Глава XXiх

Шекспир достигает полной душевной гармонии. - "Двенадцатая ночь". - Насмешки над пуританством. - Тоскующие лица. - Очаровательная грация Виолы. - Прощание с шутливым настроением. Если читатель захочет составить себе представление о том, каково былосостояние духа Шекспира в этот короткий период времени, предшествовавшийнаступлению нового столетия, то пусть он вспомнит какой-нибудь день, когдаон проснулся с ощущением, что он совершенно бодр и здоров, не в таком толькосмысле, что у него не было никакого недомогания и никакой определенной илинеопределенной боли в членах, но когда он чувствовал, что все органы еготела находятся в состоянии счастливой деятельности: грудь дышала легко,голова была ясная и свежая, сердце билось спокойно, жизнь казалась такимблаженством, душа грезила о минутах, полных наслаждения в прошлом, и жилаожиданием новых радостей. Представьте себе ощущение полноты жизни, посколькуоно вам известно, в сто раз интенсивнее, представьте себе вашу память, вашевоображение, вашу наблюдательность, вашу проницательность, ваш дарвоспроизведения впечатлений во сто раз увеличенными, и вы угадаете основноенастроение Шекспира в эту пору, когда вполне раскрылись более светлые ирадостные стороны его природы. Бывают дни, когда солнце кажется праздничным в своем блеске, когдавоздух, как поцелуй, ласкает щеку, и лунное сияние кажется мечтательным исладким; дни, когда мужчины кажутся нам мужественнее и умнее, женщины -прекраснее и изящнее, чем обыкновенно, и когда люди, нам неприятные или дажененавистные, представляются нам не опасными, а только смешными, - так что мычувствуем себя как бы приподнятыми над своей жизнью, счастливыми иосвобожденными. Шекспир переживает теперь эти дни. Именно как раз в то время поэт не с горечью, а с самым простодушнымюмором осмеивает своих противников, пуритан. Уже в комедии "Как вам угодно"есть маленький намек на них в словах Розалинды (III, 2): О, милосердный Юпитер! Какой скучной проповедью любви вы утомили вашихприхожан, ни разу не сказав: потерпите, добрые люди! Здесь, в комедии "Двенадцатая ночь", в морализирующей и почтеннойдон-кихотовской фигуре Мальволио, поставленного в целый ряд смехотворныхположений, сыплются палочные удары на сам тип напыщенного и самодовольногопуританина. Само собой разумеется, что поэт соблюдает при этом величайшуюосторожность. Сэр Тоби спрашивает, что знает Мария о Мальволио. Она отвечает(II, 3): Право, иногда кажется, как будто он что-то вроде пуританина. Сэр Эндрю. О, если бы я думал это, то прибил бы его, как собаку! Сэр Тоби. Как? За то, что он пуританин? И это все твои побудительныепричины, рыцарь?.. Мария. Не пуританин он, - чтобы его нелегкая взяла, - и ничегопостоянного в нем нет. Он просто флюгер, что ходит за ветром, осел, которыйвыучил наизусть высокопарные речи и сыплет их пригоршнями... Точно так же и у Мольера настойчиво утверждается, что Тартюф недуховное лицо. Мальволио подбрасывают подложное письмо от его знатной госпожи, вкотором она молит его о любви и просит его, в знак расположения к ней,постоянно улыбаться и носить желтые чулки с накрест завязанными подвязками. Он улыбается, "так, что на лице его является больше линий, чем на новойкарте (от 1598 г.) с обеими Индиями"; он носит свои невозможные подвязкисамым невозможным образом; другие притворяются, будто считают егопомешанным, и соответственно с этим и обходятся с ним, присылают к немуякобы священника отчитывать его. Надевая священническую рясу (IV, 2), дуракпроизносит следующие слова, очевидно, сказанные не на ветер: Прекрасно, надену рясу и прикинусь попом. Да, впрочем, не я первыйпрячусь под нею. К тому же Мальволио обращает среди рукоплесканий шута свою речь веселыйкутила и бонвиван сэр Тоби (II, 3): Или ты думаешь, что в силу того, что ты добродетелен, не бывать насвете ни пирогам, ни вину? Дурак. Будут же, вот те Пресвятая! Да ты же еще ими и подавишься! Этим-то словам суждено было стать эпиграфом