Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС при ЦК КПСС

«МОСКОВСКАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ - ГРУППА «РАБОЧЕЙ ОППОЗИЦИИ»

В марте — апреле 1935 г. в Москве особым совещанием при НКВД СССР было рассмотрено дело так называемой «московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции». По этому делу были привлечены 18 человек: А. Г. Шляпников, С. П. Медведев, Г. И. Бруно, С. И. Масленников, М. А. Вичинский, В. П. Демидов, М. Н. Иванов, М. Ф. Михайлов, И. И. Николаенко, М. И. Прокопенко, А. А. Серебренников, В Е Тарасов, О. Х Прокопенко, К. М. Тарасова, А. А. Тихомиров, Н И. Ружицкая, 3. И. Ахмедова, М И. Догадина.

А. Г. Шляпникову и С. П. Медведеву предъявлялось обвинение в том, что, являясь руководителями так называемой «рабочей оппозиции», они проводили подпольную антисоветскую подрывную деятельность. А. Г. Шляпников будто бы создал и возглавил в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы «рабочей оппозиции», а также, совместно с С. П. Медведевым, возглавлял так называемую «московскую контрреволюционную организацию — группу «рабочей оппозиции». Члены этой группы якобы периодически собирались на квартире у С. П. Медведева или у А. Г. Шляпникова, где критиковали политику партии и Советского правительства, вырабатывали контрреволюционные установки. Все члены «группы» подверглись уголовному и партийному наказанию. При этом в качестве одного из важнейших звучало обвинение в приверженности членов группы к идеологии платформы «рабочей оппозиции», сформировавшейся в начале 20-х гг. и подвергнутой критике на Х съезде РКП(б) в 1921 г.

И по всему существу этого «дела» и даже по официальной формуле обвинительного заключения, подготовленного в 1935 г. НКВД, эта группа не имела ничего общего с «рабочей оппозицией», кроме того, что некоторые из ее участников в свое время действительно поддерживали известную группе платформу «рабочей оппозиции», прекратившей существование еще в 1922 г.

В полностью фальсифицированных обвинениях в 1935 и 1937 гг. была сделана попытка искусственно увязать участников так называемой «московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции» с якобы продолжавшейся и в 30-е гг. деятельностью былой оппозиционной группы внутри РКП (б).

История «рабочей оппозиции», название которой было использовано весной 1935 г. при возникновении и расследовании настоящего «дела», уходит своими корнями к тому переломному этапу, когда страна осуществляла переход от гражданской войны к мирному строительству.

«Рабочая оппозиция», лидерами которой стали А. Г. Шляпников, А. М. Коллонтай, С. П. Медведев и другие, сформировалась в ходе внутрипартийной дискуссии о «верхах» и «низах», заметной вехой в которой стала Всероссийская конференция РКП (б) (сентябрь 1920 г.). К концу года разгорелась дискуссия о сущности и роли профсоюзов. Дискуссия проходила на фоне резкого обострения ситуации в стране — политического и экономического кризиса начала 1921 г.

Установки «рабочей оппозиции» излагались в ее тезисах Х съезду РКП (б) под названием «Задачи профессиональных союзов (к Х съезду партии)» и в брошюре А. М. Коллонтай «Рабочая оппозиция». Основная идея установок состояла в немедленной и полной передаче управления народным хозяйством в руки профсоюзов, как это в перспективе намечалось и Программой РКП (б), принятой в марте 1919 г. Верховное хозяйственное управление предлагалось закрепить за всероссийским съездом производителей. В политической области лидерами «рабочей оппозиции» предполагалось

осуществить меры по освобождению партийных органов от функций непосредственного хозяйственного управления. Одновременно ими вносился ряд предложений, направленных против бюрократизации партийного и государственного управления. «Рабочая оппозиция» выступала также за ослабление материальных тягот рабочего класса. Защищая на Х съезде партии тезисы «рабочей оппозиции», А. Г. Шляпников говорил:

«У нас нет расхождений в основных вопросах нашей внутренней и международной политики. Эту сторону доклада, т Ленин, мы принимаем. Но у нас много расхождений в тактических вопросах, в способах осуществления нашей общеполитической линии» 9.

Делегаты Х съезда партии внимательно рассмотрели платформу «рабочей оппозиции». В документах съезда, в выступлениях В. И. Ленина отмечено, что в платформе «рабочей оппозиции» наметился явный уклон в сторону синдикализма и анархизма, выразившийся в стремлении передать массе беспартийных рабочих, разбросанных по отдельным производственным ячейкам, управление как отдельными производствами, так и всем народнохозяйственным комплексом в целом. В условиях переходного периода это вело к игнорированию роли партии в руководстве строительством нового общества.

«.. Вместо продолжения и исправления начатой уже Советской властью практической работы строительства новых форм хозяйства получается мелкобуржуазно-анархистское разрушение этой работы, способное повести лишь к торжеству буржуазной контрреволюции» 10,— говорил В. И. Ленин.

Именно в этом видел он политическую опасность выступления «рабочей оппозиции» 11.

Решительно осуждая теоретические и политические ошибки «рабочей оппозиции», В. И. Ленин в то же время поддержал многие деловые предложения, выдвинутые ее представителями в ходе дискуссии, прежде всего те из них, которые были направлены на усиление внимания к положению рабочих масс, на очистку партии от непролетарских и ненадежных элементов, на борьбу с бюрократизмом. В. И. Ленин считал, что включение этих предложений в резолюцию Х съезда партии есть признание заслуг группы так называемой «рабочей оппозиции» 12.

«Рабочая оппозиция» выдвигала ряд требований и в области изменения внутрипартийных отношений, совершенствования партийного строительства, развития рабочей демократии. И эти ее положения были поддержаны В. И. Лениным.

«Поскольку «рабочая оппозиция» защищала демократию, поскольку она ставила здоровые требования,— говорил он,— мы сделаем максимум для сближения с нею»... 13

Однако в ходе дискуссии сама «рабочая оппозиция» подчас нарушала принятые тогда принципы внутрипартийной демократии, образовав на деле вполне организованную группу единомышленников, которая зачастую не стремилась к конструктивному сотрудничеству со своими оппонентами.

Острота борьбы с «рабочей оппозицией» определялась, считал В. И. Ленин, не только и не столько характером теоретических ошибок ее лидеров, сколько сложностью политической обстановки в стране в трудный, переломный момент ее перехода к новой экономической политике. Резко выступая против распыления сил, В. И. Ленин призывал всех коммунистов к преодолению возникших трудностей на пути достижения общей цели.

И не случайно поэтому по предложению В. И. Ленина многие участники «рабочей оппозиции» — а среди них находилось немало талантливых организаторов и практиков — были привлечены к активной политической деятельности. На Х съезде РКП (б) А. Г. Шляпников и председатель ЦК союза текстильщиков И. И. Кутузов (также один из лидеров «рабочей оппозиции») были избраны членами Центрального Комитета РКП (б), а другой активный деятель группы, А. С. Киселев,— кандидатом в члены ЦК партии.

