О революционном братстве

"Свобода равенство и братство," -- гласит идеал, провозглашенный революцией.

Но интересно отметить, что обычным, характерным обращением революционеров друг к другу служит слово товарищ, а не брат. Это имеет свои глубокие причины.

Христианство ставит перед нами действительно идеал братства, равенства и любви, основу стремления к которым полагает в единстве духовной сущности людей. Для христианина, верующего в то, что все люди имеют одну единую духовную природу, одного небесного Отца-Бога, всякий человек, как бы дурно он ни жил, какие бы ни наносил ему обиды, все-таки есть брат в полном и действительном смысле этого слова. Он может быть не просвещенным, заблудшим или, наконец, падшим братом, но все же при всем том он остается ему братом, как дитя одного Единаго всем Отца.

И потому истинный христианин никогда, ни при каких условиях не может считать кого-либо из людей своим врагом, ненавидеть и стремиться делает зло брату-человеку, а тем более оправдывать это зло.

Истинный христианин стремится только любить и прощать. И чувствуя не только равенство, но даже больше -- единство внутренней духовной сущности людей, христианин стремится осуществлять это равенство и единство и во всех внешних отношениях с людьми.

-- 24 --

И стремление к установлению равенства и справедливости во внешних отношениях с людьми является у христианина как бы начатком торжества любви, ибо когда любовь проходит в полноте, она больше и равенства, и справедливости и покрывает все это в торжестве своем.

Революционер толпы тоже стремится к равенству и справедливости, прежде всего в отношении обладания предметами вещественнаго мира, но обычно побуждает его к этому вовсе не стремление к торжеству братства и любви, а эгоистическое стремление получить свою долю в равной, т. е. не в меньшей доле, чем у соседа. "Равенство" в этом случае играет роль только лишь средства не упустить свое.

Отрицая же при этом, в силу обычной материальности социалистов, духовную природу людей, как основу их жизни, революционер толпы и не может признать в человеке брата, в действительном значении этого слова, т. е. отнестись к человеку как к частице единой с ним жизни. Человек для него не брат по существу, а только "товарищ", спутник по положению. И, по существу, революционное братство и есть не братство, а только "товарищество", где людей соединяет одинаковость внешнего положения и совпадение внешних интересов жизни, а вместо непризнания в каждом человеке единого духа Божия.

Таким образом, подобными товарищами, по совпадению интересов, не в обиду будь сказано, могут быть и разбойники, отправляющиеся на грабеж, и воры, действующие вместе, и даже волки, отправляющиеся на общую добычу. Понятно, что это товарищество заставляет товарищей помогать друг другу только до тех пор, пока это совпадает с их общими интересами. Но как только они кончаются, часто такие друзья и товарищи превращаются в смертельных врагов. И мы это видим постоянно...

Потому-то революционные "товарищи" никогда и не могут стать друг другу верными братьями. У них недостает для этого той внутренней, духовной связи, которая есть у христиан, не достает веры в то, что все люди-братья, все дети единого Бога -- единого Духа жизни. Общность интересов, которая обычно связывает "товарищей" толпы, соединившихся на платформе материального благополучия, легко при изменившихся условиях может быть нарушена, когда станет выгодно действовать не за, а против друг друга, и вот вчерашние "товарищи" сегодня становятся непримиримыми врагами.

Показалось, например, товарищу, что программа такой-то партии лучше всего содействует материальному благополучию людей, а в том числе и его, и он присоединяется к членам этой партии, как товарищ. Но покажется ему завтра, что программа другой партии еще лучше обеспечивает материальное благоустройство жизни, и он переходит туда и, смотришь, уже на ножах с членами первой партии...

Таким образом, выходит, что революционное товарищество далеко от того, чтобы создать из людей истинных братьев, всегда готовых терпеть, любить, прощать и помогать друг другу.

По существу в нем и нет никакого братства. Вернее, братство попало в революционные лозунги как бы по недоразумению.

В начале переворота, после свержения продолжительного гнета стараго правительства, людей обычно, действительно, охватывает братское чувство. Невольно, в радостный миг освобождения, пробуждается и вспыхивает в людях братская связь. И вот здесь-то, в начале революции, и услышишь чаще всего искренно сказанное слово: "брат!"

Но его рождают тут не материалистические теории социалистов, а скорее наоборот, -- его создают проблески тех истинно--христианских, братских чувств, той высшей духовной природы людей, которая проявляется в порыве радости первого освобождения.

В дальнейшие же моменты революции, когда толпой, получившей вдруг

-- 25 --

внешнюю свободу, по неподготовленности ее к сознательному нравственному усилию, начинает опять завладевать низшая, эгоистическая природа, утверждаемая и питаемая тут уже собственно революционными идеями о материалистическом равенстве в обладании внешними благами жизни, -- слово "брат" становится все реже, и все чаще начинает слышаться слово "товарищ", пока наконец дух братства и любви, как светлый гость, явившийся в начале, не отлетит совершенно и не заменится товариществом, созданным на почве эгоизма, выгоды и корысти и проникнутым, вместо любви и братства, духом насилия, крови и убийств.

И, в результате, от братства для революции остается лишь одно пустое слово...