С первых месяцев жизни ребенка учат не только что делать, но также и что видеть, слышать, трогать, думать и чувствовать. И кроме всего этого, ему также говорят, будь он победителем или неудачником, и как кончится его жизнь. И эти инструкции программируют его ум и его мозг так же жестко, как карточки — работу компьютера. То, что в более позднем возрасте человек считает своей независимостью, — это просто свобода выбирать определенные компьютерные карточки, дырочки же по большей части остаются там, где они были пробиты с самого начала. Некоторые люди обретают возбуждающее чувство свободы с помощью бунта, что обычно означает одно из двух: либо они берут стопку карточек, впечатанных в раннем детстве, которыми они до сих пор не пользовались, либо они переворачивают некоторые из карточек вверх тормашками или справа налево и делают противоположное тому, что написано. Часто это означает просто следование инструкции специальной карточки, которая гласит: «Когда тебе будет 18 (40), используй эту новую стопку карточек или переверни вот эти карточки». Другой род бунта следует инструкции: «Когда тебе будет 18 (40), выброси все карточки серии А и останься в пустоте». Эту пустоту приходится заполнять так быстро, как только возможно, новыми случайными программами, получаемыми от наркотика или от «революционного» лидера. Таким образом, в попытках избежать превращения в тупоголовых или яйцеголовых, эти люди кончают превращением в кислоголовых и злобно-левых. В любом случае каждый человек послушно кончает к пяти или шести годам — да, к пяти или шести, — формированием скрипта или жизненного плана, в значительной степени продиктованного его родителями. В этом плане указано, как он собирается провести свою жизнь, как он ее кончит, будет ли он победителем, непобедителем или неудачником. Умрет ли он в большой комнате, в окружении близких и любимых, или в коридоре городской больницы, или он умрет, как птица, камнем падающая в холодные неспокойные воды Золотых Ворот. В пять-шесть лет ребенок не знает еще всего этого, но он знает о львах-победителях, одиноких пустых коридорах и мертвой рыбе в холодной воде. И он знает достаточно, чтобы прийти первым или вторым, как его отец, его папочка, или последним, как «мой старикан — уж он удержит свой стакан!» Это свободная страна; но не глазей на людей. У нас свобода слова, так что слушай меня. Если ты не позаботишься о себе, никто другой о тебе не позаботится, но (1) нет, нет, не трогай, или (2) убери лапы от моих денег, или (3) ты что, вором хочешь вырасти?
|
|
Ну-ка, дай ему сдачи! Задай ему хорошенько! Извинись сейчас же. Смотри у меня! Ты у меня поплачешь, маленькое чудовище. Позлись, позлись. И тебе не стыдно! Да кто же так делает?! Ты что, пришибленный? Я научу тебя, как думать и что чувствовать. Не думай такого. Обдумай это хорошенько, пока не будешь смотреть на это, как я. К тому же покажу тебе, как это делать. Вот как с этим справляются. Ты не знаешь, кем стать, когда вырастешь? Я покажу тебе, кем быть. Будь хорошим. Делай, как тебе сказали, Адольф, не задавай вопросов. Будь другим. Почему ты не можешь быть, как все дети?
|
|
Так, наученный на что не смотреть, чего не слышать, чего не трогать, что чувствовать, как не думать, кем не быть, ребенок отправляется в школу. Здесь он встречает учителей и детей, таких же, как он. Это называется начальной школой, в действительности же это школа законничества. К десяти годам (возраст, на котором застревают юристы) он становится совершенным сутягой в самозащите. И для него это необходимо, в особенности если он трудноподдающийся или непослушный. Вы сказали не замазывать то, что написано на доске, но вы не сказали, что нельзя стирать (или наоборот). Ты сказал, чтобы я не отнимал у нее пирожное, а про жевательную резинку ты не говорил. Ты сказал, чтобы я не говорил дурных слов кузине Мори, но ты не говорил, чтобы я ее не раздевал.