«Когда в ЦК включается товарищ из «рабочей оппозиции»,— подчеркивал в связи с этим В. И Ленин,— это есть выражение товарищеского доверия это есть проявление высшего доверия, больше которого в партии не может быть» 14.

По-товарищески относился он к А. Г. Шляпникову: «Мы с т Шляпниковым знаем друг друга много, много лет, еще во время работы в подполье и эмиграции» 15.

Х съезд РКП (б) принял специальное решение «О членах распущенной группы «рабочей оппозиции», избранных в Центральный Комитет», в котором говорилось: «Съезд призывает всех членов распущенной группы «рабочей оппозиции» подчиниться партийной дисциплине, обязывает их оставаться на порученных им местах, не принимая никаких отставок» 16. А. Г. Шляпников возглавил Комиссию ЦК по улучшению быта рабочих, работал в составе Центральной комиссии по чистке партии.

После Х съезда РКП (б) «рабочая оппозиция» некоторое время продолжала в организованной форме отстаивать свои позиции. В феврале 1922 г. в Исполком Коминтерна поступило заявление, подписанное 22 участниками бывшей «рабочей оппозиции», среди которых были А. Г. Шляпников, С. П. Медведев, Г. И. Бруно и другие. К ним присоединились также А. М. Коллонтай и 3. Г. Шадурская. В этом документе, написанном в связи с обсуждением в ИККИ вопроса о едином рабочем фронте, утверждалось, что в Советской стране с этим вопросом дело «обстоит неблагополучно»: в партию проникает буржуазная стихия, руководящие центры «зажимают» рабочую демократию, ведут непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение, и за высказывание его в партийной среде применяют всяческие репрессивные меры; в профсоюзах та же картина подавления рабочей самодеятельности, инициативы, борьба с инакомыслием, навязываются руководители. В заявлении содержалась просьба вмешаться и предотвратить раскол партии, покончить со

всеми ненормальностями, стоящими на пути единства рабочего фронта 17.

Заявление 22-х, переданное в ИККИ А. М. Коллонтай 26 февраля 1922 г., было рассмотрено расширенным пленумом Исполкома Коминтерна, который, однако, не согласился с оценками его авторов состояния дел в РКП (б) l8. При этом резолюция ИККИ и опубликованный протокол заседания комиссии Коминтерна носили по своему содержанию самый общий характер, хотя известно, что по всем пунктам заявления 22-х в специально созданной комиссии Коминтерна давали объяснения от РКП (б) Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев и Я. Э. Рудзутак.

Вопрос о группе «рабочей оппозиции» поднимался на XI съезде РКП (б), который констатировал, что ее бывшие члены, вопреки решению Х съезда партии, на практике не отошли от методов фракционной борьбы и нередко допускали антипартийные действия. Отмечалось, в частности, что своими поступками А. Г. Шляпников вынудил ЦК поставить 9 августа 1921 г. вопрос о его исключении из партии за нарушение им партдисциплины, и применение этой крайней меры не состоялось только потому, что при голосовании не хватило одного голоса. Что касается обращения 22-х в ИККИ, то съезд, не осуждая этот факт сам по себе, признал недопустимым сообщение Коминтерну сведений, извращающих действительную картину взаимоотношений между Российской Коммунистической партией и рабочим классом страны. XI съезд РКП (б) предупредил А. Г. Шляпникова, С. П. Медведева и А. М. Коллонтай, что в случае проявления с их стороны и в дальнейшем «подобного антипартийного отношения» они будут исключены из партии. Два члена из группы (Н. В. Кузнецов и Ф. А. Митин) были исключены из партии решением съезда как чуждые пролетариату элементы 19.

После XI съезда РКП (б) «рабочая оппозиция» как организованная группа окончательно распалась.

В ходе последующих политических дискуссий 20-х гг. А. Г. Шляпников и некоторые другие лидеры бывшей «рабочей оппозиции» неоднократно и открыто выступали на страницах печати с критикой политики ЦК по отдельным вопросам. Ничего антипартийного в этих выступлениях участников распавшейся «рабочей оппозиции» не содержалось. Так, в ходе дискуссии 1923 г. А. Г. Шляпников, как и некоторые другие коммунисты, обвинял ЦК партии в недооценке значения промышленности, в отсутствии должного внимания к рабочему классу и рабочей демократии. Говоря об опасности раскола партии, он требовал обеспечения условий для того, чтобы оппозиция «не загонялась во фракцию», подобно тому, как, по его мнению, поступили в свое время с группой «рабочей оппозиции».

В разгар внутрипартийной борьбы, развернувшейся после XIV съезда ВКП(б), вопрос о А. Г. Шляпникове и С. П. Медведеве неоднократно поднимался на заседаниях Политбюро ЦК и в партийной печати в связи с так называемым делом «бакинской оппозиции» 20. 10 июля 1926 г. в «Правде» они были названы даже «идей-

ными руководителями» этой оппозиции. Суть дела состояла в том, что еще в начале 1924 г. С. П. Медведев направил одному из бывших участников «рабочей оппозиции» в Баку письмо, в котором содержались критические высказывания относительно экономической политики партии и положения дел в международном коммунистическом и рабочем движении. Письмо было зачитано нескольким коммунистам — бакинским рабочим, но никакого практического отклика оно не получило. Более того, ЦКК РКП (б) отменила решение Контрольной комиссии Компартии Азербайджана, необоснованно обвинившей этих коммунистов в создании «фракции».

Тем не менее спустя два года, в разгар борьбы против троцкистско-зиновьевского блока этот факт вдруг послужил поводом для привлечения к политической ответственности и бывших лидеров «рабочей оппозиции». О нем вспомнили сначала в партийной печати, а затем этот вопрос стал предметом специально! о расследования ЦКК ВКП(б).

Центральная Контрольная Комиссия ВКП(б) образовала тогда комиссию в составе А. А. Сольца, Е. М. Ярославского, М. И. Ульяновой, которая для расследования дела выезжала в Баку. Комиссия «установила, что со стороны некоторых бакинских товарищей была попытка создать группу «рабочей оппозиции», идеологической основой которой являлись: письмо тов. Медведева к «дорогому тов. Б», речь тов. Шляпникова на Хамовнической партконференции, его же статья в «Правде» и другие документы. Все эти документы были получены приезжавшим в Москву бакинским товарищем Колосовым от тт. Медведева и Шляпникова». В письменном докладе об обстоятельствах этого дела в Секретариат ЦКК ВКП(б) комиссия акцентировала внимание на том, что в своей работе она постоянно встречала противодействие со стороны А. Г. Шляпникова и С. П. Медведева, категорически отказывавшихся «иметь дело с комиссией».

