Прощание с Галилеей

О

днажды, проснувшись в доме Петра весьма рано, когда еще было темно, ученики Иисуса не обнаружили своего Учителя: Основатель ушел, не сказав ни слова, просто бежал. Ученики стали Его искать и, обнаружив, спросили: “Все ищут Тебя, зачем ушел?” И Он ответил им: “Мы пойдем в ближние селения, чтобы Мне и там проповедовать, потому Я и вышел (™xÁlqon)” (Мк.1:35-38). Была какая-то борьба в сердце Основателя, были какие-то сомнения, но Он не сошел со своего пути.

Теперь Иисус путешествовал непрерывно: Вифсаида, Капернаум, Хоразин, Магдала, Наин, — пока, наконец, не отправился в северные области, “в страны Тирские и Сидонские” (Мф.15:21; Мк.7:24), населенные почти исключительно язычниками (Jos. Vita.13).

Сидóн (Sidèn), или, по-еврейски, Цидóн (}odyic, Быт.49:13), — древнейший город в уделе Ашера, на восточном берегу Средиземного моря (ныне Сайда), в 35-ти километрах к северу от Тира. Тир (TÚroj), или, в еврейском написании, Цор (roc, 2 Цар.5:11; 24:7; Ис.23:1; Иер.25:22; Ам.1:9; Иез.26:2; Зах.9:2; rOc, Ос.9:13), — торговый город, первоначально построенный на острове, в Финикии; Александр Македонский присоединил его к побережью (ныне Сур).

Через некоторое время Иисус вернулся к Геннисаретскому озеру, в Вифсаиду (Мф.15:29; Мк.7:31; 8:22).

Г

оворят, Ирод Антипа услышал о чудесах, творимых Иисусом, и пожелал на них посмотреть. Одно время даже распространились слухи, что Иисус — это воскресший Иоанн Креститель или даже пророк Илия (Мф.14:1; 16:14; Мк.6:14-15; Лк.9:7-9; 23:8).

К тому времени у Иисуса изменилось отношение к Иоанну Крестителю. Во-первых, нужно было подтвердить, что Йоханан hамтаббэль и был тем самым обещанным Богом предтечей Мессии, а во-вторых, надо было как-то объяснить, почему Иоанн не присоединился к школе Иисуса, а попросту, почему не признал в Нем Мессию.

Иисус сказал, что Иоанн был пророком, “и больше пророка. Ибо он тот, о котором написано: “се, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою”. Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его (ср. Фом.51. Р.Х.). От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его; ибо все пророки и закон прорекли до Иоанна. И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти” (Мф.11:9-14; Лк.7:24-29). Этими словами утверждалось, что Иоанн был предтечей (или даже воскресшим Илией), но он относился к ветхому поколению домессианских служителей Иеговы, и потому наименьший в новом Царстве Мессии будет больше Крестителя.

Н

е только Назарет отвергал Иисуса, но даже приозерные города, в общем благосклонные к Нему, не все верили Основателю. Иисус часто жаловался на встречаемое Им неверие и жестокосердие: “Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись; но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься; ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня; но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе” (Мф.11:21-24; Лк.10:12-15).

Конечно, далеко не вся Галилея уверовала в Иисуса, все меньше и меньше удовлетворяла Основателя ответная реакция галилеян. Несмотря на то, что Его принимали относительно доброжелательно, никто не думал видеть в Нем Мессию (Мф.16:13-14; Мк.8:27-28; Лк.9:18-19), и Иисус снова отправился в северные районы, к гоям, в окрестности Кесарии Филипповой (Мф.16:13; Мк.8:27).

Мы не знаем, входил ли Иисус в Кесарию или только ходил по ее окрестностям (Мк.8:27). На протяжении нескольких лет Основатель проходил около Тибериады, резиденции своего тетрарха (Jos. Vita.9), Ирода Антипы, но не входил в нее, хотя тот вроде бы “искал увидеть Его” (Лк.9:9). Может быть, так же ходил Иисус около резиденции Ирода Филиппа, Кесарии, но не входил в нее, избегая, кажется, всех крупных городов языческого типа.

Октавиан отдал Ироду Великому Панеиду с окрестностями, лежавшими между Трахоном и Галилеей. В этой местности, у подошвы Хермона[500], находилась знаменитая пещера бога Пана. Считалось, что вблизи этой пещеры находится исток Иордана. Это чýдное место Ирод Великий украсил в честь Октавиана великолепным храмом из белого мрамора (Jos. AJ.XV.10:3; BJ.I.21:3; III.10:7). Сын Ирода, тетрарх Филипп, переименовал Панеиду в Кесарию (Jos. AJ.XVIII.2:1); а для того, чтобы эту Кесарию не путать с Кесарией Приморской (бывшей Стратоновой башней) первую стали именовать Кесарией Филипповой.

Путнику, восходящему в летние дни с раскаленной равнины на предгорье Антиливана, у Кесарии Филипповой, — этому путнику казалось, что из знойной страны он вошел в райскую свежесть садов. Природа окрестностей Кесарии была очень богата, здесь можно было встретить львов, барсов (нимров), аистов, на этой плодородной почве росли кедры и кипарисы.

