V. Движение к Целому

Те порядки любви, которые сопровождали нас в описанных ранее типах отношений, имеют силу только в этих узких областях. Они свои для отношения ребенка к родителям, свои для отношения родителей к детям, свои для свободных союзов и свои между парами.

Если применять их шире, например, по отношению к Богу, Судьбе или Целому, они превратятся в непорядок и абсурд. Некоторые люди относятся к Богу как дети к родителям и ищут тогда некоего Бога-отца и Великую Мать, верят, как дети, надеются, как дети, доверяют, как дети, любят, как дети, боятся их, как дети, и, как дети, они, наверное, еще и боятся знать.

Или мы относимся к таинственному Целому как к предкам или к родне, знаем себя как его кровных родственников в сообществе святых, но и как в роду чувствуем себя отверженными или избранными по какому-то неумолимому закону, хоть и не понимаем его приговора или не можем оказывать на него влияние.

Или мы относимся к Целому как к равноправному в некоей группе, становимся его сотрудниками и представителями, пускаемся на торговлю и сделки с ним, заключаем с ним союз и путем договора регулируем права и обязанности, «давать» и «брать», доходы и убытки.

Или мы относимся к таинственному Целому так, будто у нас с ним партнерские отношения, где есть любимый и любимая или жених и невеста.

Или мы относимся к таинственному Целому как родители к ребенку, говорим, что он сделал не так и что ему нужно было сделать лучше, ставим под сомнение его работу и хотим, если этот мир, такой, как он есть, нас не устраивает, освободить из него и себя, и других.

Но, если мы относимся к нему как к тайне этого мира, мы оставляем позади и забываем те порядки любви, которые знаем, как будто мы уже на море, а реки и все пути — у цели.

Вера в Творение и вера в Откровение

Отец одного из участников семинара вышел из некоего ордена, создал семью, и у него с женой родилось много детей. В расстановке он стоял между орденом и своей семьей.

Б.Х.: Когда видишь такую расстановку, то кажется, что в монастыре его отцу было бы легче. Так бывает очень часто, поэтому я об этом говорю. Если кто-то принадлежал Богу или Церкви и должен был принадлежать Богу, а он покидает орден или Церковь, тогда он часто себя ограничивает и живет затем в более жестких рамках, Чем если бы оставался членом ордена или Церкви. Для католиков это имеет еще больше последствий, чем для протестантов, так как ограничений там (например, обет безбрачия) еще больше. Если человек уходит, то удастся это может только в том случае, если он пройдет весь путь; это значит, он должен отпасть от веры — по направлению к вере большей.

Ибо это плохая вера, которая представляет себе, что человек может, имеет право или должен особенно принадлежать Богу и что Бог сердится, когда человек делает то, что соответствует Творению. Вера и неверие неразрывно связаны в душе как вина и невиновность, и какой бы ни была комбинация между виной и невиновностью, такая же есть и между верой и неверием. Вера в Бога Откровения требует отпада от Бога Творения и вместе с тем от Творения, как мы его воспринимаем. Вера в Откровение во многом говорит нам о том, что мир плох. Если я в это верю, я должен отрицать то, что воспринимаю, я должен отпасть от Творения и обратиться к Богу Откровения, о котором человек ничего не знает, кроме того, что кто-то сказал, что он сказал. Это все, что мы о нем знаем. О нем не существует никакого опыта, есть только сообщения об опыте, который, как некоторые говорят, якобы у них есть. Вера в Бога Откровения, таким образом, всегда является верой в свидетельство, которое кто-то оставляет, и его свидетельство является для меня тогда обязывающим. Таким образом, это всегда вера в какого-то человека.

