Глава XXvii

"Остроумный" период в жизни Шекспира. - Новый женский тип. - Остроумные молодые аристократки. - "Много шума из ничего". - Рабская зависимость от сюжета. - Бенедикт и Беатриче. - Духовное развитие. - Грубо-комические фигуры. Шекспир вступает теперь в тот период своего существования, когда оностроумен до мозга костей, остроумен, как никогда до тех пор. В эти годы егожизнь словно озарена солнечным светом. То, наверно, не были годы борьбы,равным образом и не годы печали; в его существовании как будто насталозатишье; его корабль, носясь по бурным волнам житейского моря, словно попалв спокойный пояс, и поэт на короткое время мог отдатьсямеланхолически-счастливому наслаждению своим гением, мог упиться сознаниемсвоей гениальности. Он слышал, как пели соловьи в его священной роще. Всеего существо оделось цветами. В республиканском календаре был месяц флореаль. Такой месяц цветениябывает обыкновенно в каждой человеческой жизни. Этот период florealШекспира. Он, наверно, был в это время влюблен - как и вообще в продолжение всейсвоей жизни - но не той страстной влюбленностью, которая захватила Ромео, ине с тем полуотчаянным сознанием, что любимый предмет недостоин любви,которое он изображает в своих сонетах, но и не с той легкой экзальтацией вюношеских грезах, какую представляет "Сон в летнюю ночь". Нет! Счастливовлюблен влюбленностью, наполнявшей и сердце его, и голову, и бывшейрадостным восхищением перед умом и смелостью возлюбленной, знатной иуверенной дамы, у которой кокетство - веселое, сердце - превосходное, аголова - такая светлая, что она положительно само остроумие в образеженщины. В годы своей ранней молодости он вывел в своих комедиях немало женщинсварливых, мужеподобных, а в своих серьезных драмах немало женщинвластолюбивых, кровожадных или испорченных - фигуры, как Адриана истроптивая Катарина с одной стороны, и как Тамора и Маргарита Анжуйская сдругой, которые все отличаются упорной волей и известной необузданностью впоступках. Позднее, в несколько более пожилые годы, он с особеннымпредпочтением будет рисовать молодых женщин, которые вся душа, вся нежность,тихие и скромные натуры без гения и остроумия, как, например, Офелия,Дездемона, Корделия. Между этими двумя типами, резко отделяющимися друг отдруга, стоит группа прекрасных молодых женщин, которые могут сильно любить,но которые особенно замечательны тем, что положительно блещут гениальностью.Они нередко прелестны, как самая верная подруга, и остроумны, как сам ГенрихГейне, хотя их остроумие и иного свойства. Чувствуется, что Шекспир всемсвоим сердцем и со всем восторгом, какой должен внушать громадному умудругой громадный ум, восхищался их моделями. И эти типы брызжущей умомаристократической женственности никак не могли быть списаны с плебейскихмоделей. В первые годы своей лондонской жизни Шекспир как незначительный члентеатральной труппы не имел случая познакомиться с иного сорта женщинами,кроме тех, которые были оригиналами его миссис Куикли и Долли Тиршит,страстными и бойкими, делавшими первый шаг к сближению с актерами и поэтами,и, наконец, прототипами виндзорских проказниц с их мещанским здравым смысломи несколько тяжеловесной веселостью. Но жены и дочери простых английскихграждан не предоставляли поэту, когда он ближе узнавал их, никакойумственной пищи. Обыкновенно они не умели ни читать, ни писать. Какизвестно, младшая дочь Шекспира не умела даже подписать своего имени. Но затем такие лица, как Саутгемптон и Пемброк, оценили поэта,благосклонно приняли его в свой утонченный, в высшей степени просвещенныйкружок и, по всей вероятности, Шекспир был представлен дамам этих знатныхфамилий. Очевидно, разговорный тон этих аристократок восхитил его, ихсамоуверенность и изящество очаровали его, их свободная речь сделалась длянего источником наслаждения и предметом подражания и идеализации. В это время женщины высшего общества обладали большими познаниями,получали такое же образование, как мужчины, бегло говорили по-итальянски,по-французски и