И

вот здесь, в окрестностях Кесарии, произошел один из самых знаменитых фактов в жизни Иисуса: ученики Основателя наконец-то узнали, что их Учитель — Мессия, и, по-видимому, сам Иисус убедился в этом окончательно именно здесь, на южных предгорьях Антиливана. “И пошел Иисус с учениками Своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою Он спрашивал учеников Своих: [...] за кого почитаете Меня? Петр сказал Ему в ответ: Ты — Христос” (Мк.8:27,29).

Это первое tetšlestai; второе будет на кресте (Ин.19:30). Теперь, когда прозвучало “Ант’h hу М’ш и ах (axyi$:m)Uh-h:Tºna) — в переводе с арамейского: Ты есть Мессия)”, — теперь уже нельзя было идти на попятную, теперь уже путь до самой Голгофы был предопределен.

И

исус не мог долго находиться среди язычников, Он прежде всего возлагал надежды на евреев, с которыми Его связывал монотеизм. И Он вернулся в Капернаум (Мф.17:24).

По принятой нами версии в 29 году праздник Суккот (Кущей) начинался 12 или 13 октября, но шалаши устанавливали еще с вечера 8-го. “Приближался праздник Иудейский — постановление кущей [...]. Тогда и Он пришел на праздник [...]” (Ин.7:2,10).

Больше Иисус в Галилею не возвратится...

“Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову” (Мф.8:20; Лк.9:58). Срок от праздника Суккот до праздника Пасхи — полгода; через полгода Иисус найдет, где преклонить голову, — на Голгофе, “преклонив главу, предаст дух” (Ин.19:30).

46. “Еще не долго быть Мне с вами” [501]

И

так, Иисус отправился в Иерусалим — в Святой город (Неем.11:1,18; Мф.4:5), в город Бога (Пс.45:5), Иуды (2 Пар.25:28), Давида (2 Цар.5:7; Ис.22:9), великого Царя (Пс.47:3; Мф.5:35) и праздничных собраний (Ис.33:20), — в город, который называли “совершенством красоты и радостью земли” (Плач.2:15).

Иерусалим вместе с прилегающими к нему постройками исчислялся периметром в тридцать три стадии[502]. Город имел множество ворот, например с севера — Ефремовы ({éyar:pe) [Эп-рá-йим]), Старые (hænf$ºyah [hай-ша-нá]) и Рыбные ({yégfDah [hад-да-г и м]) (Неем.3:3; 12:39); с востока — Конские ({yisUSah [hас-су-с и м]) и Водяные ({éyaMah [hам-мá-йим]) (Неем.3:26,28); с юга — ворота Источника (}éya(fh [hа-á-йин]) (Неем.2:14; 3:15; 12:37); а с запада — ворота Долины ()ºyáGah [hаг-гáй]) (Неем.2:13; 3:13). Через Сузские (Конские) ворота можно было сразу войти на площадь Храма, весь периметр которой заключал в совокупности четыре стадии, причем каждая сторона ее имела одну стадию в длину (Jos. AJ.XV.11:3). С северной стороны площади Храма была построена прямоугольная крепость, славившаяся своей неприступностью. Ее возводили еще предшественники Ирода Великого из рода Хашмонаев и назвали ее Барисом. Здесь до 4 г до н.э. хранилось священное облачение, которое надевал только первосвященник в случае необходимости принести жертву. Ирод I еще более укрепил эту цитадель и назвал ее Антонией в честь бывшего римского полководца Антония. Говорят, вместе с тем был сооружен для царя подземный ход, ведший из башни Антония до самого Храма, вплоть до восточного входа. Тут Ирод воздвиг для себя еще одну башню, куда он мог проникнуть подземным ходом, ежели бы пришлось опасаться народных смут (Ibid.11:4,7).

В Иерусалиме, находясь на улицах города, полагалось никогда не поворачиваться спиной к Храму. Чтобы не нарушать этого обычая, евреи вынуждены были постоянно следить за своими движениями, дабы сохранять направление, при котором хотя бы уголком глаза можно было видеть Святилище. Если же приходилось идти по направлению от Храма, то евреи постоянно оглядывались или просто смотрели назад.

Кроме Храма, крепости Антония, дворца Ирода (Jos. AJ.XV.8:5) и его басилики, были и другие внушительные сооружения, например: театр, построенный в центре Иерусалима в честь императора Августа (Ibid.8:1), и башня Фасаила, названная в память о брате Ирода Великого (Jos. AJ.XIV.7:3; 9:2) и построенная царем рядом со своим дворцом (Jos. AJ.XVI.5:2). Бросающаяся в глаза роскошь этих построек контрастировала с бедностью домиков в низине.

О

бстоятельства путешествий Иисуса в Иерусалим, кроме последнего пасхального посещения, нам мало известны, ибо синоптики о них не упоминают, а сведения Квартуса весьма сбивчивы.

Во всяком случае, еще до последнего своего пребывания в столице, Иисус в Иерусалиме пробовал проповедовать, но из этого не возникло ни иерусалимской экклесии, ни даже группы иерусалимских учеников. Правда, Он, вероятно, уже тогда познакомился с богатой вдовой Марией, матерью Иоанна-Марка (Деян.12:12-16). Быть может, уже тогда Иисус сдружился с Иосифом из Аримафеи (Мф.27:57; Мк.15:43; Лк.23:50-51; Ин.19:38). Однако, хотя многие добрые сердца столичных горожан, возможно, и были растроганы Его проповедью, они боялись признаться в этом ортодоксам (Ин.7:13; 12:42-43; 19:38), ибо им, по-видимому, грозили хэрем и, следовательно, конфискация имущества (1 Езд.10:8; Евр.10:34; Иер Талм.Моэд Катон.3:1).