В письме от 19 мая 1926 г. всем членам Политбюро ЦК ВКП(б) и Президиума ЦКК ВКП(б), озаглавленном «Вместо ответа на полицейские вопросы ЦКК и телефонные запросы», А. Г. Шляпников указывал на фабрикацию обвинения и так аргументировал свою позицию и свое отношение к этому «делу»: «Дорогие товарищи, во втором разделе принятого Вами постановления ЦКК по делу «бакинской оппозиции» указывается, что «расследование выяснило, что со стороны тт. Колосова и Разина была попытка организовать и оформить группу», это указание совершенно не соответствует действительности. Я имел возможность ознакомиться лишь с частью следственных материалов, прочел только стенограмму допросов, но и она одна вскрывает совершенно иную картину в этом деле.

Следствие вскрыло в деле «бакинской оппозиции» наличие подлой провокации, действовавшей по директивам партийных и контрольных органов. Ни т. Колосов, ни т. Разин и никто из других привлеченных по этому делу никакой группы не создавал и не оформлял. Над этим «созданием и оформлением группы» работали провокаторы по директиве партийных руководителей Баку, вот какую картину вскрыло следствие. Тов. Колосов явился лишь жертвой той системы доносов, филерства и шпионства, которые практикуются в партии и, в частности, объектом которой служу и я.

Ни моя статья, напечатанная в «Правде» от 18 янв. 1924 г., ни моя речь на партконференции в Хамовниках 11 янв. того же года не могли толкать кого-либо из читателей на создание группы, наоборот — их содержание в значительной доле посвящено разъяснению опасности группировок.

Письмо т. Медведева, отправленное вместе с вышеуказанными документами, также не могло служить толчком к группировке. Комиссия ЦКК, цитируя из этого письма горячее пожелание т. Медведева, чтобы старый партиец попрочнее связался «с теми новыми рабочими кадрами, которые, несомненно, в вашем районе отзовутся на всероссийское явление — вступление рабочих в партию», сделала вывод о наличии «призыва к оформлению».

Разве совет о необходимости смычки старых партийцев-рабочих с молодыми членами партии является призывом к группировке и преступлением? Разве писать об этом в личном письме стало уже преступно? Я считаю, что только отупелые партбюрократы или сознательные политиканы могут толковать этот совет т. Медведева, данный старому члену партии о необходимости сближения с молодыми членами партии рабочими как предложение создать группу. Это обвинение бросается автору и адресату с очевидной целью начать новое дело против «рабочей оппозиции».

В этом стремлении создать против меня дело комиссия ЦКК перешагнула все меры товарищеского приличия. Это особенно наглядно проявляется в настойчивом домогательстве от меня ответа по существу письма т. Медведева, в то время когда сама ЦКК отказывается поставить письмо т. Медведева на общее партийное суждение. Почему же комиссия ЦКК предлагает высказаться по поднятым в письме т. Медведева вопросам только мне одному? Зачем ей нужно получить этот ответ от меня в порядке «допроса»? Ясно,— этот ответ от меня нужен комиссии ЦКК для продолжения сознательно начатого при посредстве провокаторов — «дела о бакинской оппозиции», для того, чтобы т Медведева и меня представить центром «группировок».

Только тем же стремлением сделать нас «центром группировок» я могу объяснить и запросы о том, с какой целью я давал бакинскому рабочему, члену нашей партии с 1905 г. т. Колосову, свои книги, статьи и речи, напечатанные в партийной прессе и сказанные мною на открытых партийных конференциях.

Наконец, сам состав комиссии ЦКК, из трех членов которой двое, тт. Сольц и Ярославский, оскандалившиеся своими неоднократными попытками ошельмовать нас, вскрывает преднамеренные цели их запросов. Попытки ошельмовать нас в прошлом не удавались. После неудачи оба эти лица заявляли нам, что, выступая против нас, они совершали ошибки. Однако признание ими ошибочности своего поведения по отношению к нам не останавливает их от новых попыток создания дела о наших «группировках» ныне.

Все это было бы совершенно необъяснимо, если бы я не видел, что это дело ведется ими по постановлению Политбюро. Но и по этому поводу я считаю необходимым выразить свое возмущение, что Политбюро поднимает ныне дело, относящееся к периоду дискуссии 23—24 года, и центром самого дела ставит письмо т. Медведева, написанное почти два с половиною года тому назад. Это письмо известно Политбюро уже два с лишним года. По содержанию его я имел беседу почти со всеми нынешними членами Политбюро еще год тому назад. Те же товарищи имели разговоры и с автором письма, т. Медведевым. Никто из членов Политбюро не рассматривал тогда это письмо как материал для дела ЦКК.

Только ныне, спустя два с половиной года, Политбюро стало нужным превратить это письмо в материал для ЦКК и в платформу «рабочей оппозиции». Это обстоятельство еще раз подтверждает мою уверенность в намерении начать новое дело о «рабочей оппозиции» Я уверен, что оно окончится тем же, чем и все предыдущие».

Но маховик политических преследований и партийных репрессий за «инакомыслие» был пущен уже на полный ход.

17 октября 1926 г. в «Правде» было опубликовано «Извещение ЦК ВКП(б) о внутрипартийном положении», в котором лидерам бывшей «рабочей оппозиции» предъявлялись тяжелые политические обвинения. В связи с этим С. П. Медведев и А. Г. Шляпников обратились с письмом в Политбюро ЦК ВКП (б) и в ЦКК ВКП (б).

Ill

В этом письме, датированном 19 октября 1926 г., говорилось: «В интересах нашей партии и ее подлинного единства мы считаем своим долгом сделать следующее заявление.

1. Извещение ЦК указывает, что «июльский пленум ЦК и ЦКК констатировал объединение троцкистов, «новой оппозиции» и шляпниковско-медведевского течения в общий блок против партии и отметил раскольническую политику этого блока».

Мы утверждаем, что ни в каком фракционном блоке не состояли и никакой раскольнической политики не вели.

2. Извещение ЦК заявляет, что объединенная оппозиция, разумея под этим и нас, допустила «ряд шагов, нарушающих единство партии и срывающих решения высших партийных органов».

Мы утверждаем, что не сделали ни одного шага, нарушающего единство партии и срывающего постановления каких бы то ни было партийных органов.

3. Извещение ЦК обвиняет нас «в устройстве нелегальных фракционных ячеек и комитетов и т. п».

Мы утверждаем, что никаких фракционных ячеек и комитетов не создавали и являемся решительными противниками организационного закрепления наших идейных расхождений.

4. Извещение ЦК объявляет нас «сторонниками меньшевистской платформы и ликвидаторами Коминтерна, Профинтерна и сторонниками объединения с социал-демократией».