к "Дон-Жуану" Байрона, ибов них чувствуется смелая и веселая самозащита. "Двенадцатая ночь, или Что хотите" должна была быть написана в 1601 г.,потому что в дневнике ранее упомянутого юриста Джона Мэннингема под 2февраля 1602 г. находится следующая заметка: "В наш праздник (праздник Сретения в Миддл Темпл Холле) былапредставлена пьеса под заглавием "Двенадцатая ночь, или Чао хотите", весьмапохожая на "Комедию ошибок" или на "Menaechmi" Плавта, но более всегоблизкая к итальянской пьесе "Inganni". Интрига ее - вбить в головудворецкому, будто его госпожа, вдова, влюблена в него и т. д." Что пьеса немогла возникнуть задолго до этого времени, доказывается тем обстоятельством,что песня "Farewell, dear heart, since I must needs be gone" ("Прощай, моесердце, ибо я должен уехать"), которую поют Тоби и шут (II, 3), вышлавпервые в сборнике песен, изданном Робертом Джонсом в Лондоне в 1601 г.Шекспир только изменил немного эту песню. По всей вероятности, "Двенадцатаяночь" была одной из четырех пьес, представленных в Уайтхолле для дворатруппой лорда-камергера накануне 1602 г., и игралась она в первый раз в тотвечер, от которого получила свое заглавие. {Twelfth Night (Двенадцатая ночь)- английское названне праздника Крещения.} Среди многочисленных итальянских пьес, носящих имя "Gl'Inganni", естьпьеса поэта Курцио Гонзаго, вышедшая в Венеции в 1592 г., где сестраодевается мужчиной и принимает имя Чезаре - у Шекспира Cesario, - и другаяпьеса, появившаяся в Венеции в 1537 г., где действие имеет много общего сдействием "Двенадцатой ночи", и где имя Малевольти, впрочем, лишьупоминаемое, могло дать повод к имени Мальволио у Шекспира. Подобная фабула встречается в одной новелле Банделло, переведенной уБельфоре (в его "Histoires tragiques"); кроме того, в изданном в 1581 г. иисполненном Бернеби Ричем переводе сборника новелл Чинтио "Hecatomithi",которым Шекспир, по-видимому, воспользовался. Всю комическую часть действия,образы Мальволио, рыцаря Тоби, сэра Эндрю Эгчика и шута Шекспир изобрел сам. Комедия "Что хотите", как и следовало ожидать, была чрезвычайно любима.Ученый Диггес, переводчик Клавдиана, в своем стихотворении от 1640 г. "UponMaster William Shakespeare", где он выдвигает популярнейшие образы поэта,называет действующих лиц только из двух комедий, а именно из "Много шума изничего" и "Двенадцатой ночи". Он говорит: стоит только показаться Беатриче иБенедикту, как в мгновение ока партер, галерея и ложи наполняются желающимипослушать Мальволио, болвана с накрест завязанными подвязками. "Двенадцатая ночь", пожалуй, самая прелестная и самая гармоническая изнаписанных Шекспиром комедий; во всяком случае, это та из них, где все тона,какие только затрагиваются, тон серьезного чувства и шутки, мечтательности,нежности и смеха, сливаются друг с другом, как нельзя лучше и полнее. Это -симфония, где ни один голос не лишний, картина, покрытая золотым лаком, вкотором растворяются все краски. Эта пьеса не так брызжет остроумием ивеселостью, как предыдущая; чувствуется, что радость жизни у Шекспирадостигла теперь наивысшей точки, откуда она готовится перейти в грусть, ноона совсем в ином смысле, чем "Как вам угодно", представляет собой замкнутоецелое, не говоря уже о том, что она во много раз драматичнее. Еще А. В. Шлегель в свое время глубокомысленно обратил внимание на то,как Шекспир в монологе, которым открывается пьеса, напоминает, что наанглийском языке той эпохи фантазия и любовь обозначались одним и тем жесловом (fancy); Шлегель не без тонкости развил ту мысль, что любовь,понимаемая более как дело воображения, нежели как вопрос сердца - основнаятема, которая здесь разрабатывается. Другие после него старались доказать,что фантастически прихотливое есть основная черта в характере всехдействующих лиц пьесы. Тик сравнил ее с большой разноцветной бабочкой,порхающей по чистому, голубому воздуху и поднимающейся в своем золотомблеске с освещенных солнцем пестрых