Урок двенадцатый. О чувстве и воле

– Вы, конечно, проложили заманчивый путь к счастью: так бы скорее по нему и двинуться… Да, похоже, ничего из этого не выйдет.

Хорошо, что вы не слушаете фанатиков и сектантов, которые требует «подавлять влечение влюбленности». Но ведь и у вас любовь-то бывает настоящей только в браке, а вне брака нет любви, один разврат, «от дискотеки до кровати»! Как же тогда жениться и выходить замуж?? без любви нельзя, а любить запрещается… Вот ведь какая проблема!

И раз уж вы так цените классику и ее примеры, то в этих знакомых строчках –

«…Я вас прошу, меня оставить;

Я знаю: в вашем сердце есть

И гордость, и прямая честь.

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна» –

– Татьяна, что же, бредит? или все-таки лукавит? По-вашему ведь выходит именно так: если она замужем за одним, она не может любить другого. Или Пушкин в настоящей любви ничего не смыслит?

– Не унывайте: можно смело идти по пути к счастью, буквально с гарантией успеха. Опасение же ваше – что не удастся жениться по любви – поможет рассеять знакомое слово, только что вами упомянутое, которое само по себе неплохо разъясняет ситуацию. Слово это, хоть и родственно слову любовь, но существенно отличается от него: влюбленность.

Повторим еще и еще раз: не ищите в живом языке, русском, греческом или любом другом, формальной строгости определений. Одним словом мы можем заменить другое, а смысл сказанного становится ясен из контекста. Однако само явление влюбленности имеет иную природу, чем настоящая любовь, о которой мы уже столько говорили.

– Почему? Неужели влюбленность не может быть настоящей?

– Очень даже может. Но она настолько же отличается от настоящей любви, насколько настоящая ртуть отличается от настоящего серебра, хоть с виду они и похожи.

Влюбленность – это чувство. Любовь же – это подвиг свободной воли. И здесь лежит коренное отличие влюбленности от любви, хотя, как было сказано, в живом языке – и, более того, в нашем сознании и жизненном опыте – это отличие прослеживается далеко не всегда. «Он ее так любил, так любил, ну прямо смертельно! А как они поженились и родился малыш, сразу же разлюбил и уехал в Тбилиси», – это к нашему разговору о могиле любви. Сначала влюбленность принимают за любовь, потом в растерянности смотрят, как умирает первая, и наконец хоронят вместе с ней вторую.

Так бывает и личной, и в семейной жизни – и в жизни целых народов, и всего человечества в целом. Мы с вами видели, как любовь приводит в движение весь наш мир. Теряя ясность веры и мысли, люди теряют отличие любви от влюбленности, с неизменно губительным результатом. Продолжим цитату из «Гранатового браслета», начатую на девятом уроке:

«…Но ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться.

– Вы видели когда-нибудь такую любовь, дедушка? – тихо спросила Вера.

– Нет, – ответил старик решительно. – Я, правда, знаю два случая похожих. Но один был продиктован глупостью, а другой… так… какая-то кислота… одна жалость… Если хочешь, я расскажу. Это недолго.

– Прошу вас, дедушка.

– Ну, вот. В одном полку нашей дивизии (только не в нашем) была жена полкового командира. Рожа, я тебе скажу, Верочка, преестественная. Костлявая, рыжая, длинная, худущая, ротастая… Штукатурка с нее так и сыпалась, как со старого московского дома. Но, понимаешь, этакая полковая Мессалина: темперамент, властность, презрение к людям, страсть к разнообразию. Вдобавок – морфинистка.

И вот однажды, осенью, присылают к ним в полк новоиспеченного прапорщика, совсем желторотого воробья, только что из военного училища. Через месяц эта старая лошадь совсем овладела им. Он паж, он слуга, он раб, он вечный кавалер ее в танцах, носит ее веер и платок, в одном мундирчике выскакивает на мороз звать ее лошадей. Ужасная это штука, когда свежий и чистый мальчишка положит свою первую любовь к ногам старой, опытной и властолюбивой развратницы. Если он сейчас выскочил невредим – все равно в будущем считай его погибшим. Это – штамп на всю жизнь.

К Рождеству он ей уже надоел. Она вернулась к одной из своих прежних, испытанных пассий. А он не мог. Ходит за ней, как привидение. Измучился весь, исхудал, почернел. Говоря высоким штилем – «смерть уже лежала на его высоком челе». Ревновал он ее ужасно. Говорят, целые ночи простаивал под ее окнами.