Вот потому-то Иисус в минуты горечи и восклицал: “Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!” (Мф.23:37; Лк.13:34), — повторяя, кажется, фразу из Сэпер Ханок (ср. Мф.23:34-37 и Ен.21).

Но Иисус находил утешение в селении под названием Вифания (Bhqan…a = hæyºna(-ty"B, соврем. Эль-Азарийэ), расположенном в трех километрах к востоку от Иерусалима на склоне Элеонской[503] (Масличной) горы (Ин.11:18). В этой деревушке Он познакомился с одним семейством, состоящим из трех человек — двух сестер и их брата Симона (Мф.21:17; 26:6; Мк.11:11-12; 14:3; Лк.19:29; ср. Лк.7:36-50), прозванного прокаженным [504]. Одна из двух сестер, Марфа[505], была девушкой услужливой (Ин.12:2; Лк.10:38-40)[506]; другая же, Мария (Мирйам), наоборот, была близка Иисусу из-за своей контемплятивности (Ин.11:20). Часто, сидя у Его ног и слушая Его речи, она забывала о своих обязанностях по дому, и тогда Марфа жаловалась на это Иисусу. “Марфа! Марфа! — отвечал Он, — ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее” (Лк.10:40-42).

Иисус, вероятно, часто сидел на Масличной горе ({yit¢Zah rah)), напротив горы Морийя (hæYirom) (Мк.13:3; Зах.14:4), и созерцал величие Храма, вид которого возбуждал у иноземцев восхищение. Иосиф Флавий пишет: “Внешний вид храма представлял все, что только могло восхищать глаз и душу. Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он блистал на утреннем солнце ярким огненным блеском, ослепительным для глаз, как солнечные лучи. Чужим, прибывавшим на поклонение в Иерусалим, он издали казался покрытым снегом, ибо там, где он не был позолочен, он был ослепительно бел. Вершина его была снабжена золотыми заостренными спицами для того, чтобы птица не могла садиться на храм и загрязнять его[507]” (Jos. BJ.V.5:6).

Вид на Иерусалимский храм (ныне мечеть Омара) из Гефсиманского сада

С Масличной горы Иисус отправлялся в Иерусалим. Возможно, Храм не нравился Иисусу, как и всякое великолепие, возомнившее существовать вечно. Однажды, когда некоторые из учеников Основателя, лучше знавшие Иерусалим, хотели показать Ему красоты Храма (Мф.24:1; Мк.13:1; Лк.21:5), Иисус не стал ничего рассматривать, заметив лишь альману[508], положившую в сокровищницу две лепты, и сказав: “Истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу; ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, чтó имела, все пропитание свое” (Мк.12:41-44; Лк.21:1-4).

Иисус говорил, что человек познается по своим делам, как дерево — по плодам (Мф.12:33-37; Лк.6:43-45). Обвиняя лицемеров, уверенных в своей праведности, Он утверждал, что “если слепой ведет слепого, оба падают в яму” (Фом.39; ср. Лк.6:36), что “соль — добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее? ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают ее” (Лк.14:34-35). Презирая высокомерие, Основатель говорил, что “всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится” (Лк.14:11; ср. Мф.23:11-12; Лк.18:14; ЕЕ. — Hier. Comm. in Epist. ad Ephes.5:4; Comm. in Ezech.18; Pel.3:2; Мишна.Пиркей Абот.1:13; Вав Талм.Ерубин.13 б).

В

29 году Иисус появился перед народом в Иерусалимском храме на 3 - 4 день праздника Суккот (Ин.7:14), но главную речь произнес в последний день праздника (Ин.7:37). Он призывал недоверчивых иудеев проникнуться Его учением: “Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго (tÕn zugÒn) Мое на себя и науч и тесь от Меня, ибо Я кроток и смирéн сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго (Ð zugÒj)[509] Мое благо, и бремя Мое легко” (Мф.11:28-30; Фом.94). Основатель называл себя добрым пастырем и дверью овцам (Ин.10:1-19).

Иисус говорил, что есть только две главные заповеди в Танахе (Мф.22:34-40; Мк.12:28-31; ср. Лк.10:25-28). Первая: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим” (Втор.6:5). А вторая: “Возлюби ближнего твоего, как самого себя” (Лев.19:18).

Иисус обличал лицемеров и однажды, упрекая их, высказал мысль, что судить другого может лишь безгрешный человек (Ин.8:2-11)[510], а следовательно, никто из людей не может. Законники, кичащиеся перед другими своей праведностью, перед самими собою не осмелились утверждать о своей безгрешности, вероятно, потому, что хорошо знали подноготную друг друга. Такого сильного удара они вряд ли ожидали от Иисуса и вряд ли вообще испытывали подобный удар. Ханжа, отличительным качеством которого является показное благочестие, никогда не прощает тому, кто обнажает его гнилую сущность — в противном случае, он признаёт химерность своих притязаний на праведность и перестает быть ханжой, но такое случается крайне редко. Поэтому-то и не могло быть какого-то компромисса между прекрасной душой Иисуса и глупостью лицемеров, ибо ханжество, безусловно, является одной из сторон тупости, а тупость всегда сопрягается со злопамятностью, с неумением понять самого себя и другого, с неумением прощать слабости и ошибки ближних.

