Автономность и объективность

Перед рассмотрением различных признаков вполне упорядоченного общества я должен подчеркнуть, что имею дело с проблемой конг­руэнтности только для данной общественной формы. Мы, следова­тельно, все еще ограничиваемся теорией сильного согласия (strict compliance theory). Однако данный случай надо исследовать первым, так как если конгруэнтность не имеет места для вполне упорядочен­ного общества, она должна отсутствовать везде. В то же время, вовсе не очевиден вывод о конгруэнтности правильности и блага даже в этом случае. Действительно, такое отношение влечет, что члены вполне упорядоченного общества, когда они оценивают свои жизнен­ные планы с точки зрения рационального выбора, решат поддерживать чувство справедливости в качестве регулятива своего поведения по

отношению друг к другу. Между принципами справедливости, на которые согласились бы при отсутствии информации, и принципами рационального выбора, которые вообще не выбирались и применяются с полным знанием, существует требуемое соответствие (match). Прин­ципы, которые объясняются поразительно различными способами, тем не менее, согласуются друг с другом, когда принципы справедливости уже вполне реализованы. Конечно, объяснение конгруэнтности лежит в объяснении устройства договорной доктрины. Но эта взаимосвязь не является сама собой разумеющейся, и ее основания нуждаются в разработке.

Я продолжу исследование ряда черт вполне упорядоченного обще­ства, которые ведут к признанию рациональными людьми своего чувства справедливости. Аргумент носит кумулятивный характер и зависит от совпадения наблюдений, сила которых будет оценена лишь в (§ 86).

Замечу, что иногда мы сомневаемся в обоснованности наших моральных установок, когда размышляем об их психологических ис­точниках. Осознавая, что эти чувства возникли в ситуациях, отме­ченных, скажем, подчинением власти, мы можем задаться вопросом, не следует ли их вообще отвергнуть. Поскольку аргументация в пользу блага справедливости зависит от того, имеют ли члены вполне упорядоченного общества эффективное желание поступать справед­ливо, мы должны унять тревогу по поводу этой неопределенности. Представим теперь, что кто-то испытывает побуждения своего мо­рального чувства в виде необъяснимых запретов, не поддающихся в настоящий момент оправданию. Почему он не должен рассматривать их как просто невротическое принуждение (compulsions)? Если ока­жется, что эти стеснения в действительности сформировались в зна­чительной степени под влиянием случайностей в раннем детстве и объясняются, возможно, семейными обстоятельствами или школьными ситуациями и что нечего больше сказать в их защиту, то, конечно, нет никаких оснований для того, чтобы они направляли нашу жизнь. Однако во вполне упорядоченном обществе есть что сообщить чело­веку. Ему можно указать на существенные черты развития чувства справедливости и на то. как следует понимать мораль принципов. Более того, само его моральное образование регулировалось принци­пами правильности и справедливости, с которыми он согласился бы в исходном положении, где все равно представлены в качестве мо­ральных личностей. Как мы видели, принятая моральная концепция независима от естественных случайностей и случайных социальных обстоятельств; а следовательно, психологические процессы, благодаря которым приобретается его моральное чувство, согласуются с прин­ципами, которые он сам бы выбрал в условиях, которые признал бы честными и не искаженными всякого рода случайностями.

Во вполне упорядоченном обществе нельзя возражать и против практики морального наставления, внушающего чувство справедли­вости. Соглашаясь с принципами правильности, стороны в исходном положении в то же время соглашаются и с устройствами, необ­ходимыми для того, чтобы сделать эти принципы эффективными в

их проведении. Действительно, адаптируемость этих устройств к ог­раничениям человеческой природы является важным обстоятельством при выборе концепции справедливости. Таким образом, никакие мо­ральные убеждения не являются результатом принудительной индок-тринации. Наставление проникнуто мыслью настолько, насколько позволяет развитие понимания и насколько того требует естественная обязанность взаимного уважения. Ни один из идеалов, принципов и предписаний, которых придерживается общество, не извлекает нече­стным образом преимуществ из человеческих слабЪстей. Чувство спра­ведливости у человека не является принудительным психологическим механизмом, остроумно вмонтированным власть имущими с целью безусловного подчинения человека правилам, придуманным для про­движения интересов власти предержащих. Процесс образования также не является просто причинной последовательностью событий, пред­назначенной вызвать в конечном счете соответствующие моральные чувства. Насколько это только возможно, каждая стадия высвечивает в своем учебном содержании и объяснениях концепцию правильности и справедливости, к которым она устремлена, и посредством которой мы позже признаем, что представленные нам моральные стандарты оправданы.