И вот однажды весной устроили они в полку какую-то маевку или пикник. Я и ее и его знал лично, но при этом происшествии не был. Как и всегда в этих случаях, было много выпито. Обратно возвращались ночью пешком по полотну железной дороги. Вдруг навстречу им идет товарный поезд. Идет очень медленно вверх, по довольно крутому подъему. Дает свистки. И вот, только что паровозные огни поравнялись с компанией, она вдруг шепчет на ухо прапорщику: «Вы всë говорите, что любите меня. А ведь, если я вам прикажу – вы, наверно, под поезд не броситесь». А он, ни слова не ответив, бегом – и под поезд. Он-то, говорят, верно рассчитал, как раз между передними и задними колесами: так бы его аккуратно пополам и перерезало. Но какой-то идиот вздумал его удерживать и отталкивать. Да не осилил. Прапорщик, как уцепился руками за рельсы, так ему обе кисти и оттяпало.

– Ох, какой ужас! – воскликнула Вера.

– Пришлось прапорщику оставить службу. Товарищи собрали ему кое-какие деньжонки на выезд. Оставаться-то в городе ему было неудобно: живой укор перед глазами и ей, и всему полку. И пропал человек… самым подлым образом… стал попрошайкой… замерз где-то на пристани в Петербурге…»

Прочтите повнимательнее характеристику настоящей любви, которую в первом абзаце дает княгине Вере ее дедушка, боевой генерал Аносов: это Голгофа, и ничто иное, помимо Голгофы, не может удовлетворить этому определению. «Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость» (1 Кор. 1:22-24). Генерал знает жизнь, он знает, что говорит, он слов на ветер не бросает – и сам же отвечает «Нет!» на вопрос внучки, видел ли он такую настоящую любовь.

Это решительное генеральское «Нет!», эта беспомощность мудрого старца и отважного воина отличить любовь от влюбленности, стоит страшным памятником русской трагедии, той самой трагедии, которую генерал силился увидеть в настоящей любви. Небо уже закрылось для генерала и его благородных современников; оно не раскроется до тех пор, пока русская земля не омоется кровью Новых Мучеников ХХ века. Вот как об этом пишет архиепископ Нафанаил (Львов), один из лучших православных авторов русского рассеяния (+1985):

«Вспомним, какими настроениями жила Россия перед революцией: отход от Православия, отказ от выполнения своей особенной, Богом ей назначенной задачи, был полным, по крайней мере в мыслящем интеллигентном классе, и это страшное духовное растление с катастрофи­ческой быстротой проникало из верхних слоев населения в нижние, производя в этих нижних, широких народных массах еще большие душевные опустошения, потому что тут растление не задерживалось никакими традициями, существовавшими в классах верхних.

…Вся наша литература, вся культурная русская жизнь, как и жизнь всего человечества за последние столетия, пропитывалась страшным тлетворным ядом. Все писате­ли и поэты эту отраву провозглашали. Во всех «импера­торских» университетах она проповедовалась с кафедр, мыслящее общество и не представляло себе, что можно питаться чем-нибудь иным.

…Прорастают сейчас и дают всходы все семена, кото­рые легко могли бы заглохнуть в сытой и благополучной буржуазной жизни, готовившейся России отступлением от Бога ее руководящих слоев и за ними народных масс.

Несмотря на нестерпимую мучительность нашей сов­ременной жизни, у нас есть одно неоспоримое преимуще­ство пред предыдущим поколением: мы можем смело смотреть вперед, нам не надо с ужасом и трепетом ожи­дать приближения бури: она уже пришла и проносится. Мы потеряли все, нам терять уже нечего. В этом наше преимущество и перед прежними поколениями, и перед прочими народами».

А между тем и сам Куприн пытается помочь своим героям узнать настоящую любовь – но увы, это попытка с негодными средствами. Повесть, в своем начале живая и искренняя, подводит нас ко встрече телеграфиста Желткова, трагически влюбленного в княгиню Веру, с ее мужем князем Василием Львовичем. Сам князь поучает своего шурина: «…Разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь, – чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя». Однако вместо эмоционального и духовного взлета, подготовленного предшествующим ходом событий, мы оказываемся участниками неловкой, ходульной сцены; вся повесть спотыкается на ней и резко меняет свой ход. Ожидая встречи с образцом и олицетворением настоящей любви, которую не сумел найти в жизни старик-генерал Аносов, мы натыкаемся на пустое место.