Мы заявляем, что за 25-летний период нашего пребывания в партии мы являлись врагами оппортунизма во всех его видах, в том числе и меньшевизма. Мы утверждаем, что являемся решительными и безоговорочными сторонниками Коминтерна и столь же решительными противниками II Интернационала, на путь борьбы с которым мы стали еще в 1914 году.

Мы не являлись и не являемся сторонниками простой ликвидации Профинтерна и в вопросе об единстве международного профдвижения стоим на почве партийных решений и маневров.

5. Извещение ЦК требует «открытого заявления» о подчинении всем решениям партии, XIV съезда, ее ЦК и ЦКК и о безоговорочном проведении этих решений в жизнь.

Мы всегда подчинялись и ныне считаем обязательными для себя все решения съездов партии, ЦК и ЦКК и готовы проводить их в жизнь безоговорочно.

С коммунистическим приветом

С. Медведев, А. Шляпников».

Заявление С. П. Медведева и А. Г. Шляпникова рассматривалось в Политбюро ЦК, комиссией ЦКК и в Президиуме ЦКК ВКП(б). 23 октября 1926 г. Президиум ЦКК вынес решение об объявлении А. Г. Шляпникову строгого выговора с предупреждением, а С. П. Медведев был исключен из партии.

В ответ на новое обращение С. П. Медведева и А. Г. Шляпникова в Политбюро ЦК и Президиум ЦКК ВКП(б) с просьбой отменить принятое решение им было поставлено условие публично признать ошибочными положения письма С. П. Медведева «члену Бакинской организации т. Барчуку», открыто заявить о том, что «они считают ошибкой своей то, что допустили в борьбе с ЦК и с партией фракционные методы; что никакой фракционной работы вести не будут и призывают к тому же своих единомышленников». 31 октября 1926 г. в «Правде» были опубликованы заявление С. П. Медведева и А. Г. Шляпникова, отредактированное Л. М. Кагановичем, и «Извещение от ЦК и ЦКК» по этому поводу. 30 октября 1926 г. тексты этих документов были утверждены Политбюро ЦК ВКП (б). В заявлении, написанном под угрозой партийных сан-

кций, «признавались» допущенные его авторами «ошибки», а в «Извещении от ЦК и ЦКК» говорилось: «ЦК и ЦКК с удовлетворением извещают всех членов партии, что тов. Медведев и тов. Шляпников обратились в ЦКК и ЦК с заявлением, в котором они не только признают вред своей фракционной работы, но и отказываются от пропагандировавшихся ими глубоко неправильных взглядов. ЦК и ЦКК констатируют, таким образом, дальнейший развал оппозиционного блока, что означает полную и категорическую победу идеи ленинского единства ВКП (б)».

А днем раньше, 30 октября 1926 г. Президиум ЦКК ВКП (б) отменил решения о партвзыскании, наложенном на А. Г. Шляпникова, и об исключении С. П. Медведева из партии. Политбюро ЦК ВКП (б) с этим решением согласилось.

Преследования бывших участников «рабочей оппозиции» оправдывались якобы не прекращающейся деятельностью ее и в середине 20-х гг., и в более позднее время. В условиях усиливающегося в партии командно-административного режима положение бывших лидеров группы «рабочей оппозиции» становилось все более тяжелым. Весной 1930 г. возникло дело так называемой омской группы «рабочей оппозиции». К партийной ответственности вновь были привлечены А. Г. Шляпников и С. П. Медведев.

28 мая 1930 г. партколлегия ЦКК ВКП (б) приняла решение: «Признать, что тов. Шляпников А Г., будучи извещенным участниками омской подпольной организации, что в Омске в 1928—29 гг. организована и работает подпольная группа «рабочей оппозиции», не принял всех необходимых мер к ликвидации этой антипартийной группы и не информировал руководящие партийные органы о наличии такой группы, чем способствовал укреплению у членов этой подпольной организации мысли, что он, Шляпников, является по-прежнему сторонником взглядов «рабочей оппозиции», а не защитником партийной линии» 21.

Такое же решение было на этом заседании принято и в отношении С. П. Медведева.

А 3 августа 1930 г. А. Г. Шляпникову был вынесен строгий выговор. В решении об этом, подписанном заместителем секретаря партколлегии ЦКК ВКП (б) И. А. Акуловым, говорилось: «Президиум ЦКК констатирует, что т. Шляпников, вопреки всем заявлениям, сделанным им в речах о своем согласии с партией, не прекратил до сих пор поддержки антипартийных элементов, ведущих фракционную борьбу против партии, а в деле омской группы «рабочей оппозиции» до последнего момента не только не помогал партии вести борьбу с остатками «рабочей оппозиции», но прикрывает ее, выдвигая клеветническое антисоветское обвинение по отношению к ОГПУ, по-большевистски борющегося против попыток вести подпольную антипартийную работу.

Президиум ЦКК, объявляя строгий выговор т. Шляпникову за его клеветническое обвинение, направленное против ОГПУ, напоминает т. Шляпникову о постановлении XI съезда РКП(б) в отношении его»22.

Проверка дела А. Г. Шляпникова, проведенная позже, не установила фактов его фракционной деятельности ни в связи с так называемой «бакинской оппозицией», ни в связи с так называемой омской группой «рабочей оппозиции». Обвинения участников этих групп в антисоветской контрреволюционной деятельности не подтвердились.

В 20—30-х гг. А. Г. Шляпников издал свои воспоминания о революционной деятельности. Первая книга вышла в 1920 г., четвертая, последняя,— в 1931 г. В январе 1932 г. в «Правде» была опуб-

ликована рецензия (О. Чаадаевой, П. Поспелова и др.) с резкой критикой мемуаров А. Г. Шляпникова «1917 год». Рассмотрев его публикации. Политбюро приняло решение: «Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить этот пункт в 5-дневный срок— исключить его из рядов ВКП(б)»

А. Г. Шляпников обратился в Политбюро ЦК ВКП (б) с разъяснением некоторых положений своих воспоминаний. Он писал: «Все свои воспоминания о революционной работе я не рассматриваю как научно систематизированные исторические труды и не могу отрицать возможность наличия в них таких формулировок, которые могут подать повод для неправильного толкования» 24.

А. Г. Шляпников просил дать ему возможность опубликовать подготовленный к печати том воспоминаний, исправить имеющиеся его в работах неточности и разрешить дальнейшую литературную деятельность. В этих просьбах ему было отказано.

Ультиматум, предъявленный Политбюро ЦК ВКП (б) А. Г. Шляпникову, ставил его перед альтернативой: или он признает несуществующие «ошибки» и тем самым поставит под сомнение свои труды, или он будет исключен из партии. Организаторы этого дела рассчитали верно — они знали, что для А. Г. Шляпникова партия превыше всего.

9 марта 1932 г. в «Правде» было опубликовано заявление А. Г. Шляпникова в ЦК ВКП (б), в котором он «признавал» свои ошибки и заверял, что примет все меры к их исправлению и к защите генеральной линии партии.