Однако Основатель в Иерусалиме в присутствии педантов был смущен, Он вынужден был стать спорщиком, законником, толкователем Торы, Его поучения принимали вид пламенных диспутов (Мф.21:23-27; Мк.11:27-33; Лк.20:1-8). Из прекрасного моралиста Иисус превращался в экзегета, так сильно напоминающего нам составителей Талмуда (Мф.22:23-32,41-46; Мк.12:18-27,35-37; Лк.20:27-44). И хотя евангелисты пытаются доказать нам, что Основатель выходил победителем из этих мудреных споров, Его аргументация, судя по законам науки Аристотеля, была слаба[511].

После целого дня словопрений в Храме, вечером Иисус спускался в долину Кедрон (Kedrèn = }Or:diq [Кид-рóн], совр. Вади-эн-Нар), которая находилась между Иерусалимом и Элеонской горой. В этой долине некогда протекал уже высохший одноименный поток (2 Цар.15:23; 3 Цар.15:13; 4 Цар.23:4,6,12). После возвращения иудеев из вавилонского плена она стала именоваться долиной Иосафата (Иоил.3:2). Именно в этом месте предполагался Страшный суд (Иоил.3:12)[512].

Потом Иисус заходил в Гефсиманский сад (hæn"m:$-taG [Гат Ш’мэнá] — масличная давильня) и отдыхал там (Ин.18:1-2), а на ночь поднимался на Элеонскую гору (Лк.21:37; 22:39; Ин.18:1).

М

ы не знаем, уходил ли Иисус после праздника Кущей из Иерусалима и его окрестностей — например, в Эпрайим ({éyfr:pe), Ин.11:54; ср. 2 Цар.13:23) — или же оставался в столице вплоть до праздника Ханукка, но нам известно, что в декабре 29 года Основатель был в Иерусалиме (Ин.10:22-23).

Вскоре после праздника Иисус отправился в Перею и на берега Иордана — в те места, которые Он посещал три года назад, когда следовал за школой Иоанна Крестителя (Ин.10:40; ср. Мф.19:1; Мк.10:1; Лк.18:35). Здесь, вероятно, Он встречал благосклонный прием — в особенности, в Иерихоне (Мф.20:29; Мк.10:46; Лк.19:1).

Иерихон, или, точнее, Й’рихó[513], — один из самых древних городов в котловине Иордана, основанный, быть может, в X - VIII тысячелетии до н.э. Этот город-оазис, называемый в Библии Ир hатмарúм ({yérfm:Tah ryé(— город пальм, Втор.34:3; Суд.3:13), располагался в 10 километрах к северу от Мертвого моря[514].

Иерихон был весьма богат (Strab. XVI.2:4!; Вав Талм.Берахот.43 а) и давал, по словам Иосифа Флавия, лучший бальзам (Jos. AJ.XIV.4:1; XV.4:2). Вероятно, ввиду этого в Иерихоне располагался телоний (таможня). Говорят, главный сборщик податей очень сердечно принял Иисуса в своем доме (Лк.19:1-10), а при выходе Основателя из города некоторые приветствовали Его мессианским титулом — Сын Давидов (Мф.20:30-31; Мк.10:47-48; Лк.18:38-39).

Иерихонский оазис, вероятно, напомнил Иисусу родную Галилею. Иосиф Флавий отзывался об этом месте в таких же восторженных тонах, в каких он говорил и о Галилее, называя Иерихон земным раем (Jos. BJ.IV.8:3). “Земля иерихонская, — пишет он, — самая плодородная в Иудее, производящая в огромном изобилии пальмовые деревья и бальзамовые кустарники. Нижние части стволов этих кустов надрезывают заостренными камнями и кáпающие из надрезов слезы собирают как бальзам” (Jos. BJ.I.6:6).

Церковь Лазаря в Вифании, построенная по проекту архитектора Барлуччи на руинах ранее существовавших церквей

П

осле этого благоприятного путешествия Иисус решил снова отправиться в Иерусалим, о чем и возвестил своим ученикам (Мф.20:17-18; Мк.10:33; Лк.18:31). Но они подумали, что Основатель идет в столицу с окончательной и долгожданной целью показать себя там Мессией и установить Царство Небесное. И тогда братья Зеведеевы попросили Иисуса, чтобы Он дал им в Царстве Мессии самые почетные места. На это Основатель ответил, что распределять места — не в Его власти, а во власти Бога. После этого случая остальные из Двенадцати вознегодовали на Иакова и Иоанна (Мк.10:35-41; ср. Мф.20:20-24).

Ч

ерез некоторое время Иисус и Его ученики пришли в Вифанию, в дом Симона Прокаженного (Мф.26:6; Мк.14:3; Ин.12:1). Марфа приготовила галилейским гостям вечерю (Ин.12:2), а Мария взяла сосуд с миром и возлила это масло на голову Основателя, и дом наполнился благоуханием (Мф.26:7; Мк.14:3; ср. Лк.7:37-38; Ин.12:3). Тогда некоторые из учеников вознегодовали на Марию и говорили, что это миро можно было бы продать за триста динариев и раздать деньги нищим (Мф.26:8-9; Мк.14:4-5; ср. Ин.12:4-6). Но Иисус заступился за женщину и спас ее от смущения (Мф.26:10; Мк.14:6; ср. Лк.7:44-48; Ин.8:10-11; 12:7).