цветов. Крещенским вечером заканчивались во времена Шекспира рождественскиепраздники для высших классов; у простого народа они по большей частипродолжались до Сретения. В этот вечер играли в разные игры. Кто, по волеслучая, находил запеченный в пироге боб и делался таким образом "бобовымкоролем", выбирал себе "бобовую королеву", становился заводчиком всякихчудачеств и отдавал шаловливые приказания, которые должны были в точностиисполняться. Ульрици хотел видеть в этом указание на то, что пьесаизображает игру в лотерею, где Себастьяну, герцогу и Марии достается большойвыигрыш. Однако, едва ли можно считать таким необыкновенно счастливымжребием для Марии получить в мужья пьяницу сэра Тоби, и двойное заглавие"Двенадцатая ночь, или Что хотите" показывает, что Шекспир мало придавалзначения имени, под которым пьеса сделается известной. Некоторые нити связывают эту комедию с пьесой "Как вам угодно".Страсть, которую Виола в мужском платье возбуждает в Оливии, напоминаетчувство, которое одетая пажом Розалинда вызывает у Фебе. Но мотив разработансовершенно различно. Тогда как Розалинда высокомерно и задорно отвергаетпламенную любовь Фебе, Виола полна нежного сострадания к женщине, которуюввел в заблуждение ее костюм. Неоднократно повторяющийся мотив смешенияВиолы с ее братом-близнецом Себастьяном вновь заимствуется из "Комедииошибок", но вследствие различия между обстоятельствами и способом разработкиэтот мотив тоже явился обновленным. Заботливой, почти ласкающей рукой обрисовал Шекспир каждое отдельное измногочисленных действующих лиц пьесы. Симпатичный и утонченный герцог, при своем сентиментальном характере иболезненной фантазии, томится безнадежной любовью. Он любит прекраснуюграфиню Оливию, которая знать его не хочет, и которую он, тем не менее,продолжает мучить своей эротической настойчивостью. Музыкальный от природы, он ищет утешения в музыке, и в числе песен,которые он заставляет петь шута и других, есть небольшое прочувствованноестихотворение дивной ритмической красоты, передать которую никакой переводне может. Оно точь-в-точь выражает мягкое, томное настроение и как быленивую меланхолию, в которых протекают дни герцога. Но к мелодии его вполнеприменимы прекрасные слова, сказанные Вилой о напеве, который играется передтем, как поют эту песню: Как эхо раздается он в чертогах, Где царствует любовь. В своей бесплодной страсти герцог сделался нервен и раздражителен,склонен к резким противоречиям с самим собой. В одной и той же сцене (II, 4)он говорит сначала о любви мужчины, что она более легка и мимолетна, болеенепостоянна и изменчива, чем любовь женщины, а двумя страницами ниже говорито своей собственной любви:...Женщины душа Мала, чтоб уместить в себе так много. Они непостоянны; их любовь Желаньем может только называться. Герцогу соответствует, как pendant графиня; она, одинаково с ним,подавлена тоской. С преувеличенной, выставляемой напоказ любовью сестры онарешила провести семь лет подряд, завесив свое лицо покрывалом, как монахиня,и всецело посвящая свою жизнь скорби об умершем брате. Тем не менее, в ееречах отнюдь не сквозит это снедающее душу горе, она шутит со своимидомочадцами и оказывается рассудительной и исполненной достоинства хозяйкойв своем доме, как вдруг с первого взгляда, брошенного на переодетую Виолу, вней вспыхивает страсть, заставляющая ее, забыв предписываемую ейполусдержашюсть, делать смелые шаги, чтобы завоевать любовь мнимого юноши.