Но это не помогло. 17 июня 1933 г. комиссия по чистке партийной организации Госплана РСФСР, где работал А. Г. Шляпников, исключила его из партии — за непризнание прошлых ошибок и как окончательно порвавшего с большевизмом. Это решение подтвердила областная комиссия по чистке партии. А. Г. Шляпникова так много раз заставляли каяться и в действительных, и в мнимых ошибках, что подобное обвинение звучало по меньшей мере фарисейски.

15 июля 1933 г. А. Г. Шляпников написал письмо И. В. Сталину: «Обстоятельства чрезвычайного порядка,— говорилось в нем,— обязывают меня обратиться лично к Вам и через Вас в Политбюро с протестом против той кампании шельмования меня, в связи с чисткой ячейки Госплана РСФСР, как в самой ячейке, так и особенно в партийной печати «Московский рабочий», «Правда».

В первый день чистки ячейки я был избран мишенью для всех и хотел «очистить» себя от всякой политической скверны. Около меня создали атмосферу сенсации, мелкого клеветничества и из меня делают уже в печати «законченного двурушника». Если к этому прибавить еще и то, что комиссия по чистке не пожелала отсрочить моей чистки, о чем я просил ввиду обострения глухоты на оба уха, навязав мне 17 июня как окончательный срок, к которому обязала подпиской явиться,— явился, хотя и больной, выступил, рассказал о себе, всех своих ошибках, но слушать не мог, так как был глухой, а поэтому и не мог дать должного отпора тем шкурникам типа Чупракова, которые клеветали на меня, а с их голоса — шельмует меня и печать,— то картина издевательств будет полная

Прошло уже свыше двух недель по окончании чистки, а я до сего времени не могу получить даже справку о том, какие мотивы послужили комиссии для исключения меня из партии..

В Госплан РСФСР я послан Вами... Вам я могу сказать, что работой в Госплане я сам удовлетворен не был, но не ставил перед Вами, ни перед ЦК вопрос о переходе на другую потому, что с конца осени 1932 г. ухудшилась моя болезнь — глухота. Уже в течение четырех последних месяцев больше половины времени я был глухой на оба уха. Врачи помогали мне лечением и ограничили продолжительность работы, а в июне запретили мне всякое занятие, сопряженное с напряжением слуха, предупреждая, что несоблюдение... повлечет полную потерю слуха. И это обстоятельство мне поставили также в вину. Нашелся даже член ЦКК, который пришел на чистку и «порочил» меня за то, что я не явился к нему, а послал письмо с выдержкой из постановления врачей.

Вся создавшаяся вокруг меня обстановка убеждает меня в том, что ни районная комиссия, ни областная моего дела не разрешат, а потому я и обращаюсь к Вам с просьбой положить конец издевательствам надо мною и обязать комиссию по чистке предъявить мне факты о моем двурушничестве».

Получив это письмо, И. В. Сталин наложил резолюцию: «В Центральную комиссию по чистке. И. Сталин». Апелляция А. Г. Шляпникова рассматривалась на секретариате Центральной комиссии по чистке партии 29 сентября 1933 г. В его работе принял участие Н. И. Ежов, выступивший с большой речью. В ней, в частности, говорилось: «Сейчас Шляпников недоуменно всех спрашивает — в чем заключаются его преступления? Ошибки его всем известны, осуждены, он их признает, чего еще надо? Мы все знаем, что, когда перед Шляпниковым стоял вопрос — быть или не быть в партии, он всегда в конечном итоге начинал «признавать» свои ошибки. Однако на этом только и ограничивался. Через некоторое время Шляпников делал опять ошибку, вначале ее отстаивал и, когда партия подводила Шляпникову грань — быть или не быть ему в партии,— опять начиналось признание ошибок, и опять на этом дело ограничивалось.

Как же так получилось, тов. Шляпников, когда ты в борьбе против партии проявлял достаточно активности и никакой активности не проявлял в борьбе за генеральную линию партии, в борьбе с осуждением своих собственных ошибок!

Перед тобой здесь Шкирятов и Ярославский поставили вопрос — дрался ли ты политически на протяжении всего этого времени за генеральную линию партии, где ты выступал с осуждением своих собственных ошибок?

Ты не смог на этот вопрос ответить и не показал ни одного документа и факта, говорящего за то, что ты в какой-либо степени дрался за генеральную линию партии. Об этом здесь идет речь. Беда в том, что бешеной энергии, которую ты развивал в критике против партии, этой энергии у тебя не было за партию. Вот основное, что мы тебе ставим в вину, отметая все другие частные и мелкие вопросы (давали или не давали тебе машину и т. п.).

Второе. Шляпников задает недоуменный вопрос — как так случилось, что неожиданно в 1933 году, зная о его ошибках, зная, что он эти ошибки признал, зная об осуждении его ошибок партией, люди вдруг собрались и начинают поднимать и ворошить все старое сызнова и ставят под вопрос возможность его пребывания в партии?

Это пустяки и никому не нужная наивность. Мы не случайно обсуждаем вопрос о Шляпникове — быть или не быть ему в партии. Тов. Шляпникову небезызвестно решение ЦК по чистке партии. Во время чистки партии каждый член партии подводит итоги своей работы в партии, и партия подводит итоги его работы в партии. В зависимости от этих итогов мы оцениваем членов партии. Совершенно естественно поэтому, когда мы начинаем подводить итоги и прошлого, и настоящего тов. Шляпникова, подводя эти итоги, мы должны со всей прямотой сказать, что они говорят не в пользу Шляпникова. К тебе, Шляпников, со стороны партии было проявлено исключительно терпеливое отношение. Член партии ты старый, рабочий, культурный рабочий. На твое воспитание партия затратила очень много. Своим горбом ты тоже поработал. Пишешь книги, что не под силу еще многим из рабочих. И партия все время терпеливо к тебе относилась, думая, что Шляпников исправится.

Этим терпеливым отношением партии ты все время злоупотребляешь. Все твои знания и способности, на которые потрачено немало сил партии и твоих собственных

сил, ты на протяжении полутора десятков лет употребил только на борьбу против партии. Терпение партии исключительное и целиком опровергает твои же собственные утверждения о режиме в партии и т. п., о которых ты неоднократно говорил и писал.

Третье Сейчас мы решаем судьбу Шляпникова — быть ему в партии или не быть. Если мы сейчас оставим Шляпникова в партии, ни один член партии этого не поймет. Вряд ли мы этим оставлением будем в правильном духе воспитывать молодых членов партии, которые о политических ошибках Шляпникова знают в достаточной степени. Совершенно естественно, нам будут задавать вопрос о тех строгостях, которые мы предъявляем ко всем членам партии, и о том исключении, которое мы делаем для Шляпникова.

Я думаю, что Шляпникова надо будет из партии исключить».