э

VIII. Paq»mata toà kur…ou

47. Герой “Страстей”

«П

ророк Моисей [...] был древнее всех писателей, и через него [...] изречено такое пророчество: “Не оскудеет властитель от Иуды и вождь от чресл его, доколе не придет Тот, Которому отложено, и Он будет чаянием народов; Он привяжет к виноградной лозе осленка своего и омоет одежду свою в крови грозди”[515]. Демоны, услышавши эти пророческие слова, сказали, что Дионис родился от Зевеса, и передали, что он был изобретателем винограда, и осла[516] помещают в таинствах его, и учили, что он был растерзан и взошел на небо», — пишет Юстин (Just. Apol.I.54; ср. Just. Dial.69; Eus. HE.VIII.2:4); а Климент Александрийский добавляет: “Вечную истину видит и варварская, и эллинская мудрость в некотором растерзании, распятии — не в том, о котором повествует баснословие Дионисово, а в том, которому учит богословие вечного Логоса”.

Христианская Церковь называет искупительные страдания Богочеловека тем же словом, каким в дохристианских мистериях названы страдания языческого бога — страсти (p£qh). Diapasmos Вакха и stayrosos Христа этим словом как бы приравниваются, а суть состоит в многозначности греческого слова p£qoj — страсть, страдание, возбуждение, воодушевление. И как то ни странно, Церковь, считая греховной любую страсть, называет свою величайшую святыню Страстями (Eus. HE.II.17:21).

“С

трасти Господни” начинаются вшествием Иисуса в Иерусалим. В талмудической литературе (Мидраш Коhэлет.73:3) мы находим следующее пророчество: “Каков был первый спаситель [Моше], таков будет и последний [Машиах]. Что говорит Закон о первом спасителе? “И взял Моше жену свою и сыновей своих, посадил их на осла” (Исх.4:20. — Р.Х.). Так же и последний Спаситель: “кроткий и сидящий на ослице” (Зах.9:9. — Р.Х.)”.

Вход Иисуса в Иерусалим с исторической точки зрения остается для нас загадкой: то ли Иисус, взяв на вооружение пророчество из Книги Захарии, раздобыл себе осла и въехал на нем в столицу, то ли евангелисты из догматических соображений приписали Основателю это действие. Во всяком случае, Иисус не мог, как повествует Примус, ехать одновременно на двух ослах — ослице и осленке (Мф.21:7), и не мог Он также ехать на необъезженном осле, как то утверждают Секундус и Терциус (Мк.11:2; Лк.19:30), ибо на таковом без чуда далеко не уедешь, а, скорее, свалишься с него в самый неподходящий момент на смех всем.

Таким образом, мы можем предположить, что Иисус около селения Виффагия (Bhqfag» [Бэтфаг э ] = y¢GaP-ty"B [Бэ^йт Паг-г э ^й]) “нашел молодого осла, сел на него” (Ин.12:14) и въехал в Иерусалим. Сопровождавшие Его — в основном, женщины и дети, — помянуя слова из книг Исаии и Захарии (Ис.62:11; Зах.9:9), восклицали: “hошана! благословен грядущий во имя Адоная!” (Мк.11:9). Вероятно, к этому шествию присоединилась некоторая часть жителей Иерусалима (Ин.12:12,18). И тогда некоторые фарисеи сказали Иисусу, чтобы Он запретил своим поклонникам восклицать такие приветствия, но Основатель ответил им: “Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют” (Лк.19:39-40).

Немецкий богослов Г.С.Реймарус (1694 - 1768) в своей “Апологии, или Сочинении в защиту разумных почитателей Бога” утверждает, что Иисус замышлял политический переворот и торжественно въехал в Иерусалим, чтобы при содействии народа провозгласить себя царем. Однако тот, кто безоружный с толпой таких же безоружных вступает в город, восседая на животном, олицетворяющем собою мир, — тот, безусловно, или является уже общепризнанным властителем, или намеревается стать таковым с помощью средств, исключающих насилие. Кроме того, Реймарус, как видно, забыл, что в пророчестве из Книги Захарии сказано, что “Царь [...] грядет [...] кроткий [...]” (Зах.9:9); и если Иисус при вшествии в Иерусалим руководствовался этим пророчеством, то, конечно же, Он не имел намерения отступать от “кротости” — в том понятии, который подразумевает насильственное свержение власти.

Нам неизвестно, какие умонастроения были у Иисуса при въезде в Иерусалим. Во всяком случае, версия насильственного переворота в политическом смысле слишком проста для такой сложной и многогранной личности, как Иисус. В конце концов, если мы чего-то не допонимаем в тех или иных поступках великих людей, то прежде всего это надо поставить в укор самому себе, своему неумению понять личность, стоящую на другой ступени миропонимания. Людям, далеким от гениальности, нельзя давать окончательные оценки деятельности тех людей, которые оценивают мир по другим, отличным от общепринятых, критериям. Ведь в результате обычно бывает так, что то, что по воззрениям большинства считалось ошибкой, оказывалось единственно правильным. Гений отличается от простых и талантливых людей именно оригинальностью. Гений обладает способностью угадывать даже то, что ему не вполне известно, и вследствие такой прозорливостью он встречает непонимание (вплоть до презрения) со стороны большинства людей, которые, не замечая промежуточных пунктов, видят лишь противоречия в творчестве и деятельности, которая не подгоняется под общепризнанный стандарт. И если талант — это человек, покоряющий труднодоступную высоту, то гений покоряет такие высоты, которые человечество просто перед собой не ставит, ибо эти высоты находятся за пределами поля зрения.