Этот род религии в культуре передается через семейные традиции. Вера в Откровение тогда необходима, если ты хочешь принадлежать к определенной семье, которая эту веру разделяет. У всех, кто отпадает от религии, есть одно и то же чувство, точно такое же, протестанты ли они, мусульмане или католики. И вывод в том, что это никак не может быть связано с содержаниями. В первую очередь это системная динамика, которая тут разворачивается. Вера в Откровение служит тому, что держит вместе определенные группы. Вера в Творение, напротив, содержит в себе согласив на мир каков, он есть, и объединяет людей. Религии устанавливают границы. При вере в Творение границ нет. Когда человек испытывает уважение перед Творением, таким, каково оно есть, он не может оставаться в одной-единственной группе. Кто обращается к тому, что является Творением, тот должен выйти за пределы своей семьи или своей группы. Это обладает совершенно иным качеством.

Пару дней назад я прочитал письмо, которое было написано от имени индейского вождя Сиэтла. В этом письме чудесно описана вера в Творение. Я прочту одну совсем небольшую выдержку из него:

«Президент в Вашингтоне дает нам знать, что желает купить нашу страну, но как может кто-то купить или продать небо? Эта мысль нам чужда. Если мы не обладаем свежестью воздуха и блеском воды, как можете вы ее купить? Каждый уголок этой земли для моего народа свят. Каждая поблескивающая иголка сосны, каждый песчаный берег, каждое облако тумана в темном лесу, каждая лужайка, каждое жужжащее насекомое.

Всё священно в памяти и чувствах моего народа. Мы ощущаем соки, текущие в деревьях, как ощущаем кровь, текущую по нашим сосудам. Мы — часть земли, а она — наша часть. Душистые цветы — наши сестры. Медведь, журавль, большой орел — наши братья. Скалистый гребень хребта, сочные поляны, тепло тела пони, человек — все принадлежат одной семье...

Если мы продадим вам нашу страну, подумайте о том, что воздух для нас драгоценен, что воздух сообщает свой дух всей жизни, которая вас сохраняет. Ветер, который подарил когда-то нашему деду его первый вздох, принимает и его последний. Ветер дает и нашим детям дух жизни. Так что если мы продадим вам нашу страну, вы должны сохранить ее нетронутой и святой, как то место, которое человек может разыскать, чтобы попробовать на вкус ветер, сладость которому придают луговые цветы...»

Профессиональный путь Берта Хеллингера

В то время когда Берт Хеллингер в качестве священника католического ордена и руководителя школы был в Южной Африке, он познакомился с видом групповой работы, который принципиально отдичался от практикуемого тогда в Германии. Тренеры происходили из англоамериканского культурного пространства, и обучение было полностью ориентировано На практику Участие В нем мог принимать только тот, кто работал в каком-нибудь учреждении и был намерен применять полученное непосредственно на практике. Семинары были всемирными, в них принимали участие люди разного цвета кожи.

«На меня произвело впечатление то большое уважение, с каким тренеры относились к каждому участнику. Они были жестки, но всегда очень уважительны. Ни разу не было случая злоупотреблений со стороны тренеров. Один тренер, Дэвид, до сих пор стоит у меня перед глазами. Это тот пример, который всегда присутствует у меня в душе. Главным, что я тогда получил, был вопрос, который он мне задал: «Что важнее: идеалы или люди? Что ты пожертвуешь чему?» Я не спал тогда целую ночь. Я очень ему благодарен.

Потом я стал использовать это на практике, и это вошло в мою работу, после того Как я вернулся в Германию. Следующим важным событием стал первый семинар по гештальт-терапии, который проводила в Германии Рут Кон. Я был первым на «горячем стуле» и принял на этой сессии главное для моей жизни решение. Позже я отошел от гештальт-терапии, потому что конфронтация «собаки сверху» и «собаки снизу» часто казалась мне игрой. Но я не хочу умалить этим ценность гештальт-терапии. Далее было психоаналитическое обучение в Вене. Во время одной встречи кандидатов на обучение в выходные дни — мы экспериментировали с разными вещами — одна женщина предложила: «Давайте-ка просто кричать на букву «А»». Мы сделали это с удовольствием, и когда я рассказал об этом моему аналитику, он сказал, что меня, возможно, заинтересует книга, которую он получил. Это была терапия первичным криком Янова. Сам он ее не читал. Я заглянул в нее и был захвачен прямотой, а также тем, как быстро можно таким образом прийти к цели. Уже на следующем групповом тренинге, который я вел, я кое-что из этого применил и был поражен эффектом».