Позже, в старших классах, формируются реальные скрипты. «Не давай себе воли. Ты забеременеешь». До сих пор она не знала, как быть с возможностью забеременеть, теперь знает. Но она все еще не готова. Она должна дождаться сигнала. «Не давай себе воли — забеременеешь! — пока я не дам тебе сигнала». Она знает, что матери было шестнадцать, когда она родилась, и без труда соображает, что была зачата вне брака. Естественно, мать чувствует сильное беспокойство, когда дочь достигает шестнадцатилетия. Однажды мать говорит: «Лето — самое плохое время. Вот когда старшеклассницы беременеют!» (Она обобщает свой собственный опыт.) Это и есть сигнал. Девочка принимает его и беременеет.
«Не заходи в мужскую комнату, там может оказаться дурной человек, который сделает с тобой нечто отвратительное», — говорит отец восьмилетнему сыну. Он повторяет это примерно раз в год. Так что в определенный момент мальчик начинает интересоваться, что это за «нечто отвратительное», и он знает, куда пойти, чтобы выяснить это. Отец другого подростка вкладывает в одно предложение не только сексуальные инструкции, но целый жизненный сценарий: «Смотри у меня, если я тебя поймаю по дороге в этот дом на Бурбон-стрит, где женщины сделают все, чего ты захочешь, за пять долларов!» Поскольку у парня не было пяти долларов, он стащил их из кошелька матери, собираясь пойти на Бурбон-стрит завтра же после обеда. Но нужно было так случиться, что мать именно в этот вечер решила пересчитать деньги. Пропажа была обнаружена, а мальчик пойман и наказан. Он получил хороший урок: «Если бы я пошел сразу же после обеда, вместо того чтобы откладывать это на завтра, все было бы хорошо». Его не поймали бы с его пятью долларами. Это хороший скрипт непобедителя. Если хочешь женщин — добудь денег и потрать их так быстро, как только возможно, прежде чем тебя поймали. Ты не можешь победить, но ты, без сомнения, можешь уберечься от проигрыша.
Инструкция для неудачника звучит приблизительно так: «Если тебе не удастся сразу же, пробуй снова и снова. Даже если ты немного выиграешь, не оставляй попыток, и ты в конце концов проиграешь, потому что «ты же не можешь побить их всех». Инструкция для победителя: «Зачем вообще терпеть поражение? Если ты проиграл, значит, ты плохо играл. Так что давай еще раз, пока не научишься делать это хорошо».
Если не вмешается какая-нибудь решительная сила, скрипт будет доведен до своего счастливого или горького конца. Есть три такие силы. Величайшие разбиватели скриптов — крупные массовые события, безжалостно обрубающие пути истории: войны, голод, эпидемии, угнетение, которые сминают всех на своем пути, как космические паровые катки, всех, кроме тех, кому дано взобраться в кабинку и использовать их как средство своего продвижения. Вторая сила — психотерапия и другие преобразования, которые разбивают скрипты и превращают неудачников в не-побеждающих («постепенное улучшение»), а не-побеждающих в победителей («Выздоровление», «Рывок», «Увидел свет»).
|
|
В редких случаях побеждает третья сила — скрипт разрушается собственным решением или перерешением самого человека. Это происходит с людьми, скрипт которых позволяет им принимать самостоятельные решения. Наиболее яркий пример последнего времени — Мао Цзедун, глава КНР, начинавший как человек среднего класса с соответствующим скриптом, но в результате внутренней борьбы ставший тем, что он называет реальным пролетарием. Он стал чувствовать себя комфортно в этой роли и неуютно в роли человека среднего класса, которая благодаря непреодолимым обстоятельствам китайской истории превратилась в роль неудачника. Оседлав историю, он стал победителем в войне и политике, равно как и в литературе: мало кто в наше время так популярен и широко читаем при жизни.
Важно отметить, что скрипт не «бессознателен»; его легко обнаружить, искусно задавая человеку вопросы, причем он даже может сделать это и сам. Проблема лишь в том, что большинство людей сопротивляется тому, чтобы признать существование такого жизненного плана, и предпочитает демонстрировать независимость посредством игр — игр, которые сами диктуются их скриптами.