Г

оворят, что по вшествии в Иерусалим Иисус вошел в Храм, который ввиду действий, связанных с жертвоприношениями, напоминал рынок (Вав Талм.Рош hашшана.31 а; Санhедрин.41 а; Шаббат.15 а), “и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей” (Мф.21:12; Мк.11:15-16; Лк.19:45).

Этот эпизод очень нравился отрицавшим жертвоприношения христианам-эбионитам, и они приписали Иисусу следующую фразу: “Я пришел отменить жертвоприношения; если вы не оставите жертвоприношения, гнев Божий не оставит вас” (ЕЭ. — Epiph. Haer.30:10).

В

ечером Иисус “вышел в Вифанию с двенадцатью. На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, пришед к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было [собирания] смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики Его. И пришли в Иерусалим” (Мк.11:11-15).

Этот эпизод показывает нам душевное неравновесие Иисуса накануне своей смерти. Проклятие ни в чем не повинной смоковницы — деяние, не приличествующее богопосланной особе, и поэтому евангелисты из апологических соображений дофантазировали этот эпизод, превратив его в единственное карательное чудодеяние Иисуса (Мф.21:19; Мк.11:20).

Основатель, конечно, осознавал вероятность своей смерти, и в Нем иногда просыпалась вполне человеческая печаль или даже сожаление. В такие минуты Он скорбел душой и просил Бога, чтобы Его миновала сия горькая чаша (Ин.12:27). Синоптики отнесли эти минуты душевной борьбы Иисуса к моменту, предшествующему аресту, и украсили этот рассказ особыми деталями (Мф.26:37-46; Мк.14:33-42; Лк.22:40-46)[517], но то и другое они сделали для эффекта, ибо Иисус не мог знать точного времени своего ареста.

Иисус еще мог избежать смерти, но не захотел этого сделать, Он предпочел испить свою чашу до дна. Поборов в себе человеческую слабость, Он стал непоколебим и таким же остался в памяти людей — несравненным героем “Страстей”.

С

тех пор Иисус “учил каждый день в храме” (Лк.19:47). О! Он уже не был тем кротким пророком, автором Нагорной проповеди, теперь Его обличительные проповеди более напоминали гнев наби Элиййаhу (UhæYil"))yibæn — пророк Илия).

Критика Иисуса прежде всего была направлена на педантов, формализм которых сопровождался высокомерной черствостью. Основную часть таких ханжей Основатель находил в среде представителей ортодоксальных течений. В особенности фарисеи подвергались обличению со стороны Иисуса: “На Моисеевом седалище (he$om)"SiK-la() сели книжники и фарисеи [...], связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища (}yiLip:T) свои и увеличивают воскрилия (tyicyic) одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах, и приветствия в народных собраниях” (Мф.23:2,4-7). Основатель не боялся обличать ортодоксов прямо в глаза: “Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой (r¢Ui(-$UrfP)[518]! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония [...]. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру” (Мф.23:24-28,23)[519].

По отношению к ортодоксам Иисус вел себя в Храме весьма вызывающе. Говорят, как-то раз Он дошел даже до такой дерзости, что вошел со своими учениками во двор для священников (Pap. Ox.840). Однажды, в минуту возбуждения, у Иисуса вырвалась неосторожная фраза: “Я могу разрушить сей храм рукотворный и создать новый, нерукотворный”[520]. Неизвестно, какое значение придавал Основатель этим словам, но на них впоследствии, кажется, было указано как на причину виновности Иисуса и Его учеников (Мф.26:61; ЕП.26).

48. Oƒ ¢rciere‹j

В

Евангелиях слово oƒ ¢rciere‹j — множественного числа: первосвященники; но это вовсе не означает, что в Иудее в одно и то же время было несколько первосвященников, ибо эту должность занимал только один человек. Если же мы обратим внимание на употребление в данном случае артикля, то поймем, что это слово означает семейство первосвященника, а точнее — семейство Ханана.

В Новом завете тесть первосвященника Каиафы именуется `/Annaj [háннас] (Ин.18:24; Деян.4:6), но при сравнении написаний имени этого человека в греческой форме у Иосифа Флавия и еврейской форме в Талмуде мы приходим к более точной передаче — }ænfx [Ха-нáн].