Дело дошло до скандала, Когда Берт Хеллингер в психоаналитической школе сделал реферат о книге и работе Янова и ему отказали в признании его как психоаналитика. Поскольку ои все равно намеревался изучать первичную терапию, то он отправился на девять месяцев к Янову в Лос-Анджелес, а после того, как он со своей женой Хертой Хеллингер посещал еще институт первичной терапии в Денвере (Колорадо), он стад вместе с ней использовать первичную терапию в собственной практике.

«Между этими событиями было еще что-то важное: четырехнедельный гештальт-семинар с Хиларион Петцольд. На этом семинаре Фанита Энглиш упомянула трансактный и сценарный анализ, и она же указала мце на книгу Эрика Берна: «Was sagst du, wenn du Guten Tag gesagthast». Когда я летел к Янову на собеседование, то купил эту книгу, и, к счастью, из-за поломки мотора вылет задержался на восемь часов. За это время я прочел почти всю книгу и некоторые вещи сразу же использовал на семинаре, который начался тотчас после моего возвращения. То малое, что я понял, стало действовать тут же.

Потом я перестроил Мой подход и на моих курсах работал прежде всего со сценарным анализом. Во время работы со сценарным анализом ко мне пришло важное озарение. Трансактные аналитики сводили сценарии к посланиям, которые сообщались человеку. Я установил, что это действует независимо от прямых посланий через события, которые произошли в системе. Речь в большинстве случаев идет не о тех событиях, которые человек пережил. Они могли произойти где-то в другом месте и в другое время, а затем проявиться в виде сценария. Внезапно тут обнаружился системный аспект нескольких поколений. Тогда я занимался еще только системным сценарным анализом, а с течением времени мне стало яснее, по каким законам дело доходит до идентификаций и как ликвидировать сценарии, ликвидируя идентификации. После этого я рассматривал работу со сценариями только как дополнение.

Между тем я прочел еще книгу «Невидимые связи» Иван Бозормени-Нади. Большое впечатление на меня произвела идея компенсации, хотя тогда я многого не понимал из-за его трудного языка. Но тот принцип, что существует компенсация через поколения, помог мне обнаруживать такие процессы.

Но я рассматриваю компенсацию между «давать» и «брать» не с этических точек зрения. «Я вижу только разрыв, а разрыв между выигрышем и потерей порождает динамику, которая стремится к компенсации.

Затем я занимался семейной терапией и учился у Рут МакКлендон и Лесли Кадиса. У них же я впервые увидел работу с расстановками семей. Я был под впечатлением от их работы, но не мог еще полностью понять концепции. Но семейная терапия понравилась мне тогда настолько, что я подумал, что должен заниматься именно семейной терапией. Потом я рассмотрел мою предыдущую работу и сказал себе: «Она хороша, и я от нее не откажусь, пока не знаю другого». Я просто продолжал работать дальше, и через год у меня все было семейно-терапевтическим, да еще сюда добавилось очень важное открытие изначального порядка. Здесь тоже есть своя предыстория. Я читал статью Джея Хейли, речь в которой шла о «перверсном треугольнике». Эти динамики привели меня к изначальному порядку. Это было ключевое событие, которое позволило мне находить множество других решений. Затем мне дали толчок семейные расстановки у Tea Шонфельдер. Через некоторое время мне стали ясны принципы и где в этом случае находится порядок, и с тех пор я могу это делать.