Она нарисована, как существо, лишенное равновесия, внезапно переходящее отчрезмерной ненависти ко всему земному к полному забвению горя, в которое онохотело погрузиться. Однако, она не комична, как Фебе, когда та влюбляется впереодетую принцессу, ибо Шекспир дал понять, что тип Себастьяна,подсказанный ее воображению переодетой Виолой, есть тот тип, которому она неможет противостоять, и Себастьян, со своей стороны, мгновенно отвечаетвзаимностью на страсть, которую его сестра должна была отвергнуть. Крометого, выражение, придаваемое Оливией своей страсти, всегда поэтическипрекрасно. Но, тщетно вздыхая по Виоле, она все же неминуемо производит такоевпечатление, как будто она охвачена легким эротическим безумством, вполнесоответствующим безумству герцога, и сумасшествие их обоих находит себе ввысшей степени остроумную и забавную пародию в чисто комической влюбленностиМальволио в свою госпожу и его самонадеянной фантазии, будто она платит емувзаимностью. Оливия чувствует это, и сама это говорит, восклицая (III, 4): Поди-ка, позови его скорей. И я безумная, как он, когда Веселое безумство сходно с грустным. Образ Мальволио обрисован несколькими штрихами, но с несравненнойуверенностью. Он неподражаем в своем напоминающем индийского петуха величии,а жестокая шутка, предметом которой он является, разработана, как целыйрудник комизма. Бесподобное любовное письмо, посланное ему Марией,подделавшей почерк графини, действует на него, "как водка на старую бабу",заставляет выйти наружу все его скрытое самообольщение, а егосамодовольство, и раньше заметное в нем, принять самые смехотворные формы.Сцена, где он приближается к Оливии и торжествующим тоном напоминает ейвыражения письма "желтые чулки и накрест завязанные подвязки", между тем какубеждение, что он сошел с ума, все глубже и глубже вкореняется в нее,принадлежит, вместе с коллизиями, вызываемыми неизбежными недоразумениями, ксамым эффектным комическим сценам английского театра. Еще более полнавеселости та сцена (IV, 2), где Мальволио в качестве помешанного заперт втемной комнате, а шут стоит за дверью и, то подражая голосу патера,старается изгнать из него дьявола, то своим собственным голосомразговаривает со священником, поет песни и обещает Мальволио исполнить егопоручение. В этой сцене чувствуется первоклассный jeu de theatre комическогожанра. Шут, как бы по соответствию с основным тоном пьесы, менее остроумен иболее музыкален, чем Оселок в пьесе "Как вам угодно", но зато он преисполненсознанием значения своей профессии: Глупость, как солнце, обращается вокруг мира и светит повсюду. По временам он произносит что-нибудь безмерно забавное, как, например,реплику "быть хорошо повешенным лучше, чем худо жениться", или приводитследующий довод в пользу того, что с врагами живется лучше, чем с друзьями(V, 1): Друзья хвалят меня и в то же время делают из меня осла, а враги прямоговорят, что я осел, следовательно, с врагами я научаюсь самопознанию, адрузья меня надувают. Итак, если умозаключения похожи на поцелуи, и есличетыре отрицания составляют два утверждения, то чем больше друзей, тем хуже,чем больше врагов, тем лучше. В виде исключения Шекспир и здесь, как бы опасаясь быть ложно пошлымсвоей публикой, заставил Виолу совершенно догматически рассуждать о том, чтороль шута требует ума; дурак должен наблюдать нрав того человека, надкоторым подшучивает, должен уметь выбирать время и место, а ненабрасываться, как дикий сокол, на каждое перышко, которое завидит. Эторемесло столь же трудное, как искусство мудреца. Шут образует нечто вроде связующего звена между серьезными характерамипьесы и лицами, вызывающими один только смех, каковы прибавленные Шекспиромот себя пара дворянчиков: сэр Тоби Белч и сэр Эндрю Эгчик. Это - сплошнойконтраст. Сэр Тоби - тучный, полнокровный, краснощекий шутник, постояннонапивающийся допьяна; сэр Эндрю - бледный, как будто его трясет лихорадка, сжидкими, прямыми, бесцветными волосами, тощий мозгляк, гордящийся своимискусством в танцах и фехтовании, задорный и застенчивый в одно и то жевремя, смешной во всех своих движениях, хвастун и трус, эхо и тень людей,которым он удивляется, созданный для потехи своих приятелей, для того, чтобыбыть марионеткой в их руках и служить мишенью для их острот, до того глупый,что считает возможным приобрести любовь прекрасной Оливии, но с тайнымпредчувствием своей глупости, предчувствием, действующим на зрителяосвежающим образом (I, 3): Мне