Ханан бар-Шет был назначен первосвященником в 7 году Квиринием на смену Иоазару, который не смог поладить с народом во время переписи (Jos. AJ.XVIII.2:1). В 14 или 15 году Ханан был лишен первосвященнического сана прокуратором Валерием Гратом (Ibid.2:2), но сохранял авторитет до конца своей жизни (Jos. AJ.XX.9:3). Ханана продолжали называть первосвященником, хотя он уже не занимал этой должности (Ин.18:15,16,19,22; Деян.4:6). Более полувека, почти без перерыва, первосвященнический сан оставался в его семействе (Jos. AJ.XVIII.2:1-2; 4:3; 5:3; XIX.6:2; 8:1; XX.9:1): все пятеро его сыновей, не считая зятя, были в свое время первосвященниками (Jos. AJ.9:1; ср. Тосефта.Менахот.2). Почти все высшие должности Храма тоже принадлежали семейству Ханана (Jos. AJ.XX.9:3; Вав Талм.Песахим.57 а). В сущности, он был вождем священнической партии, и все дела в ей производились с его ведома и одобрения. Семейство Ханана принадлежало к партии саддукеев (Jos. AJ.XX.9:1; Деян.5:17) и последовательно преследовало христиан, а младший сын Ханана, тоже Ханан, в 62 году был инициатором побития камнями Яакоба Ахмары (Иакова, брата Господня) (Jos. AJ.XX.9:1).

Зятем Ханана был первосвященник Иосиф Каиафа (KaŽ£faj) (Ин.18:13), или, точнее, Йос э п Кайяпá ()fpæYaq v"sOy)[521]. Квартус ошибочно называет его первосвященником “на тот год” (Ин.11:49; 18:13), ибо эта должность, в отличие от должности древнеримского консула, не была обязательно сменяема ежегодно. Первосвященником Каиафу назначил прокуратор Валерий Грат, а лишил этого сана в 36 году имперский легат Сирии Вителлий (Jos. AJ.XVIII.2:2; 4:3). О личности Каиафы в древних источниках сказано крайне мало, ибо, вероятно, его должность была лишь номинальной, а настоящим властителем духовенства был Ханан.

Н

езадолго до наступления Пасхи “первосвященники” и старейшины духовенства решили погубить Иисуса, “потому что боялись народа” (Лк.22:2; Мф.26:3-5; Мк.14:1-2; Лк.19:47-48). Примус и Секундус пытаются убедить нас, что мотив для осуждения Иисуса был чисто религиозный, и рассказывают нам о весьма сомнительном суде Санhедрина (Мф.26:59-66; Мк.14:55-64)[522]. Вот как передает этот эпизод Секундус: «Первосвященники же и весь синедрион искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти; и не находили. Ибо многие лжесвидетельствовали на Него, но свидетельства сии не были достаточны. И некоторые, встав, лжесвидетельствовали против Него и говорили: мы слышали, как Он говорил: “Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный”. Но и такое свидетельство их не было достаточно. Тогда первосвященник стал посреди и спросил Иисуса: что Ты ничего не отвечаешь? чтó они против Тебя свидетельствуют? Но Он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы ýзрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои[523], сказал: на что еще нам свидетелей? вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти”. Итак, Санhедрин обвинят Иисуса в соблазне против культа Яхве — в меситизме [524].

Однако давайте посмотрим на этот эпизод критически. Против Иисуса якобы выступают “лжесвидетели”, но хотя никто не подвергает их перекрестному допросу, а Иисус не отвечает на их обвинения, они ничего не могут сказать такого, что дало бы повод к Его осуждению. Иисус сам обвиняет себя, признав, что Он Мессия. Но тогда, спрашивается, для чего же нужны “лжесвидетели”, если их показаний недостаточно для осуждения?.. Следовательно, “лжесвидетели”, если они вообще были, являются обыкновенными свидетелями, а стало быть, Иисус говорил о том, что Он может разрушить Храм.

Талмуд, кстати, тоже представляет казнь Иисуса как чисто религиозное наказание. Правда, все факты в нем уже искажены до неузнаваемости и не имеют исторической ценности. “Ко всем виновным в смертных грехах не применяют мер тайного розыска, за исключением месита. А как поступают с ним? К нему поставляют двух[525] ученых мужей во внутреннем помещении, а он сидит в наружном помещении, и зажигают у него светильник, чтобы его видели и слышали его голос. Так поступили с Бен-Стадой в Луде: назначили к нему двух ученых [мужей] и побили его камнями” (Тосефта.Санhедрин.10:11). “[...] свидетели, слушающие снаружи, приводят его на суд и побивают камнями. Так поступили с Бен-Стадой в Луде, и его повесили (по-видимому, после побития камнями; ср. Втор.21:21-23. — Р.Х.) накануне Пэсаха” (Вав Талм.Санhедрин.67 а). “Накануне Пэсаха повесили Йэшу. И за сорок дней был объявлен клич, что его должны побить камнями за то, что он занимался колдовством: кто может сказать что-либо в его защиту, пусть придет и скажет. Но не нашли в его защиту ничего, и его повесили накануне Пэсаха. Сказал Ула: допустим, он был бы бунтовщиком, тогда можно искать [повод для] защиты; но ведь он месит, а Милосердный говорит: “не жалей и не покрывай его”. Йэшу — другое дело: он был близок к царскому двору” (Вав Талм.Санhедрин.43 а; барайта изымалась).

Теоретически Санhедрин мог осудить Иисуса, обвинив Его в меситизме, ибо действия Основателя при желании могли быть истолкованы как нарушение предписаний Торы: “А пророк ()yibæNah), который будет злоумышленно говорить слово от имени Моего, чего Я не велел ему говорить, и который скажет от имени богов других ({yir"xA) {yiholE)), — и мертвец пророк этот” (Д’барим.Шоп’тим.18:20 = Втор.18:20, РХ).