По композиции повести Желтков противопоставлен прапорщику из генеральской истории, они должны быть противоположны во всем, но – чем же в результате отличается один от другого? Лишь предметом своей влюбленности, хоть и куда более изящной, но никак не более уместной, да пулей, которую он «вовремя» пустил себе в лоб вместо того, чтобы бросаться под товарный поезд и замерзать на балтийском ветру.

Эта пассивность, наивная беспомощность, капитуляция перед жизненной задачей – другие стороны все той же фатальной слабости предреволюционной России. Мелкая, но характерная деталь: Желтков перед самоубийством сообщает, что растратил казенные деньги. Если это правда – то где же его благородство? А если выдумка – то как можно допустить обман в такую минуту жизни? И закономерен финал повести на грани богохульства, фантазии княгини Веры под музыку Бетховена, меланж из любовной записки и Нагорной Проповеди. «Да святится имя Твое…» – простите, чье? Ее сиятельства княгини? Отвернувшись от Христа, неизбежно потеряешь правду жизни – и саму жизнь.

Если уж Куприн со своими героями и читателями обращается к Священному Писанию за настоящей любовью, то желательно было бы повнимательнее прочитать Евангелие. А кого интересует влюбленность без розовых очков и без любви – хоть и названная тем же именем – благоволят изучить историю Амнона и Фамари из Книги Царств.

«Низкое» чувство?

– Если влюбленность – это чисто физиологическое чувство, то оно уравнивает человека с животным в сезон размножения! Значит, оно принижает, оскверняет нас, и в самом деле прав Гармаев, что надо его подавлять во что бы то ни стало…

– Никак не возможно назвать влюбленность «чисто физиологическим чувством». Неожиданное для некоторых, но бесспорное наблюдение: чувство влюбленности можно отделить от стремления мужчины и женщины друг к другу, от нашего полового инстинкта. Конечно, естественнее и привычнее всего (а также и заметнее всего – за счет развязного поведения в общественных местах) влюбленность юношей и девушек. Но надо признать, что характерные черты этого чувства проявляются во многих других жизненных ситуациях.

Нередко родственные или дружеские отношения, независимо от пола, приобретают болезненные черты влюбленности: бабушки и дедушки влюбляются в своих капризных внуков и внучек; мальчики и девочки разного возраста, иногда совсем еще дети, далекие от полового созревания, влюбляются друг в друга, равно как и во взрослых, в своих учителей и учительниц, а нередко и в портрет Президента или Государя Императора. Катя, которая любит своего плюшевого мишку уж никак не меньше, чем Маша – своего Мишу, будет вам тому порукой.

Вспомните бессмертный монолог Репетилова: в гротескном, остро-карикатурном виде это точный портрет влюбленного со всеми характерными чертами мысли и речи.

…А у меня к тебе влеченье, род недуга,

Любовь какая-то и страсть,

Готов я душу прозакласть,

Что в мире не найдешь себе такого друга,

Такого верного, ей-ей;

Пускай лишусь жены, детей,

Оставлен буду целым светом,

Пускай умру на месте этом,

Да разразит меня Господь…

– Да полно вздор молоть! –

Не любишь ты меня, естественное дело:

С другими я и так и сяк,

С тобою говорю несмело,

Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак…

Конечно, это комедия. Но важнейшее качество влюбчивости, способности и склонности влюбляться, схвачено совершенно верно. Ее источник – не в половых гормонах, а в характере и психологии личности. И даже в тех случаях, когда влюбленность имеет неоспоримо сексуальное происхождение, именно психология – а отнюдь не физиология – остается доминирующей силой, чем и подтверждается коренное наше отличие от четвероногих друзей в такой тонкой и ответственной сфере. Классическая иллюстрация тому – поучительный, хоть и не вполне благопристойный случай, приведенный Плутархом в жизнеописании царя Димитрия.