сдается, что иногда во мне не больше остроумия, чем в обыкновенномчеловеке. Но я ем очень много говядины, - и это вредит моему остроумию. Он не понимает самых простых фраз, какие ему приходится слышать, онтакой попугай и поддакиватель, что выражение "и я тоже" является лозунгомвсей его жизни. И он увековечен Шекспиром в бессмертной реплике, которуюпроизносит, когда Тоби говорит о себе, что субретка Мария его обожает (II,3): И меня раз как-то обожали. Тоби дал полную характеристику его и указал его приметы словами, чтоесли его вскроют и найдут в его печени настолько крови, чтобы муха моглаокунуть в нее ногу, то он готов съесть всю остальную часть его трупа. Главное действующее лицо в "Двенадцатой ночи" - Виола, о которой братее говорит только правду без малейшего преувеличения, когда, считая еепотонувшей во время кораблекрушения, восклицает: "Сама зависть должна былабы назвать ее сердце прекрасным!" Ее положение в пьесе заключается в том, что, потерпев кораблекрушение уберегов Иллирии, она желает сначала поступить в услужение к молодой графине,но, узнав, что та никого не хочет видеть, решается в качестве пажапредложить свои услуги молодому неженатому герцогу, о котором, как онаприпоминает, ее отец отзывался с теплотой. Он тотчас же производит на неесамое глубокое впечатление, но, не зная ее пола, он и не подозревает, что вней происходит, и она попадает в жестокое положение постоянно бытьпосылаемой с поручениями от того, кого она любит, к другой. Таинственным итрогательным образом говорит она с ним о своей любви (П, 4): Дочь моего родителя любила, Как, может быть, я полюбил бы вас, Когда бы слабой женщиною был. Герцог. А жизнь ее? Виола. Пустой листок, мой государь: Она ни слова о своей любви Не проронила, тайну берегла, И тайна, как червяк, сокрытый в почке. Питалась пурпуром ее ланит. Задумчива, бледна, в тоске глубокой, Как гений христианского терпенья, Иссеченный на камне гробовом, Она с улыбкою глядела на тоску. Но теплое чувство, наполняющее ее, делает ее более красноречивымвестником любви, чем она подозревает. На вопрос Оливии, что сделала бы онасама, если бы любила ее так, как ее господин, она отвечает (I, 5):...У вашего порога Я выстроил бы хижину из ивы. Взывал бы день и ночь к моей царице, Писал бы песни о моей любви И громко пел бы их в тиши ночей: По холмам пронеслось бы ваше имя, И эхо повторяло бы в горах "Оливия!" Вам не было б покоя Меж небом и землей, пока бы жалость Не овладела вашею душой. Короче говоря, как мужчина она обнаружила бы всю ту энергию, которойгерцогу не достает. Неудивительно, что она невольно вызывает ответнуюлюбовь. Как женщина, она вынуждена к пассивности; ее любовь - любовь безслов, любовь глубокая, тихая и терпеливая. Вопреки своему здравому рассудку,она человек сердца. Весьма знаменательно, что в сцене, где Антонио,принимающий ее за Себастьяна (III, 5), находясь в отчаянном положении,напоминает ей об оказанных им услугах, она восклицает в ответ, что ничегоона не ненавидит так в людях, как неблагодарность, которую она считает хужелжи, сплетен и пьянства. Она вся задушевность, при всем том, что у нее такойсветлый ум. Ее инкогнито, не доставляющее ей (как Розалинде) радости, атолько горе и смущение, таит в себе самую чуткую женственность. Никогда невырывается у нее, как у Розалинды или Беатриче, грубого и нескромного слова.Взамен бурной энергии и искрящегося юмора более ранних героинь ей данапленяющая сердце прелесть. Она свежа и прекрасна, как эти старшие ее сестры,она, которую, как скромно выражается ее брат, "многие считали красавицей",хотя она была похожа на него; у нее есть и юмористическое красноречиеРозалинды и Беатриче, она доказывает это в первой своей сцене с Оливией; новсе же на ее прелестном образе лежит легкий отпечаток грусти. Она как быолицетворяет собой "прощание с веселостью", выражение которого одинталантливый английский критик нашел в этой последней комедии светлогопериода жизни Шекспира.