Однако практически суд Санhедрина нельзя считать историческим фактом.

Представим на минуту, что Санhедрин действительно осудил Иисуса на смерть. Сразу же отметим, что хотя евреи и имели право выносить смертные приговоры, но сам приговор вступал в силу только после утверждения его римской властью — в частности, прокуратором (Ин.18:31; Jos. AJ.XX.9:1; Иер Талм.Санhедрин.1:1). Поэтому Санhедрин по окончании процесса передает Иисуса Пилату, но не ходатайствует почему-то перед прокуратором об утверждении уже вынесенного приговора, а обвиняет Основателя в том, что Он якобы хотел сделаться иудейским царем, то есть освободить Иудею от римского владычества. Недурное обвинение со стороны иудейских патриотов!.. Понятно, что в смерти Иисуса виновны не зелоты и фарисеи, не патриоты-националисты, а лояльная к Риму иудейская аристократия.

Однако почему же мы не можем признать суд Санhедрина историческим фактом? Прежде всего нас должен насторожить тот факт, что Санhедрин, насколько нам известно, не осудил ни одного современника Иисуса из тех, которые выдавали себя за Мессию; все они были предметом интереса римской юстиции. Кроме того, и это самое главное, Санhедрин не мог собраться после захода солнца, ибо это запрещали иудейские предписания (см., напр., Деян.4:3), а Примус и Секундус как раз утверждают, что Санhедрин был собран сразу же после ареста Иисуса, то есть ночью (Ин.13:30; 18:3; Мф.26:57,59,74; 27:1; Мк.14:53,55,68,72; 15:1).

Таким образом, суд Санhедрина над Иисусом вообще не имел места. В самом деле, если убрать из текста Евангелий отрывок об этом суде, остальная часть повествования становится вроде бы даже более убедительной. Впрочем, частная беседа Ханана с Иисусом вполне могла состояться, но это не была официальная судебная процедура, а, скорее, предварительный допрос проримского чиновника перед выдачей Иисуса прокуратору.

Ч

тобы докопаться до истины, нам придется обратиться к Евангелию от Иоанна. В нем говорится, что иудейские старейшины собрались на совещание и решили, что если они не примут никаких мер против Иисуса, то Он многих увлечет своей проповедью, и тогда “придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом”. И в этот момент прозвучал приговор, который впоследствии стал истолковываться христианами как пророческие слова об искупительной жертве: “Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб” (Ин.11:47-50).

Из этого повествования неопровержимо явствует, что арест Иисуса был вызван не религиозными, а политическими мотивами. Священническая партия, державшая в руках богатство и существенную власть, до ужаса боялась всяких народных волнений и смут, которые могли бы дать римлянам повод к репрессиям и поставить под угрозу привилегии “первосвященников”. В глазах Ханана и его семейства Иисус был всего лишь одним из многих, которые выдавали себя за Мессию и пытались свергнуть римское владычество и которые то и дело появлялись в Палестине, вызывая беспорядки, кровопролитие и репрессии со стороны Рима.

Ну тогда как же в Евангелия и Талмуд проникла идея о чисто религиозном суде над Иисусом? Ответ на этот вопрос не так уж и сложен. Что касается антихристианского Талмуда, то эту идею он почерпнул из Евангелий и не имел никаких оснований от нее отказываться, ибо Иисус в глазах иудаистов является лже-Мессией.

Появление этой версии в Евангелиях тоже вполне объяснимо. До Нерона христианство не подвергалось крупным гонениям со стороны Рима[526], ибо в глазах столицы империи оно являлось всего лишь одним из течений культа Яхве. Христианство постепенно распространялось по всей Римской империи и носило космополитический характер, и поэтому оно, далекое от идей государственности, не хотело ссориться с римской властью. Христиане, вероятно, не участвовали в Первой Иудейской войне[527]; и во Второй Иудейской войне под руководством Бар-Кохбы они не принимали участия, как о том сообщает Евсевий в своей Хронике под семнадцатым годом правления Адриана (ср. Just. Apol.I.31). Итак, для того, чтобы не вызвать к себе недоброжелательного отношения со стороны римской власти, христиане при составлении Евангелий должны были позаботиться, дабы римский чиновник — прокуратор Понтий Пилат — не выглядел бы как виновник смерти Основателя, а для этого нужно было представить силу, давившую на “бедного” Пилата и заставившую его казнить Иисуса. И в качестве такой силы была выставлена иудейская религиозность, которая в период Иудейской войны и по ее окончании представлялась римлянам главным врагом и причиной начала кровопролития.

Н

ас не должен смущать тот факт, что причиной смерти Иисуса были не религиозные, а политические мотивы, ибо это вовсе еще не означает, что Иисус вынашивал какие-то идеи политического плана. “Предусмотрительность” семейства Ханана, этой проримски настроенной партии, далекой от религиозной праведности, — вот главная причина осуждения и смерти Иисуса. Все консервативные партии от самого возникновения человеческого общества всегда были одинаковы: полагая, что наилучшим делом управления служит препятствование народным движениям, они считали себя обязанными предупреждать любыми средствами всяческие смуты и волнения. Смерть Иисуса была одним из многих примеров этой политики. И если нужно указать пальцем на главного виновника смерти Основателя, то перст следует направить не на еврейский народ, не на иудаизм, а на иудейскую аристократию, а точнее, на ХАНАНа.