Выступая на этом заседании, А. Г. Шляпников заявил: «Если Центральная комиссия по чистке считает, что мои выступления здесь были неясны, я говорил и еще раз повторяю, что я и не мыслю себя вне партии, и какое бы ни было Ваше решение, я останусь членом партии».

Однако Центральная комиссия 31 сентября 1933 г. утвердила решение ячейковой комиссии Госплана РСФСР об исключении А. Г. Шляпникова из рядов ВКП(б).

Вопрос об исключении А. Г. Шляпникова из партии был заранее предрешен. Из стенограммы заседаний Центральной комиссии по чистке видно, что дискуссия ее членов была лишь о том, за что его исключить: за «старое» — участие в оппозиции 1920—1922 гг. или за «новое» — будто бы не выступал против троцкистов и морально разложился. В конце концов было решено: исключить из рядов ВКП(б) и за «старое», и за «новое».

В первой части своей аргументации комиссия исходила из того, что, по ее мнению, А. Г. Шляпников не признал ошибок прошлого и не участвовал активно в борьбе с троцкизмом. Вторая часть обвинений — «перерожденец» — обосновывалась тем, что, будучи председателем жилищного кооператива, А. Г. Шляпников выступил в суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру которого по ордеру, подписанному секретарем ЦК, первым секретарем МГКи МК ВКП(б) Л. М. Кагановичем, в нарушение существовавшего законодательства, был вселен работник аппарата МК партии.

В своей объяснительной записке, написанной для комиссии по чистке, А. Г. Шляпников искренне признавал, что он вел оппозиционную работу накануне Х съезда РКП (б), но категорически отрицал свою причастность к троцкистской оппозиции 1923 г., а также к троцкистско-зиновьевскому блоку 1926—1927 гг. Никаких оппозиционных документов в эти годы он не подписывал, и это полностью соответствовало действительности. Но комиссия не принялавовнимание объяснения А. Г. Шляпникова. Вскоре он был сослан в административном порядке на Кольский полуостров.

В декабре 1933 г. решением Московской областной комиссии по чистке партии из ее рядов был исключен и соратник А. Г. Шляпникова по «рабочей оппозиции» 1920—1922 гг. С. П. Медведев с формулировкой: «как буржуазный перерожденец, не разделяющий программы и линии партии, политически и организационно порвавший с партией». Его отправили в ссылку в Карельскую

АССР, где он работал в мастерских Беломорско-Балтийского канала.

Сразу после убийства С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. А. Г. Шляпников, С. П. Медведев и ряд других бывших участников «рабочей оппозиции» были арестованы органами НКВД. Уже сам состав привлеченных к ответственности лиц, среди которых вместе с бывшими известными лидерами «рабочей оппозиции» были люди, не игравшие сколько-нибудь существенной роли в жизни партии, говорил о надуманности затеваемого «дела».

При аресте А. Г. Шляпникова и С. П. Медведева в январе 1935 г. у них были изъяты материалы так называемой «московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции» и других оппозиционных групп 20-х гг., партийные и служебные документы различных ведомств и организаций, где работали в разное время А. Г. Шляпников и С. П. Медведев.

Большинство арестованных по данному делу отрицало свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности и сам факт существования в 30-х гг. организованной московской группы «рабочей оппозиции». Но это не принималось во внимание.

А. Г. Шляпников обвинялся в том, что до 1935 г. проводил подпольную антисоветскую работу, создал в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы «рабочей оппозиции» и руководил ими, а также в том, что устраивал на своей квартире собрания московской группы «рабочей оппозиции», на которых критиковались мероприятия партии и Советского правительства и вырабатывались контрреволюционные установки, распространявшиеся затем среди единомышленников в других городах.

На первом после ареста (2—3 января 1935 г.) и последующих допросах А. Г. Шляпников отвергал обвинения в проведении какой-либо контрреволюционной работы на протяжении трех предшествующих аресту лет, отрицал правдивость предъявленных ему «обличительных» показаний Л. Б. Каменева, Г. И. Сафарова, И. В. Вардина-Мгеладзе, Н. В. Сергиевского и М. Ф. Михайлова, а также свое участие в создании и руководстве «контрреволюционными» организациями «рабочей оппозиции» в Москве, Омске и Ростове. «Впервые слышу,— говорил А. Г. Шляпников следователю,— о существовании подобного рода нелегальных групп».

15—16 января 1935 г. А. Г. Шляпников обратился с письменным заявлением на имя прокурора СССР И. А. Акулова и наркома внутренних дел СССР Г. Г. Ягоды. В этом документе, в частности, говорилось: «Следствие предъявило мне ряд весьма серьезных обвинений, но до сих пор я не имею возможности подробно дать свои объяснения по существу каждого из них. Мои ответы в протоколы допроса заносятся лишь в краткой форме отрицания или подтверждения. Мои просьбы позволить мне самому писать ответы по существу задававшихся следователем вопросов отклоняются...

Несмотря на мое исключение, я все же продолжал состоять на учете в ЦК ВКП(б) и там решать все вопросы своих занятий. Будучи возвращен из ссылки в апреле 1934 года, я явился в ЦК, где вел беседы с т. Ежовым, от него получал указания о дальнейшем... По возвращении из ссылки у меня произошло ухудшение в состоянии здоровья; я страдаю от последствий контузии

и в настоящее время было воспаление слухового нерва... В июле я подал в СНК прошение о пенсии. В октябре Н. И. Ежов сообщил мне, что вопрос о предоставлении мне пенсии решен положительно, и поручил своему секретарю помочь мне в продвижении оформления этого дела...

Самое существенное обвинение, предъявленное мне, заключается в ведении нелегальной контрреволюционной работы. Все это обвинение покоится на предположениях и чудовищно ложных данных агентуры. Никакой подпольной работы против партии и правительства я не вел, никаких платформ не писал, никаких директив никому не давал. Обвинение считает, что я «вел работу» на «старой платформе» 1920—21 гг., не видя всей смехоты в подобной постановке... Данного партии слова в 1926, 1929, 1932 гг. я не изменял. Организационной же работы никогда не вел и публично высказывался против нее...»

Далее А. Г. Шляпников описал свои встречи с Л. Б. Каменевым, Г. Е. Зиновьевым, Г. Ф. Федоровым, Г. Е. Евдокимовым, А. С. Куклиным и при этом отметил:

«Все эти товарищи были мне более близкими знакомыми, чем Сафаров, но и они никогда не ставили передо мною вопросов нелегальной работы. И я сам был уверен, что они ее не ведут, как не вел ее и я сам...

В июне 1933 года меня чистили и исключили из партии как «двурушни-ка». Никаких оснований для этого, по моим понятиям и поведению, не было, и я терялся в догадках, в поисках подлинных мотивов моего исключения.