Важным является еще и влияние, оказанное на мен» Милтоном Эриксоном и нейролингвистическим программированием. Самым важным в НЛП для меня было то, что взгляд направлен на решение, а не на проблему. Стимул дал мне и Франк Фарелли с его провокатив-ной терапией. Невероятное впечатление* произвел на меня способ Эриксона проводить терапию. От него, естественно, пошла и работа с историями. Первая история, которую я рассказал в терапевтической группе, была история о двух Орфеях — «Двоякое счастье».

ПРИЛОЖЕНИЕ

Фразы, несущие освобождение

Мальчик, обращаясь к старшему брату, который был убит нацистами: Ты мертв. Я поживу еще немного, потом я тоже умру. Я преклоняюсь перед твоей судьбой, ты всегда будешь моим братом.

Ребенок матери, которая умерла при его рождении: Я принимаю жизнь за ту цену, которой она стоила тебе и которой она стоит мне, и я что-нибудь из нее сделаю в память о тебе.

Ребенок матери, перенесшей при его рождении перелом таза: Милая мама, я принимаю это за ту цену, которой это стоило тебе, и именно поэтому я буду чтить это и что-то из этого сделаю тебе на радость. Это не должно было быть зря. Именно потому, что это обошлось тебе так дорого, я покажу тебе, что это было не напрасно.

Ребенок родителям, которые отдали era бездетным родственникам: Я рад делать это для вас всех.

Мужчина своей матери, которая отдала его после рождения: Мама, я рад, что ты меня родила.

Дети, которые ненавидят своего отца, живущего отдельно от них, матери: Все это с ненавистью к отцу мы делаем для тебя.

Мать таким детям: Я вышла за вашего отца, потому что любила его, и если вы станете такими, как ваш отец, я с этим соглашусь.

Дочь матери, если та рассказывает интимные вещи про своего первого мужа: Для меня имеет значение только папа; а то, что было между тобой и тем первым мужем, я знать не хочу.

Молитва на заре жизни

Дорогая мама/милая мамочка,

я принимаю от тебя все, что ты даешь мне, все целиком, и все, что с этим связано,

я принимаю это за ту полную цену, которой это стоило тебе и которой это стоит мне.

Это поможет мне чего-то добиться тебе на радость (и в память о тебе). Это не должно было быть напрасно. Я крепко это держу и дорожу этим

И, если можно, я передам это дальше, так же, как ты.

Ты моя мама, я принимаю тебя такой, какая ты есть, а я твой ребенок (твой сын, твоя дочь), и я принадлежу тебе.

Ты для меня самая лучшая, а я лучше всех у тебя.

Ты большая, а я маленький (маленькая). Ты даешь, я беру.

Милая мама!

Я рад, что ты приняла папу. Вы оба для меня самые лучшие. Только вы!

(То же самое следует в отношении отца.)

Мать сыну, чей отец алкоголик: Я согласна, если ты станешь таким, как твой отец.

Ребенок родителям: Я принимаю то, что вы мне подарили; это много, и этого достаточно. Остальное я сделаю сам, а теперь я оставляю вас в покое.

Отец сыну, который был зачат до брака, а теперь высчитывает и задает вопросы: Дольше мы не вытерпели.

Ребенок родителям в случае инцеста: Мама, я рада делать это для тебя. Папа, я рада делать это для мамы.

Ребенок отцу, если при этом находится мать: Я делаю это для мамы, я рада делать это для мамы.

Терапевт девочке, которая пережила инцест: Роза по-прежнему пахнет.

Ребенок одному из родителей или обоим: Ты меня очень обидел, я никогда тебе этого не прощу. Это вы, не я; вы должны отвечать за последствия, не я.

Отец ребенку: Мне жаль. Я поступил с тобой очень несправедливо.

Дочь отцу: Мама чуточку лучше.

Отец дочери: Ты почти такая же хорошая, как твоя мама.

Дочь матери: Смотри, нас двое с тобой.