«Один египтянин был влюблен в гетеру Тониду, но та назначила огромную плату за услуги; а потом ему привиделось во сне соитие с нею, и страсть его сразу иссякла. Тогда Тонида через суд потребовала назначенной ею суммы. Выслушав обстоятельства дела, судья велел ответчику отсчитать все деньги сполна, положить монеты в сосуд и провести несколько раз перед глазами гетеры, а истице – забрать тень сосуда, ибо сон – не более чем тень действительности. Приговор этот Ламия (другая гетера, более опытная) сочла несправедливым. Ведь, рассуждала она, желание Тониды получить деньги тень не утолила, а страсть влюбленного сон удовлетворил».

Последователи нехристианских взглядов, разобранных нами на седьмом и десятом уроках, не устают называть влюбленность «низким, животным чувством»: спорить с ними ни к чему, Господь им судья. Но для нас даже поведение животных – по контрасту с человеком – может служить духовной пользе. Дети, выросшие в деревне, привыкшие к домашней птице и животным, имеют немалое превосходство перед городскими сверстниками с их обостренным интересом к половой сфере, нередко подогреваемой ограничениями со стороны неразумных взрослых. Здоровому рассудку в самом раннем детском возрасте должно быть предельно ясно: одно дело – у животных, и совсем другое – у человека, хотя внешнего сходства, как и в других телесных свойствах и функциях, никто не отрицает.

Вот характерный пример из жизни. Молодой человек ухаживал за девушкой, и не без успеха. Они вместе учились, много времени проводили вместе, и отношения их развивались в определенном направлении, хотя о браке у них в то время мысли не было. И вот как-то он провожал ее домой, и возле самого подъезда им навстречу попалась стайка собак, всецело увлеченная тем самым собачьим мероприятием. Он отвел глаза, и она отвела глаза… Они простились в тот вечер тепло, но без обычных «излишеств», и с тех пор ход их отношений изменился. Они сохранили общение; в свое время она вышла замуж, он женился, – и в их дружбе, согретой теплом юношеского чувства и неоскверненной грехом, ни разу не возникло ни пятна, ни трещины. Не было ли здесь заслуги четвероногих друзей?...

Поэтому когда юных влюбленных сравнивают с дворняжками или мартовскими котами, это не только непростительно грубо, но и ошибочно по существу. Поэтому не удивляйтесь, дорогие родители, педагоги и прочие наставники молодежи, склонные к таким сравнениям, если ваши дети и воспитанники отвечают вам глухотой и холодной неприязнью.

«Низким» чувством влюбленность делается не сама по себе, а лишь смешиваясь с грехом, с низкими качествами нашей души: результаты нам знакомы. Впрочем, и высоким это чувство тоже становится далеко не всегда. На эту тему сказано и написано, вероятно, больше чем на любую другую:

Нет, поминутно видеть вас,

Повсюду следовать за вами,

Улыбку уст, движенье глаз

Ловить влюбленными глазами,

Внимать вам долго, понимать

Душой всё ваше совершенство,

Пред вами в муках замирать,

Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!

И я лишен того: для вас

Тащусь повсюду наудачу;

Мне дорог день, мне дорог час:

А я в напрасной скуке трачу

Судьбой отсчитанные дни.

И так уж тягостны они.

Я знаю: век уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я…

И ответ Татьяны, на который вы сослались в начале урока, как будто в опровержение нашего взгляда на любовь, на самом деле говорит именно о ее чувстве, о влюбленности. Почему же оно так непохожа на чувства Онегина, Амнона или бережливого египтянина? Как раз потому, что в нем есть отсвет, отблеск настоящей любви.

…Любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем.

Но пусть она вас больше не тревожит:

Я не хочу печалить вас ничем.

«Любовь никогда не перестает» (1 Кор. 13:8); она движет сердцами людей независимо от их семейного положения, – но совсем не в том направлении, куда может толкать их влюбленность. Настоящую любовь мы выше отличили жертвенной и действенной природой – и вот, мы здесь видим именно ее: «…Как дай вам Бог любимой быть другим».

Такую любовь сохранила Татьяна к Онегину – и снова не встретила у него взаимности. Хоть его влюбленность еще тоже вполне настоящая, но приоритеты совсем другие: «Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами… вот блаженство!» Его волнует свое блаженство, а возлюбленная – всего лишь средство к его достижению. До неё самой, до её личности, ему дела нет.

Переведите стрелки часов на два века вперед, и вы получите нашу знакомую современницу – «любовь от дискотеки до кровати». Влюбленность испарилась из нее постепенно, а настоящей любви здесь и рядом не было, ни тогда, ни теперь.