За время с 1929 года я шел все время по пути примирения. Политика партии в области развития народного хозяйства, построение социалистической базы не только в городах, но и на селе (коллективизация, укрепление совхозов) покрывали полностью все наши прошлые чаяния, все мои в этом деле ожидания. Наконец, в марте' 1934 года новый удар — ссылка. При этом, объявляя мне распоряжение о ссылке, заявляет (Рутковский), что никаких обвинений предъявить мне не имеет, что в ОГПУ дел против меня нет...

Но из ссылки меня вскоре вернули. Я принял это, как признание ошибочности совершенной надо мной расправы. Все это время я был занят или работой над рукописью, или поисками средств для жизни, ликвидируя часть своего имущества, своих инструментов и вещей, в ожидании обещанной в ЦК пенсии... На этом месте—арест...

Я прошу Вас проверить все возводимые на меня обвинения Сам я готов помочь следствию разъяснением всего, что может быть ему непонятным в моих действиях. За время моего партийного бытия я совершил много ошибок, но я давно вскрыл их публично и отошел от них. Находясь в заключении, я ни на один момент не терял надежды на полную и всестороннюю свою реабилитацию, так как никакой работы антипартийного и контрреволюционного характера я не вел».

С. П. Медведев на предварительном следствии также отрицал свое участие в создании и руководстве нелегальной деятельностью так называемых групп «рабочей оппозиции» и в связях на антисоветской платформе с Г. Е. Зиновьевым и Л. Б. Каменевым.

В определенной мере политические настроения С. П. Медведева этого периода показывают его ответы на допросе 5 февраля 1935 г. о взаимоотношениях с А. Г. Шляпниковым: «В письме, посланном мною Шляпникову А. Г. с оказией 4 июня 1934 года по вопросу о нашем (моем и Шляпникова) исключении из партии, я изложил свою точку зрения, заключающуюся в том, что это запоздалый эпизод! политической борьбы господствующих политических сил в ВКП(б) со всеми неприемлющими идеологию и интересы этих сил. Я считал, что наше «преступление» состояло в том, что я и Шляпников не уложились в прокрустово ложе «сталинской эпохи». Переписку с Шляпниковым в данном изложении я контрреволюционной не считаю... Вопрос о своем восстановлении в ВКП(б) я не поднимал и поднимать не собирался по следующим соображениям:

а) можно было бы поднимать вопрос о восстановлении, если бы это могло послужить для кого-либо организующим моментом, средством воздействия на какие-либо партийные круги, расположенные к нам;

б) в случае попытки вернуться это повлекло бы нас к необходимости подвергнуть себя всему тому гнусному самооплевыванию, которое совершили над собой все «бывшие»;

в) вся история внутрипартийной борьбы за последние годы не оставляла никаких сомнений в том, что и нам не отведено ничего другого, кроме того, что имело место со всеми «бывшими», пытавшимися вернуться к своему прошлому. Все свои надежды на избавление от положения военнопленного существующего режима я строил на ходе внутренних и внешних событий. В противном случае я знал, что буду обречен как жертва царящего у нас режима. Об этом я писал Шляпникову. Больше ни с кем из своих близких товарищей я вопрос о своем восстановлении в ВКП(б) не обсуждал».

Арестованный В. П. Демидов на допросах в январе — марте 1935 г. дал показания по интересующим следствие фактам его биографии, о личных знакомых (в их числе он назвал С. И. Масленникова), объяснил наличие у него некоторых печатных документов оппозиционного характера желанием написать работу, посвященную истории оппозиции. В то же время он отрицал наличие связей с А. Г. Шляпниковым после 1930 г., категорически отвергал обвинения в провокаторстве до 1917 г.

Этих же позиций В. П. Демидов придерживался и на очной ставке с М. Н. Ивановым, во время которой М. Н. Иванов говорил о якобы имевших место контрреволюционных разговорах на даче-квартире В. П. Демидова в 1933—1934 гг. В. П. Демидов назвал эти утверждения ложными. 16 февраля и 30 марта 1935 г. В. П. Демидов написал два письма в Центральную комиссию партийного контроля на имя М. Ф. Шкирятова и Н. И. Ежова, в которых заявлял, что после Х съезда партии он полностью отошел от взглядов «рабочей оппозиции» и никакой фракционной деятельностью не занимался. В. П. Демидов просил срочно вмешаться и разобраться в его деле. Второе письмо он завершал следующими словами: «...я считаю, что лучше самому рассчитаться с жизнью, чем подвергаться медленному, но верному уничтожению, уготованному мне в результате клеветы. В случае неполучения... ответа до 4 апреля я с 5 апреля начинаю смертельную голодовку».

И. И. Николаенко на первом допросе 21 января 1935 г. показал: «В подпольной организации «рабочая оппозиция» я не состоял и не состою. На нелегальных сборищах в квартире у Шляпникова я не участвовал... Никакой информации о контрреволюционной деятельности на Северном Кавказе я ни от кого не получал. Никаких установок о контрреволюционной деятельности никогда никому не давал»

На допросе 28 января 1935 г., отвечая на вопрос следователя, известно ли ему, что А. Г. Шляпников является лидером контрреволюционной организации «рабочая оппозиция», И. И. Николаенко заявил: «Я знаю о том, что в период Х и XI съездов РКП (б) Шляпников возглавлял группу «рабочей оппозиции» Ни X, ни XI съезды группу «рабочей оппозиции» контрреволюционной не рассматривали. Я до сих пор не знаю ни одного

решения партии и ее ЦК, где «рабочая оппозиция» квалифицировалась бы контрреволюционной»

Аналогичные показания на следствии давали также Г. И. Бруно, С. И. Масленников, А. А. Тихомиров и М. И. Прокопенко. При этом М. И Прокопенко не скрывал, что передал своим сестрам Н. И. Ружицкой и 3. И. Ахмедовой принадлежавшие ему книги Л. Д. Троцкого и Г. Е. Зиновьева и револьверы, так как ожидал обыска и боялся навлечь на себя подозрения после ареста С. П. Медведева.

Жена М. И. Прокопенко — О. X. Прокопенко и его сестры — 3. И. Ахмедова, М. И. Догадина и Н. И. Ружицкая допрашивались (Н. И. Ружицкая — дважды) только по эпизоду передачи литературы и оружия. Указанный факт они подтвердили, причем Н. И. Ружицкая заявила, что полученные от брата книги Л. Д. Троцкого и Г. Е. Зиновьева она сожгла.

Арестованные по данному делу М. А. Вичинский, А. А. Серебренников, М. Ф. Михайлов и супруги Тарасовы сначала отрицали предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности, а затем дали признательные показания. Такого же рода показания дали в ходе следствия и другие арестованные по этому делу лица.

К следственным материалам по московской группе «рабочей оппозиции» были приобщены также показания С. К. Кадыгробова, Ф. С. Кунгурцева и М. П. Федотова, привлеченных по делу омской организации «рабочей оппозиции».