по-испански, нередко знали латинский и греческий языки. ЛедиПемброк, сестра Сиднея, мать покровителя Шекспира, считалась самой развитойженщиной своей эпохи, была столь же знаменита, как писательница ипокровительница писателей. И эти женщины не были педантичны или натянуты вспособе выражения, они оставались естественными, обнаруживая одинаковоебогатство как счастливых мыслей, так и научных сведений, оставалисьсвободными в своем остроумии, как зачастую и в своих нравах, и поэтому легкопонять, что в течение целого ряда лет бойкий, аристократический женский умявляется предметом, который Шекспир изображает с особенной любовью. Онприсоединяет к этому умственному превосходству стремление к независимости,сердечную доброту, гордость, смирение, жизнерадостность, преданность вразличной мере, так что из этого сочетания развертывается наподобие веераполукруг разнообразных типов. О таких-то женщинах мечтал он, когда создавал свою Розалину в"Бесплодных усилиях любви". Теперь он короче узнал их и доказал это уже насвоей Порции в "Венецианском купце", первой из их семьи. Они не встречаются в исторических пьесах, не встречаются даже вкомедиях, вмещающих в себе столько серьезного содержания, как комедия оШейлоке. Достигши 35-летнего возраста, осыпанный милостями судьбы, Шекспирсчастлив теперь, несмотря на свою затаенную грусть; солнце его жизни стоит взнаке Льва; он чувствует себя достаточно могучим, чтобы играть с силамижизни, и он пишет теперь одни только комедии. Он их не придумывает, незаботится об этом; он употребляет свой старый метод, выкраивает пьесу изкакой-нибудь посредственной, причудливой новеллы; он переделывает старыеплохие театральные пьесы и обыкновенно поступает при этом так: он сохраняетбез дальних рассуждений фантастические, невероятные, мало того, дажеотталкивающие более тонко образованных людей черты фабулы; этому он всегдапридает изумительно мало значения; порой он заимствует слишком много изданного материала, не сообразуясь с психологической вероятностью; но оннамечает какой-либо один из главных пунктов в новелле или какой-либо одинхарактер в первоначальной пьесе, и этот пункт, этот характер или такиехарактеры, которые данная ситуация дает ему повод прибавить из собственнойфантазии, он зажигает всем огнем своей души, так что реплики пламенеют какбы огненными письменами и мечут искры остроумия или страсти. Таким образом в комедии "Много шума из ничего" он сохраняет фабулу,представляющую почти непреодолимые трудности для удовлетворительнойпоэтической обработки и, тем не менее, отчасти независимо от нее, создаетперворазрядное поэтическое произведение. Эта пьеса была занесена в книгопродавческие каталоги 4-го августа 1600г. и вышла в том же году под заглавием "Пьеса "Много шума из ничего" в томвиде, в каком она была много раз публично играна слугами лорда-камергера.Сочинена В. Шекспиром". Следовательно, она должна была быть написана в 1599- 1600 гг. Кроме того, в начале ее есть намеки, подходящие к этим годам.Так, надо думать, что и реплика Леонато в первой сцене: "Победа - двойнаяпобеда, когда все возвращаются домой" и в том же месте реплика Беатриче:"Вероятно, у вас были залежные припасы" - обе относятся к походу Эссекса вИрландию. Шекспир взял частности фабулы из различных итальянских источников. Попятой книги "Неистового Роланда" Ариосто (история о Ариоданте и Дженевре),переведенной в 1591 г. и помимо этого уже прежде послужившей для однойпьесы, поставленной в 1582 г. для королевы, он взял тот мотив, чтозлонамеренный дворянин предупреждает одного знатного юношу о том, что дамаего сердца изменила ему, заставляет ее служанку переодеться в ее платье ипринять ночного посетителя, поднимающегося по лестнице, приставленной к окнуее госпожи, для того чтобы жених, присутствующий в некотором отдалении приэтой сцене, мог получить мнимое доказательство справедливости клеветы,благодаря которой свадьба расстраивается. Из новеллы Банделло "ИсторияТимбрео из Кардоны" он взял все другие подробности. Тимбрео - это Клавдио;через своего уполномоченного он сватается за дочь мессинского дворянинаЛеонато. Интрига, разлучающая молодую парочку, пускается здесь в ход некимДжировдо (у Шекспира доном Хуаном) точь-в-точь, как и в пьесе, но имеетболее веский мотив, а именно, что Джировдо сам влюблен в молодую девушку.