Оправдание отказа по убеждениям

Анализируя оправдание гражданского неповиновения, я предпо­ложил ради простоты, что законы и политика, являющиеся объектом протеста, имели отношение к внутренним проблемам. Естественно задать вопрос, как теория политических обязанностей применяется к внешней политике. Для того чтобы это установить, необходимо расширить теорию справедливости до международного права. Я попы­таюсь указать, как это можно сделать. Чтобы зафиксировать основные положения, я вкратце рассмотрю оправдание отказа по убеждениям, касающегося участия в определенных военных действиях или службы в вооруженных силах. Я предполагаю, что этот отказ основывается на политических, а не на религиозных или каких-либо других прин­ципах; т. е. принципы, приводимые в оправдание, — это принципы концепции справедливости, лежащей в основе конституции. Наша проблема тогда заключается в соотнесении справедливых полити­ческих принципов, регулирующих поведение государств, с договорной доктриной, и в объяснении морального основания международного права с этой точки зрения.

Предположим, что мы уже вывели принципы справедливости в применении к обществу как целому и к базисной структуре. Пред­ставим также, что были приняты различные принципы естественных обязанностей и обязательств, относящиеся к индивидам. Таким обра­зом, люди в исходном положении согласились с принципами пра­вильности в применении к их собственному обществу и к ним самим, как его членам. Теперь, на этом этапе, можно расширить интерп­ретацию исходного положения и считать стороны представителями различных наций, которые должны вместе выбрать фундаментальные принципы для вынесения решения по поводу конфликтующих притя­заний государств. Следуя за концепцией исходного положения, я предполагаю, что эти представители лишены самой разнообразной информации. Хотя они знают, что представляют различные нации,

каждая из которых живет в нормальных условиях, свойственных человеческой жизни, они ничего не знают о конкретных обстоятель­ствах своего собственного общества, о его мощи и силе по сравнению с другими нациями, не знают они и своего места в собственном обществе. И вновь, сторонам, заключающим договор, в данном случае представителям государств, дозволяется иметь ровно столько инфор­мации, чтобы можно было сделать рациональный выбор, защищающий их интересы, но не столько, чтобы более удачливые из них смогли воспользоваться выгодами своего особого положения. Это исходное положение является честным для государств; оно сводит на нет случайности и пристрастия исторических судеб. Справедливость между государствами определяется принципами, которые были бы выбраны в таким образом интерпретированном исходном положении. Эти прин­ципы являются политическими принципами, так как они управляют политикой общества в отношении других наций.

Я могу лишь указать на принципы, которые были бы приняты. Но, в любом случае, сюрпризов не было бы, так как выбранные принципы были бы, я полагаю, известными принципами²⁷. Основным принципом международного права будет принцип равенства. Не­зависимые народы, организованные в государства, обладают опреде­ленными фундаментальными равными правами. Этот принцип ана­логичен равным правам граждан в конституционном режиме. Одним из следствий этого равенства наций является принцип самоопреде­ления, право народа решать свои собственные дела без вмешательства иностранных держав. Другим следствием будет право на оборону от нападения, включая право создавать оборонительные альянсы для защиты этого права. Еще один принцип заключается в том, что соглашения должны выполняться, при условии, что они согласуются с другими принципами, управляющими отношениями между государ­ствами. Таким образом, соглашения о самообороне, в должной интер­претации, были бы обязывающими, но соглашения о сотрудничестве в неоправданном нападении не имеют силы ab initio.

Эти принципы определяют справедливость нации в войне, или, используя традиционное выражение, ее jus ad bellum. Но существуют также и принципы, регулирующие средства, которые нация может применять для ведения войны, ее jus in bello²⁸. Даже в справедливой войне определенные формы насилия строго недопустимы; а там, где право страны на войну является сомнительным и неопределенным, ограничения на средства, которыми она может пользоваться, еще более суровы. Действия, допустимые в законной оборонительной вой­не, когда они необходимы, могут напрочь исключаться в более сом­нительной ситуации. Целью войны является справедливый мир, и следовательно, используемые средства не должны разрушать возмож­ность мира или поощрять пренебрежение к человеческой жизни, которое ставит под угрозу нашу безопасность и безопасность чело­вечества. Ведение войны должно ограничиваться и направляться этой целью. Представители государств признали бы, что их национальному интересу, как он видится с точки зрения исходного положения, лучше всего способствует это ограничение на средства ведения войны. При-

чина в том, что национальный интерес справедливого государства определяется принципами справедливости, которые уже были призна­ны. Следовательно, такая нация будет прежде всего стремиться к поддержанию и сохранению своих справедливых институтов и ус­ловий, которые Делают их возможными. Она не движима желанием мирового господства или национальной славы, не ведет войны в целях экономических завоеваний или территориальных приобретений. Эти цели, какими бы преобладающими они ни были в действительном поведении государств, противоречат концепции справедливости, ко­торая определяет законный интерес общества. Если принять эти предположения, то кажется разумным, что были бы выбраны тради­ционные запреты, включающие естественные обязанности по защите человеческой жизни.

