Проделки природы

Большая часть человеческих взаимоотношений (по крайней мере 51%) основана на обманах и уловках, иногда веселых и забавных, иногда низких и злобных. Лишь немногие счастливцы, такие, как матери и мла­денцы, истинные друзья и любящие, совершенно ис­кренни друг с другом. Чтобы вы не думали, что я цинич­но искажаю положение вещей, я приведу несколько примеров того, как сама Природа, в процессе эволюции, установила несколько игровых трансакций. Некоторые из них кажутся настолько циничными с человеческой точки зрения, что трудно решить, смеяться ли над ними как над практичными уловками или оплакивать их как трагедии*. Однако их конечный результат — обеспече­ние выживания вида. Человеческие психологические игры также имеют значительную ценность для выжива­ния, иначе играющие скоро бы вымерли. И эта ценность не уменьшается, если мы рассматриваем их как уловки, и не возрастает, если мы принимаем их всерьез.

Простейший пример биологической проделки мож­но обнаружить у обыкновенных кур. В сентиментальном описании дело выглядит так. Снеся яйца, она садится на них, посвящая себя им целиком. Время от времени, с предусмотрительностью хорошо обученной акушерки, она переворачивает их, так что благодатное тепло ее тела достигает всех сторон этих покрытых кальцием «маток», в которых развивается ее потомство. В конце концов благодаря ее постоянству и заботе появляются здоровые птенцы. Таким образом, она являет человечеству безуп­речный пример разумной и самоотверженной матери.

В действительности же происходит следующее. Из-за определенных изменений в железах после кладки яиц нижняя часть ее груди перегревается. Это неудобство заставляет ее искать что-нибудь, что могло бы охладить ее. Она сидит на яйцах, потому что они прохладны. Но через некоторое время соприкасающаяся с ее телом по­верхность яиц нагревается, и тогда она переворачивает их, пока прохладная нижняя сторона не оказывается на­верху, снова давая ей облегчение. После того как она повторяет это достаточно долго, из яиц вылупляются птенцы, и она — к большому своему удивлению — обна­руживает вокруг себя выводок цыплят. По сути, она об­маном была вынуждена сидеть на яйцах, но это приводит к таким же результатам, как если бы она знала, что дела­ет. Точно таким же образом люди, играющие в сексуаль­ные игры, могут в конце концов родить детей, столь же здоровых и крепких, как у тех, кто сознательно планиро­вал их. Приятная иллюзия — полагать, что курица сидит на яйцах из сознания материнского долга, а не под дей­ствием прозаических желез. Равным образом людям, по­ступками которых на деле движет скрипт, приятно счи­тать, что они знают мотивы своего поведения. В одном случае скрипт (с входящими в него обманами) обеспечи­вается генами, в другом — инструкциями родителя.

Еще более удивительно поведение самца рыбы-ко­люшки. Здесь отцовство так же ярко проявлено, как ма­теринство у кур. Самец колюшки так же беззаветно по­свящает себя потомству, как курица. Первым делом, после копуляции, он хватает оплодотворенные икринки в рот, потому что, если мать первой схватит икринки, она их попросту слопает. Заботливый же отец помещает их в гнездо из травы, которое сам сплел. Как только он это сделал, у него под действием желез возникает спазм мышц, лишающий его возможности открыть рот. Он стоит стражем над икринками, плавая вокруг гнезда до тех пор, пока вылупившиеся мальки не покидают его. Он продолжает защищать их, пока они не подрастут доста­точно, чтобы самим обеспечить себя. Все это время он остается голодным, пока не оказывается наконец спо­собным вновь открыть рот. Этот пример беззаветного отца, голодающего на страже своего потомства, не ус­кользнул от моралистов. В действительности же дело об­стоит иначе. По мере того как он становится все более голодным, икринки в гнезде все более вызывают его ап­петит. Он остается при них, а потом при мальках, пока они еще малы, в надежде поживиться ими, чего не имеет возможности сделать из-за зажатого рта. Так он крутится вокруг гнезда, которое представляется ему возможным источником пищи, с захлопнутым ртом, ожидая, пока рот сможет открыться. И он раскрывается — как раз, когда новорожденные мальки уплывают прочь. Таким образом, то, что выглядит как беззаветное отцовство, в действительности — фрустрированный каннибализм.

Колюшка ближе к переживанию мук Тантала, чем какое-либо другое существо, кроме разве что голодного человека. Но голодные люди — жертвы чисто человечес­кой истории, которую они сами могут менять и меняют, в то время как колюшка — беспомощная невинная жертва космической силы, с которой рыбка ничего не может поделать, своего рода Чарли Чаплин эволюции, жертва одновременно смешная и печальная в своем ожиданий еды, которая уплывает как раз тогда, когда, наконец, по­является возможность ее съесть.