Когда ее обвиняют, она падает в обморок, ее объявляют умершей и, как и впьесе, устраивают фиктивные похороны. Только здесь встречаетсяобстоятельство, не понадобившееся Шекспиру: все общество в Мессинезаступается за невинность невесты, тогда как в пьесе лишь одна Беатричеостается верна своей молодой родственнице. Истина, наконец, открывается, ибрак заключается вновь, совершенно так же, как в пьесе. Это действие может дать мотив для комедии лишь при господстве гораздоболее грубых взглядов, сравнительно со взглядами лучших и более тонкоорганизованных людей нашей эпохи. Само заглавие указывает точку зрения,совершенно чуждую нам по своей грубой наивности. Оно говорит, что, так какГеро была невинна и, следовательно, взведенное на нее обвинение быловздорной болтовней, так как она и не думала умирать, и скорбь о ее кончинебыла, следовательно, неуместна, так как, наконец, она и Клавдио напоследоксоединяются, - что они могли бы сделать сразу, - то все происшедшее было неболее, как большой тревогой из ничего и должно окончиться полной гармонией,не оставляющей за собой диссонанса. У современного читателя другой слух. Он хорошо видит, что Шекспирнемало потрудился для того, чтобы сделать эту фабулу драматическиинтересной. Он принимает в соображение, что здесь, в лице бастарда, поэтснова изобразил воплощение чистой злобы и не счел возможным мотивироватьединичный низкий поступок каким-либо единичным нанесенным дону Хуануоскорблением или отвергнутой склонностью. Дон Хуан - это угрюмая,завистливая натура, высасывающая яд из всех обстоятельств, потому что онпостоянно чувствует себя обойденным и пренебреженным. В данную минуту егосвязывает милость, оказанная ему его победоносным братом, но - "Дай мневолю, - говорит он, - я буду кусаться". И он кусается, как настоящиймошенник и трус, и спасается бегством, когда его подлость выводится начистую воду. Он - вечно недовольный, низкий, скучный негодяй, и хотя ончестно и искренно делает зло ради зла, ему не достает всех тех светящихсямятежным и зловещим блеском свойств, которые позднее проявляются у Яго и уЭдмунда в "Лире". Отталкивающая гнусность дона Хуана немного может вызватьвозражений, разве только то, что она является странным двигателем действия вкомедии. Но помириться с Клавдио невозможно. Самая неуклюжая выдумкаоказывается достаточна, чтобы убедить его в том, что его невеста, котораясама непорочность и нежна, как цветок, - изменница, накануне свадьбыобманывающая его с другим. Затем, вместо того, чтобы молча удалиться, он,как сущий болван, предпочитает опозорить ее в церкви, перед алтарем, вприсутствии всех осыпая ее грубыми словами и низкими обвинениями, изаставляет своего покровителя, старого принца дона Педро, мало того, родногоотца девушки, Леонато, присоединиться к нему и совсем уничтожить несчастнуюневесту своими идиотскими подозрениями. Затем, когда ее родственники, посовету монаха, объявили ее умершей, и старый честный Леонато невыносимым длячитателя образом протрубил всем уши лживой вестью о ее злополучной кончине,Клавдио, слишком поздно узнающий об обмане, тотчас же вновь попадает вмилость к отцу невесты. Леонато - по средневековой фабуле - требует от неготолько, чтобы он изъявил согласие жениться на любой девушке, какую он самназначит ему. Он обещает это, ни одним словом, ни одним помыслом невспоминая о Геро, и вдруг к нему подводят ее, и она склоняется к нему нагрудь. Прежние зрители, наверно, находили эту развязку удовлетворительной;зритель же современный возмущается вроде того, как возмущается Нора в пьесеИбсена, когда видит, что Гельмер, по миновании опасности, считает всепроисшедшее в их душах как будто вовсе не происходившим в действительности,и это потому только, что небо прояснилось. Если