Итак, если отказ по убеждениям во время войны апеллирует к этим принципам, то он основан на политической концепции, а не обязательно на религиозных или других понятиях. Хотя эта форма отказа может и не быть политическим актом, так как он не осуще­ствляется публично, она базируется на той же самой теории спра­ведливости, которая лежит в основе конституции и руководит ее интерпретацией. Более того, сам правовой порядок признает в форме соглашений верность, по крайней мере, некоторым принципам меж­дународного права. Следовательно, если солдат получает приказ при­нять участие в определенных незаконных военных действиях, он может отказаться, если он разумно и искренне полагает, что прин­ципы, относящиеся к ведению войны, явно нарушаются. Он может утверждать, что, принимая во внимание все обстоятельства, его естест­венная обязанность — не стать носителем серьезной несправедли­вости и зла по отношению к другому — перевешивает его обязанность подчиняться. Я не могу обсуждать здесь, что составляет явное на­рушение этих принципов. Достаточно заметить, что некоторые ясные случаи очень хорошо нам знакомы. Существенно здесь то, что в оправ­дание приводятся политические принципы, которые можно объяснить посредством договорной доктрины. Я полагаю, что теория справед­ливости может быть развита и распространена на этот случай.

Несколько другой вопрос заключается в том, следует ли вообще вступать в вооруженные силы во время какой-либо войны. Ответ, вероятно, будет зависеть от цели этой войны, так же как и от ее ведения. Для того чтобы сделать эту ситуацию определенной, пред­ставим, что существует воинская повинность, и индивид должен решить, подчиняться ли своей правовой обязанности прохождения воинской службы. Теперь я предположу, что так как воинская по­винность является грубейшим вмешательством в основные свободы равного гражданства, она не может быть оправдана никакими пот­ребностями, менее настоятельными, чем потребности национальной безопасности²⁹. Во вполне упорядоченном обществе (или почти спра­ведливом) эти потребности определяются целью сохранения спра­ведливых институтов. Воинская повинность допустима только тогда, когда она требуется для защиты самой свободы, включая не только свободы граждан и данного общества, но также и свободы людей в

других обществах. Следовательно, если армия, созданная на основе воинской повинности, с меньшей вероятностью будет инструментом неоправданных зарубежных авантюр, она может быть оправдана уже на одном этом основании, несмотря на тот факт, что воинская повинность нарушает равные свободы граждан. Но в любом случае, приоритет свободы (предполагая, что существует упорядочение) тре­бует, чтобы воинская повинность использовалась только в той степени, в которой это необходимо для безопасности свободы. Если смотреть с точки зрения законодательного собрания (подходящая стадия для этого вопроса), механизм призыва можно защитить только на этом основании. Граждане соглашаются на такой механизм как на честный способ участия в тяготах национальной обороны. Конечно, опасности, с которыми должен сталкиваться любой конкретный индивид, час­тично являются результатом природной и исторической случайности. Но, во всяком случае, во вполне упорядоченном обществе источник этих бед — это внешний мир, т. е. неоправданные нападения извне. Справедливые институты не могут полностью устранить эти беды. Самое большее, что они могут сделать — это попытаться обеспечить то, чтобы риск пострадать от этих навязанных несчастий более или менее поровну разделялся всеми членами общества в течение их жизни, и чтобы не существовало никаких классовых пристрастий, которых можно избежать, при выборе тех, кто призывается на службу. Вообразим теперь демократическое общество, в котором сущест­вует воинская повинность. Человек может по убеждениям отказаться выполнять обязанность вступать в вооруженные силы во время ка­кой-то войны на том основании, что цели этого конфликта неспра­ведливы. Может быть так, что война имеет целью завоевание эко­номического преимущества или подчинение нации. Основная свобода граждан не может нарушаться ради достижения этих целей. И, конечно, несправедливо и противно международному праву посяга­тельство по этим причинам на свободу других обществ. Следовательно, справедливая цель войны отсутствует, и может быть достаточно ясно, что отказ гражданина исполнять свою правовую обязанность оправдан. Как международное право, так и принципы справедливости под­держивают его в этом утверждении. Иногда существуют дополнитель­ные мотивы для отказа, основывающиеся не на цели войны, а на ее ведении. Гражданин может утверждать, что как только становится ясно, что моральный закон войны регулярно нарушается, он имеет право отказаться от воинской службы на том основании, что у него есть право на гарантии выполнения своей естественной обязанности. Как только он попадает в вооруженные силы и оказывается в ситу­ации, где ему приказывают совершать действия, противоречащие моральному закону войны, он может оказаться в положении, когда не в состоянии будет противостоять требованиям подчиниться. На самом деле, если цели конфликта достаточно сомнительны, и веро­ятность получения вопиюще несправедливых приказов достаточно велика, у него может быть обязанность, а не только право, отказаться. Действительно, поведение и цели государств в войне, особенно боль­ших и мощных, в некоторых обстоятельствах могут быть настолько

несправедливыми, что индивид вынужден заключить, что в обозримом будущем ему вообще следует отказаться от воинской службы. Понима­емая таким образом форма ситуативного пацифизма может быть совершенно разумной позицией: возможность справедливой войны признается, но не в теперешних обстоятельствах³⁰.

Что, таким образом, необходимо, так это не общий пацифизм, но избирательный отказ по убеждениям вступать в определенных обстоятельствах в войну. Государства не слишком возражали против признания пацифизма и придания ему особого статуса. Отказ при­нимать участие во всех войнах при любых условиях — это точка зрения „не от мира сего", обреченная оставаться сектантской докт­риной. Она бросает вызов власти государства не более, чем обет безбрачия священников бросает вызов святыни брака³¹. Исключая пацифистов из сферы действия своих предписаний, государство может проявлять определенное великодушие. Но отказ по убеждениям, осно­ванный на принципах справедливости между народами, в применении к конкретным конфликтам, — дело другое. Такой отказ — это вызов претензиям государства, и, когда он становится широко распростра­ненным, продолжение несправедливой войны может оказаться невоз­можным. Учитывая зачастую хищнические цели государственной влас­ти и склонность людей подчиняться решению своего правительства вести войну, общая готовность противостоять притязаниям государства становится еще более необходимой.