Для курицы приманка — прохладный объект, кото­рый обещает охладить ее пылающую грудь. Обещание выполняется, но откуда же вдруг появляются цыплята? «Только вас и ждали!» — говорит высидевшая их курица, но ничему из этого не научается и повторяет этот опыт снова и снова. Голодного самца колюшки привлекает предполагаемая пища, но это обещание не сбывается. Куда же деваются эти мальки как раз тогда, когда нако­нец можно раскрыть рот? Разочарованный папочка может лишь воскликнуть: «Почему это всегда со мной случается?»

Выше на шкале эволюции, не так далеко от челове­ческой расы, расположена еще одна шутка Природы, на сей раз определяемая частично биологией и железами, частично выбором самого играющего. Это музыкальная комедия, разыгрываемая тюленями в брачный сезон. Первыми приходят самцы, которые собираются на лю­бимой скале или участке берега. Они выказывают свои притязания шумными вспышками ярости и кровавыми битвами, в результате которых сильнейший получает лучший участок территории. Месяцем позже появляются самки — «телки», как их называют, что мало соответст­вует их грациозности. Каждая самка выбирает себе тюле­ня или силой приводится в его гарем. Увы, в результате некоторые сильные и смелые самцы получают больше, чем им следовало бы по справедливости, разгораются новые битвы, в которых одинокие самцы пытаются от­бить пару самок для себя. В конце концов слабейшие из­гоняются и вынуждены оставаться холостяками.

Интересно, что все самки беременны с прошлого года; они проводят месяц или два на этой брачной терри­тории, прежде чем родить, наблюдая бои. Вскоре после того, как они родят, они забирают детей в воду, чтобы научить их плавать. Пока они там, победители-самцы должны оставаться на берегу, охраняя свои территории. У холостяков же нет территорий, которые нужно было бы охранять, так что они подплывают к самкам в эту своеобразную школу для молодняка⁹. Таким образом, в конце концов холостяки получают свое, в то время как старым сильным тюленям приходится оставаться на бе­регу, охраняя свои владения. Вот как это происходит у тюленей; многие человеческие романы обходятся более скудным материалом, чем этот.

Высшие приматы также, по-видимому, не чужды классике. Орангутанги пришли прямо из «Камасутры»; их половая жизнь осуществляется в позах висения на де­ревьях. Они способны выдумать больше акробатических поз, чем целый полк индуистских философов. Бабуины более романтичны, сочетая в себе тюленей и нечто от Флобера или Стендаля. Большой самец имеет свой га­рем, оставляя значительное число молодых самцов без возможности производить потомство. Эти холостяки поджидают на краю территории, и когда большой самец отвлекается чем-то иным, эти Паппьо делают знаки его наложницам; наложница охотно готова пойти с ним, и если самец-хозяин не вмешивается, природа берет свое, а потом любовники расстаются, довольные друг другом. Если же самец-хозяин появляется и застает их, самка мгновенно совершает двойное сальто. Она бросается на землю, производит ужасный шум, в негодовании указы­вает на своего Ромео, как бы крича: «Эта обезьяна меня изнасиловала!» Самец-хозяин восклицает: «Вот оно что!» — и бежит за обидчиком, который убегает от него по всей лощине. Это оставляет гарем совершенно откры­тым, и та же самка начинает игру «Насилие!», выбирая другого холостяка, ждущего в чаще, приближаясь к нему и удовлетворяя свои желания.

Биологическое значение этих гаремных сцен у тюле­ней и бабуинов состоит в том, чтобы распространять гены. Это создает разнообразие в эволюции и таким об­разом служит полезной цели. Может быть, человеческая раса возникла как раз потому, что наши предшественники-человекообразные играли в «Насилие!» или «Поторо­пись, пока он бесится». Не следует принижать значение этих обезьяньих забав; если бы их не было, нас тоже могло бы не быть.

Все это может быть не так приятно бабуину-самцу, владельцу гарема, или тому, кто полагает, что бабуины должны были бы быть более моральными, а то так и но­сить платьица", но, как к этому ни относиться — с се­рьезностью или негодованием, — это мало меняет дело. Серьезность и негодование лишь порождают войны, а если бы все начали смеяться, то скоро перестали бы стрелять друг в друга. В конце концов, это хорошо из­вестный принцип химической войны: каждая сторона знает, что если удастся повергнуть другую сторону в смех, война будет выиграна. Если это удастся обеим сторонам, война прекратится сама собой, что, впрочем, с точки зрения военных, может быть даже хуже, чем пора­жение. Так что если кто-то более серьезен или более не­годует, чем ты, он может быть и более прав. Если бы бабуины и тюлени могли разразиться смехом по поводу номеров, которые они выделывают, то игры бы разру­шились и настала бы более справедливая и мирная жизнь, где никто никому бы не вредил. Но пока они не смеются, игры продолжаются; и то же происходит с людьми.