кто-либо недостоин рукиГеро, так это Клавдио. Если какой-либо брак неприличен и не сулит ничегохорошего, так это его брак с ней. Выдумка старинной новеллы даже дляискусства Шекспира оказалась чересчур неуклюжей. Между тем мысли современного человека обращаются ведь совсем не к этомудействию, когда он вспоминает пьесу "Много шума из ничего", а к молодойпарочке, Бенедикту и Беатриче, и к интриге, в которую они вплетены. Блеск,изливающийся от их образов, особенно от образа Беатриче, - вот что светитсянад пьесой, и мы понимаем, что Шекспир был вынужден сделать Клавдио такимдрянным, потому что лишь благодаря этому очаровательная личность Беатричемогла предстать в полном освещении. Беатриче - знатная дама Ренессанса, представленная еще молодойдевушкой, с избытком жизненной силы и вследствие этого с льющейся через крайвеселостью, бойкая и неустрашимая в своей неприступной девственности,задорная и вызывающая в своем богатстве смелых острот, прямая, откровенная вречах, по временам доходящих до пределов крайней неблагопристойности с точкизрения современных понятий, потому что, как многие высокопоставленные дамытой эпохи, она получила воспитание, допускавшее вольный язык. По отношении кБенедикту, которого ей постоянно хочется дразнить и поднимать на смех, онаявляется столь же неукротимой и непобедимой, как сама Катарина в комедии"Укрощение строптивой" по отношении к своему Петруччио. Ее дикция - нечто чудесное: так и искрится она шаловливой фантазией.Беатриче говорит, например, своему дяде (II, 1), что каждое утро на коленяхмолит Всевышнего не посылать ей мужа, и объясняет, что муж с бородой для неебыл бы невыносим, она уж лучше согласилась бы положить голову на мешок сшерстью, а безбородому мужу она не подходит: Нет, лучше наймусь за шесть пенсов к какому-нибудь бородатому вожакумедведей отводить его обезьян в преисподнюю". Леонато. Прекрасно; так ты охотнее пойдешь в ад? Беатриче. Нет, только до входа; там встретит меня старый рогоносецСатана и скажет: "Идите на небеса, Беатриче, идите на небеса; здесь для вас,дев, нет места". Тогда я вручу ему обезьян, а сама на небо, к святому Петру,и святой Петр укажет мне, где сидят холостяки, - и заживем мы припеваючи. Она знает, что сватовство, женитьба и раскаяние похожи на шотландскийджиг, менуэт и Cinqpas. Сватовство горячо и бурно, как джиг, женитьба -чинно-церемонна, как прадедовский менуэт, а потом является раскаяние, павшеена ноги, и спотыкается в Cinqpas все чаще и чаще, пока, наконец, не упадет вмогилу. Поэтому она и восклицает с лукавой иронией (II, 1): Господи, опять свадьба! Все выходят замуж, только я, чернушка, невыхожу; приходится сесть в угол и кричать: будьте жалостливы! мужа! мужа!мужа! В своих словопрениях с Бенедиктом она затмевает его шуточными ихарактерными остротами. Очевидно, Шекспир еще раз взял себе здесь в образецЛилли и попытался позаимствовать у него шлифовку и грань в репликах,устранив то, что в них было неестественного, и придав им новую жизнь. ИБеатриче продолжает свою победу над Бенедиктом в каждой фразе, с которойобращается к другим лицам, доходя при этом до вольностей, в наши днинемыслимых в устах молодой девушки: Дон Педро. Он пал перед вами, совершенно пал. Беатриче. Хорошо, что не я перед ним, дураков и без того много родится. Но эта неудержимая веселость прикрывает самую энергическую добродетель,свойственную твердому и благородному характеру. Когда ее бедную кузину лживообвиняют и так позорно уничижают, когда те лица, которые должны бы быть ееестественными защитниками, отпадают от нее, и даже непричастные делу, какБенедикт, колеблются и склоняются на сторону обвинителей, одна толькоБеатриче, не поддавшись ни на мгновение клевете, со страстью и негодованиемзаступается за невинную жертву, выказывает себя неизменно верной,великодушной, справедливой, проницательной, превосходящей всех своим умом -жемчужиной среди женщин. Лицом к лицу с нею Шекспир поставил Бенедикта, Меркуцио redivivus:юношу, без малейшей тени влюбчивости, лицом к лицу с