием которойсложился юношеский стиль Шекспира в эпических поэмах и ранних драмах; отсюдаэта погоня за остроумием, эта страсть к хитроумным тонкостям, эта вечнаяигра словами; отсюда крайности в изображаемых страстях, излишества всравнениях и метафорах. Один образ порождает из себя другой с тойплодовитостью и быстротой, с которыми размножаются некоторые низшиеорганизмы. Шекспир обладал способностью играть словами и мыслями, так как природаодарила его вообще всеми способностями. Так как он чувствовал свое духовноебогатство, он не желал в чем-нибудь уступать. Но эти наклонности несоставляли частицы его истинного "я". Как только в его произведенияхпрорывается его собственная личность, он обнаруживает гораздо более глубокуюи чувствительную природу, чем та, которая выражалась в постоянных тонкостяхстихотворных поэм и в вечном остроумничанье комедий.