На основании всех этих показаний А. Г. Шляпников, С. П. Медведев, Г. И. Бруно, И. И. Николаенко и другие привлеченные по делу лица были признаны виновными в том, что являлись членами подпольной контрреволюционной группы «рабочей оппозиции» в г. Москве, «...периодически собирались на квартире у Шляпникова или Медведева, подвергали резкой контрреволюционной критике политику партии и Советской власти, вырабатывали свои контрреволюционные установки, которые распространяли среди остальных своих единомышленников в Москве и на периферии».

Как указывалось в обвинительном заключении по делу, под руководством московской группы в Омске, Одессе, Ростове и других городах СССР были созданы и вели «контрреволюционную работу подпольные группы так называемой «рабочей оппозиции». Обвиняемой по этому делу К. М. Тарасовой было инкриминировано, что она «разделяла политические установки «рабочей оппозиции», знала о контрреволюционных настроениях своего мужа и его единомышленников, знала его связи, но не доводила до сведения об этом органов власти»; обвиняемым О. X. Прокопенко, Н. И. Ружицкой, 3. И. Ахмедовой и М. И. Догадиной вменялось в вину участие в сокрытии нелегальных документов «рабочей оппозиции» и огнестрельного оружия.

26 марта, 14 апреля 1935 г. Особым совещанием при НКВД СССР А. Г. Шляпников, С. П. Медведев, С. И. Масленников, Г. И. Бруно, М. А. Вичинский, В. П. Демидов, М. Н. Иванов,

М. Ф. Михайлов, И. И. Николаенко, М. И. Прокопенко, В. Е. Тарасов и А. А. Тихомиров были лишены свободы на 5 лет каждый, а А. А. Серебренников, О. X. Прокопенко и К. М. Тарасова отправлены на 5 лет в ссылку. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 10 декабря 1935 г. А. Г. Шляпникову тюремное заключение было заменено ссылкой в г. Астрахань на оставшийся срок.

Данных о решении Особого совещания при НКВД СССР в отношении 3. И. Ахмедовой, М. И. Догадиной и Н. И. Ружицкой в уголовном деле о «рабочей оппозиции» нет.

Через два года, в 1937 г., приговоры многим участникам так называемой «рабочей оппозиции» были пересмотрены и ужесточены.

По делу 1936—1937 гг. А. Г. Шляпников признан виновным в том, что, являясь руководителем контрреволюционной организации «рабочая оппозиция», осенью 1927 г. дал директиву харьковскому центру этой организации о необходимости перехода к индивидуальному террору как методу борьбы против ВКП(б) и Советского правительства; в 1935—1936 гг. давал директивы о подготовке террористического акта против И. В. Сталина и вел переговоры с Г. Е. Зиновьевым о совместной террористической деятельности.

Виновным себя А. Г. Шляпников не признал. Обвинение его основывалось на противоречивых показаниях ряда арестованных по другим делам и «свидетеля» Н. В. Сергиевского, который был тайным осведомителем НКВД.

По вновь сфабрикованным обвинениям в подготовке террористических актов против руководителей партии и Советского правительства многие из них были осуждены Военной Коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания — расстрелу. А. Г. Шляпников и С. П. Медведев были расстреляны в сентябре, Г. И. Бруно, М. А. Вичинский, С. И. Масленников — в октябре, В. П. Демидов, И. И. Николаенко— в ноябре 1937 г.

В период с 1956 по 1978 г. проводилась дополнительная проверка по делу о «рабочей оппозиции» в отношении А. Г. Шляпникова, С. П. Медведева, С. И. Масленникова, Г. И. Бруно, М. Ф. Михайлова, А. А. Тихомирова, О. X. Прокопенко, М. И. Прокопенко, М. А. Вичинского и И. И. Николаенко.

Проверкой установлено, что указанные лица были осуждены необоснованно и каких-либо доказательств их контрреволюционной деятельности в деле не имеется. Уголовные дела на участников подпольных организаций «рабочей оппозиции» в городах Омске и Ростове в настоящее время прекращены, а осужденные по ним лица реабилитированы. Реабилитированы также другие лица, осужденные в прошлом по обвинению в принадлежности к «московской контрреволюционной организации — группе «рабочей оппозиции». О том, как фабриковались обвинения в отношении этих лиц, показал опрошенный в декабре 1956 г. и январе

1957 г. Н. В. Сергиевский, проходивший по делу о «рабочей оппозиции» в качестве свидетеля: «Содержание моего заявления от 31 декабря 1934 года не соответствует действительности Еще раз должен указать, что какие либо факты контрреволюционной деятельности Шляпникова, а также упоминаемых в заявлении Бруно, Правдина, Челышева, Прокопенко и других лиц — мне известны в тот период времени не были Встречи этих лиц на квартире Шляпникова носили семейный характер Разговоры, которые велись при этих встречах, иногда, правда, касались и политических вопросов, но я не помню таких фактов, чтобы эти политические вопросы обсуждались с антисоветских позиций»

Осужденные по делу омской группы «рабочей оппозиции» М. П. Федотов, С. К. Кадыгробов и Ф. С. Кунгурцев, показания которых были использованы как доказательства обвинения А. Г. Шляпникова и других, в 1958 г. были реабилитированы.

В 1956—1978 гг., по вновь открывшимся обстоятельствам, Г. И. Бруно, С. И. Масленников, М. Ф. Михайлов, А. А. Тихомиров, О. X. Прокопенко, М. И. Прокопенко, М. А. Вичинский, И. И. Николаенко, А. Г. Шляпников и С. П. Медведев, осужденные по делу «московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции», были реабилитированы в судебном порядке Уголовные дела прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.

По протесту Генерального прокурора СССР Военная Коллегия Верховного суда СССР 1 сентября 1988 г. отменила постановления Особого совещания при НКВД СССР и «тройки» в отношении В. П. Демидова, М. Н. Иванова, А. А. Серебренникова, В. Е. Тарасова и К. М. Тарасовой и уголовные дела прекратила за отсутствием в их действиях состава преступления.

Комитет партийного контроля при ЦК КПСС в результате рассмотрения вопроса о партийности лиц, проходивших по делу так называемой «московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции», полностью реабилитированных в судебном порядке, в декабре 1988 г. восстановил в КПСС (посмертно) А. Г. Шляпникова, С. П. Медведева, И. И. Николаенко, А. А. Тихомирова, В. Е. Тарасова, В. П. Демидова и М. А. Вичинского. Ранее в партии были восстановлены проходившие по этому делу С. И. Масленников, Г. И. Бруно, М. Ф. Михайлов, М. И. Прокопенко, М. И. Догадина, Н. И. Ружицкая и 3. И. Ахмедова. Не найдено оснований для восстановления в партии М Н. Иванова, поскольку он был исключен из партии в 1932 г. за проступок, не связанный с выдвинутыми против него позднее необоснованными политическими обвинениями