девушкой, без малейшейтени приторной чувствительности. Он отнюдь не менее ее страшится помолвки исвадьбы, и так же щедр на насмешки, с мужской точки зрения, над всякого родасентиментальностью, как и она, с женской точки зрения. Притом они на ножахмежду собою. В силу глубокого и замечательно верного психологическогонаблюдения Шекспир заставляет их затем почти разом увлечься друг другом, безума влюбиться друг в друга, и это благодаря лишь тому простому средству, чтоих друзья внушают Бенедикту, будто Беатриче сгорает тайной любовью к нему, аБеатриче тоже заставляют вообразить, будто Бенедикт смертельно влюблен внее, и при этом расточают похвалы им обоим. Они и раньше были заняты друг другом, теперь же эротическая фантазиявспыхивает у них обоих, и пламя ее еще сильнее разрастается вследствие того,что она так долго лежала под пеплом. И здесь, в этой области, где Шекспирвсе сам изобрел и мог действовать с полной свободой, он весьма тонкозаставил молодую парочку соединиться не при помощи пустых слов, а в общемделе, так как первый шаг к сближению со стороны Беатриче происходит в товремя, когда она требует от Бенедикта рыцарского заступничества за своюневинную кузину. Эта перемена во взаимных отношениях Бенедикта и Беатриче крайнеинтересна еще по той причине, что это, пожалуй, первое более или менеезаконченное развитие характера, какое мы встречаем в пьесах Шекспира. Впрежних его комедиях не было ничего подобного, а драмы-хроники не давалиповода к превращению характеров. Действующие лица и данные историей событиядолжны были быть приведены во взаимное соответствие, и Шекспир строгосохранял характер в том виде, в каком он был построен первоначально. Ни"Ричард III", ни "Генрих V" не рассказывают нам истории своей души; обакороля в драмах, озаглавленных их именами, остаются все те же с первой и допоследней реплики. О перемене Генриха по отношению к Фальстафу в болееранней драме говорено уже достаточно; можно только еще заметить, что путьздесь, без всякого сомнения, был уже предначертан Шекспиру в старой пьесе.Но происходящее в занимающей нас комедии таяние всего жесткого и оцепенелогов натурах Бенедикта и Беатриче не имеет себе параллели ни в одной из болееранних работ и, очевидно, проведено con amore. Да и действительно, нефабула, давшая заглавие пьесе, составляет ее истинное главное Содержание, аотношения между этими двумя свободно вымышленными Шекспиром характерами. Еще несколько личностей прибавил Шекспир от себя, и они принадлежат кпревосходнейшим среди его представителей низкого комизма: это полицейскийконстебль Клюква и его подчиненные. Клюква - провинциальный полицейский,наивный, как дитя, и тщеславный, как павлин, смирный донельзя, боязливый,честный, добродушно-глупый. В доказательство того, что такого родаполицейские были в те дни немногим менее невинны в действительности, чем вкомедии, Генрих Шюк приводит письмо первого министра Елизаветы, лордаБорлея, в котором он рассказывает, как в 1586 г. по пути из Лондона онвстречал у каждых городских ворот в стране по десяти, двенадцати человек,вооруженных палками, расспросив их, он узнавал, что они стоят здесь, чтобыарестовать троих молодых людей, у которых окажутся известные им приметы. Навопрос, Какие это приметы, он получил ответ, что у одного из преступниковдолжен быть кривой нос. "И никаких других примет у вас нет?" - "Нет", -отвечали они. При этом они везде стояли отдельной группой, на виду у всех,так что всякая подозреваемая личность стала бы их остерегаться. Клюква ещеменее опасен, чем эти агенты полиции; он, дающий сторожам такое умное иосторожное наставление: Клюква. В случае, нападете на вора - можете, в силу вашего звания,подозревать его в мошенничестве. С такого рода людьми чем меньшесвязываться, тем лучше для нравственности. Второй сторож. Так воров не хватать? Клюква. Можете и хватать, в силу вашего звания; только я вам скажу:тронешь грязь - сам запачкаешься, а благоприличнее всего, если поймаетевора, пусть сам покажет, что он за птица: дайте ему улизнуть.