Эти наблюдения суть очевидные следствия договорной доктрины и того факта, что ее принципы регулируют практику морального наставления во вполне упорядоченном обществе. Следуя кантианской интерпретации справедливости как честности, мы можем сказать, что, действуя на основании этих принципов, люди действуют авто­номно: на основании принципов, которые они признали бы при условиях, наилучшим образом выражающих их природу как свобод­ных и равных рациональных существ. Конечно, эти условия также отражают ситуацию индивидов в мире и их подверженность обстоя­тельствам справедливости. Однако это лишь означает, что концепция автономности подходит человеческим существам; понятие, приспо­собленное к существам, природа которых выше или ниже человече­ской, наверняка радикально отличается от случая человека (§ 40). Таким образом, моральное образование представляет собой обучение автономности. Со временем каждый будет знать, почему он принял бы принципы справедливости и как они выводятся из условий, которые характеризуют его как равного в обществе моральных личностей. Отсюда следует, что принятие этих принципов на таком основании не диктуется в первую очередь влиянием традиции, авторитета или мнения других. Как бы ни были необходимы эти институты, для получения полного понимания мы в конечном счете начинаем при­держиваться концепции правильности на таких разумных основаниях, которые могли бы сами независимо установить.

Согласно договорной теории, понятия автономности и объектив­ности совместимы: нет никакого противоречия между свободой и разумом¹. И автономность, и объективность характеризуются согла­сованностью с идеей исходного положения. Эта идея является цент­ральной для всей теории, и основные понятия определяются через нее. Так, действовать автономно — значит действовать, исходя из

принципов, которые мы признали бы в качестве свободных и равных рациональных существ и которые мы должны понимать именно в этом качестве. Эти принципы являются также объективными. Они представляют собой принципы, относительно которых мы хотели бы, чтобы им следовали все (включая нас самих), если нужно совместно принять некоторую подходящую общую точку зрения. Исходное поло­жение задает эту перспективу, и его условия также воплощают условия объективности: его предпосылки выражают ограничения на аргументы, которые заставляют нас рассматривать выбор принципов без препятствий, чинимых единичными обстоятельствами, которыми мы окружены. Занавес неведения препятствует формированию наших моральных взглядов в соответствии с нашими конкретными привя­занностями и интересами. Мы не рассматриваем социальный порядок, исходя из нашей ситуации, но принимаем точку зрения, которую мог бы принять на равных каждый. В этом смысле мы рассматриваем наше общество и наше место в нем объективно: мы имеем некоторую общую с другими точку зрения и не высказываем наших суждений в зависимости от личной точки зрения. Таким образом, наши мо­ральные принципы и убеждения объективны в той мере, в которой они получены и проверены посредством допущения этой общей точки зрения и оценкой аргументов в их пользу через ограничения, выра­женные концепцией исходного положения. Рассудительные доброде­тели вроде беспристрастности и внимательности представляют собой совершенства разума и восприимчивости, которые позволяют нам хорошо делать такого рода вещи.

Одно из следствий попыток быть объективным, сформировать наши моральные концепции и суждения с некоторой общей точки зрения, заключается в том, что мы, скорее всего, достигнем соглашения. Действительно, при прочих равных условиях, предпочтительное опи­сание исходной ситуации таково, что в нем сходится наибольшее число мнений. Отчасти по этой причине мы ограничиваемся общей точкой зрения, поскольку мы не можем обоснованно ожидать совпа­дения наших подходов, когда они подвергаются влияниям случайно­стей обстоятельств. Конечно, наши суждения не совпадут по всем вопросам, и фактически многие, если не большинство, социальных проблем могут все-таки оказаться неразрешимыми, особенно если учитывать всю их сложность. Вот почему признаются многочисленные упрощения справедливости как честности. Тут следует лишь вспом­нить причины введения таких понятий, как занавес неведения, чис­то процедурная справедливость (в противоположность выделитель­ной справедливости), лексическое упорядочение, разделение базисной структуры на две части и т. п. Имея это в виду, стороны надеются, что эти и другие механизмы упростят политические и социальные вопросы настолько, что получающийся в результате баланс спра­ведливости, возможный за счет большего согласия, перевесит те вероятные потери, которые возникают из игнорирования потенциально существенных аспектов моральных ситуаций. Решение о степени сложности проблем справедливости остается за личностями в исходном положении. Хотя этические различия должны остаться, рассмотрение

общества с точки зрения исходного положения позволяет достичь существенного понимания. Принятие принципов правильности и спра­ведливости закаляет узы гражданской дружбы и устанавливает основу взаимного признания в мире существующих расхождений. Граждане способны осознавать взаимную искренность и стремление к спра­ведливости, даже если соглашение может нарушаться в связи с конс­титуционными и, конечно же, многими политическими вопросами. Но до тех пор пока нет общей точки зрения, сужающей расхождения во мнениях, рассуждение и аргументация были бы бесполезны, и мы не имели бы рациональных оснований полагать наши убеждения обоснованными.