Терапевт ревнивой женщине: Ты потеряешь своего мужа рано или поздно. Наслаждайся им сейчас.

Партнеры друг другу, когда расстаются: Я принимаю то, что ты мне подарил. Этого было много, я буду уважать это и возьму с собой. То, что я дал тебе, я давал с удовольствием, и ты можешь оставить это себе. Я беру на себя мою часть ответственности за то, что между нами не сложилось, и оставляю тебе твою часть, а теперь я оставляю тебя в покое.

Дочь, которая заболела, когда мать рассталась с отцом: Ты должна отвечать за последствия.

Сестра сводной сестре, существование которой долгое время скрывалось: Ты — моя сестра, а я - твоя сестра.

Дочь матери, которая до брака была помолвлена с другим (показывая на отца): Он тот, кто мне нужен, другой не имеет ко мне никакого отношения.

Дочь отцу: Ты тот, кто мне нужен, другой не имеет ко мне никакого отношения.

Мужчина, которого уволили: Так вам и надо, что вы меня потеряли.

Священник матери, которая еще до рождения пожертвовала его Богу: Мама, я рад делать это для тебя.

Жена мужу, который еще не отделился от своей матери: Я уважаю твою любовь к матери.

Дочь матери, которая жестоко обращалась с детьми и пыталась их убить: Дорогая мама, если это моя судьба, то я с ней согласна. Это очень плохо. Я никогда тебе этого не прошу. Тебе отвечать за это.

Дочь отцу, который был офицером СС и потом скрылся: Дорогой отец, я уважаю твою судьбу и твое решение, и я оставляю тебя в покое.

Дочь отцу, чья первая жена была еврейка и рассталась с ним в 1938 году: С ней я не имею ничего общего. Я принадлежу моей маме. Только она — та, кто мне нужен.

Вторая жена первой: Ты потеряла мужа, он побудет со мной еще немного, потом я тоже его потеряю.

Внук дедушке, который потерял свое состояние (Счастливый Ганс): Благослови меня, если я это сохраню.

Мать сыну, который погиб в автокатастрофе к по которому она все еще скорбит: Я уважаю твою жизнь и твою смерть.

Дочь отцу, который погиб на войне, когда она была еще маленькой: Дорогой папа, во мне ты еще здесь.

Женщина тем, кто требует: ты должна делать то и то: Сделаю, сделаю, сделаю.

Сестра брату, о сыне которого она беспокоится: Ты лучший отец для твоего сына.

Дочь матери, которая говорит, что она шлюха: Да, есть немного.

Женщина, которая, когда ей говорят что-то несправедливое, сразу стремится возразить: Что-то в этом есть.

Дочь матери, когда у нее возникает то же заболевание щитовидной железы, и она полагает, что подражает матери: Я уже делаю это для тебя. Два зоба лучше, чем один. Благодаря второму первый пропадает.

Дочь, страдающая истощением, отцу:

Дорогой папа, даже если ты уйдешь — я останусь.

Дочь, страдающая истощением, матери: Мама, я останусь с тобой.

Дочь, страдающая булимией, отцу:

От тебя, папа, я приму это с удовольствием. Рядом с тобой, папа, еда мне кажется вкусной.

Пациент-игрок отцу и деду, за которыми он хочет следовать: Ты мертв, я останусь еще немного. Потом я тоже умру. Лучше я проиграю мои деньги, чем мою жизнь.

Некто любимому человеку, который покончил с собой: Я уважаю твою судьбу и твое решение. Теперь ты можешь обрести свой покой. Ты должен знать, что все идет хорошо и что все теперь может быть хорошо.

Дочь отцу, которого она нашла в ванне с перерезанными венами: Дорогой папочка, я ложусь рядом с тобой.

Дорогой папочка, во мне ты еще живешь, и тебе должно быть хорошо. А я дам тебе участвовать в том, что я делаю.