Ясно, что эта интерпретация автономности и объективности за­висит от теории справедливости. Для придания последовательности в трактовке обоих понятий используется идея исходного положения. Конечно, если предположить, что принципы справедливости не были бы выбраны, содержание этих концепций должно было бы измениться соответствующим образом. Люди, придерживающиеся принципа по­лезности, должны были бы согласиться, что наша автономность вы­ражается в следовании этому критерию. Тем не менее, общая идея будет той же; как автономность, так и объективность по-прежнему будут эксплицироваться через понятие исходного положения. Однако некоторые характеризуют автономность и объективность совершенно другим образом. Они исходят из предположения, что автономность суть полная свобода для образования наших моральных мнений и что осознанное суждение каждого морального субъекта должно абсо­лютно уважаться. Объективность приписывается суждениям, удовлет­воряющим всем стандартам, которые сам субъект, будучи свободным, полагает существенными². Эти стандарты могут иметь, а могут и не иметь ничего общего с точкой зрения, которую можно ожидать от других; и конечно же, соответствующая идея автономности не связана с такой точкой зрения. Я упоминаю эти интерпретации только для того, чтобы при сопоставлении с ними уточнить природу договорной доктрины.

С точки зрения справедливости как честности, неверно, что суж­дения совести каждого человека должны абсолютно уважаться; не­верно также, что индивиды совершенно свободны в формировании своих моральных убеждений. Эти предположения ошибочны, если они понимаются так, что, сформировав наши моральные мнения по совести (как мы полагаем), мы всегда претендуем на то, что нам позволят поступать в соответствии с ними. Обсуждая возражение по поводу суждений по совести, мы замечали, что проблема здесь в том, как следует отвечать тем, кто стремится действовать в соот­ветствии с тем, куда их направляет заблудшая совесть (§ 56). Откуда мы знаем, что ошибочно их сознание, а не наше, и при каких обстоятельствах они могут быть принуждены к отступлению? Ответ на эти вопросы обнаруживается путем обращения к исходному поло­жению: сознание человека введено в заблуждение, когда он стремиться навязать нам условия, нарушающие принципы, с которыми каждый из нас согласился бы в этой ситуации. И мы можем сопротивляться

его планам способами, которые были бы оправданы, если конфликт воспринимать под этим углом зрения. Мы не должны уважать бук­вально сознание индивида. Вместо этого мы должны уважать его как личность, и делаем это, ограничивая его действия, когда это оказы­вается необходимым, насколько это позволяют принципы, которые мы оба признали бы. В исходном положении стороны согласились быть ответственными за выбранную концепцию справедливости. Пока мы следуем ее принципам должным образом, наша автономия не нарушается. Более того, эти принципы устанавливают, что во многих случаях мы не может переложить ответственность за то, что мы сделали, на других. Власть имущие отвечают за проводимую ими политику и за отдаваемые ими приказы. А тот, кто неохотно согла­шается на выполнение несправедливых приказов или на соучастие в злых помыслах, не может в общем случае ссылаться на то, что он чего-то не знал или что вина полностью лежит на занимающих более высокое положение. Детали относительно этих вопросов относятся к частичной теории согласия (partial compliance theory). Существенным моментом здесь является то, что принципы, которые наилучшим образом согласуются с нашей природой как свободных и равных рациональных существ, сами устанавливают нашу ответственность. В противном случае автономность, скорее всего, приведет к простому столкновению уверенных в своей правоте волеизъявлений, а объек­тивность — к приверженности последовательной, но все же идиосин­кратической системе.

Здесь мы должны заметить, что во времена общественных сомнений и потери веры в устоявшиеся ценности существует тенденция прибе­гать к добродетелям целостности (integrity): искренности и прав­дивости, ясности и идейности, или, как говорят некоторые, аутен­тичности. Если никто не знает, что истинно, то мы по крайней мере можем сами сформулировать наши мнения по-своему, а не принимать их от других. Если традиционные моральные правила больше несу­щественны и мы не можем прийти к согласию относительно того, что должно занять их место, мы можем, по крайней мере, решить в здравом рассудке, как мы намерены действовать, и перестать думать, что кто-то другой уже все решил за нас, и мы должны подчиниться той или иной власти. Конечно, добродетели целостности являются добродетелями и принадлежат совершенствам свободных личностей. Но будучи необходимыми, они не достаточны; их определение допу­скает почти любое содержание; тиран может обладать этими каче­ствами в весьма высокой степени, демонстрируя при этом опреде­ленный шарм, не обманывая себя политическими претензиями и извинительными обстоятельствами. Невозможно построить моральную точку зрения только на этих добродетелях; будучи добродетелями формы, они в некотором смысле вторичны. Но вместе с подходящей концепцией справедливости, такой, которая допускала бы правильно понимаемые автономность и объективность, они занимают подобающее им место. Идея исходного положения и выбранных в нем принципов, показывает, как это достигается.

В заключение можно сказать следующее: вполне упорядоченное общество утверждает автономность людей и поощряет объективность их обдуманных суждений справедливости. Любые сомнения, которые могут иметь его члены относительно правильности их моральных чувств, в ходе их размышлений о том, как эти диспозиции приобре­таются, могут быть развеяны на том основании, что их убеждения соответствуют принципам, которые были бы выбраны в исходном положении. Если же убеждения не соответствуют принципам, следует изменить суждения для получения соответствия.