Глава 8. Примордиализм на службе инструментализма

Местные авторы неоднократно обращали внимание на необычайную живучесть исторической памяти у народов Северного Кавказа. По словам кабардинского историка, во многих кабардинских семьях бережно хранятся семейные предания о своем происхождении, культивируется знание нар-тского эпоса, из поколения в поколение передаются семей­ные реликвии типа «полотенца Сосруко», живой интерес вызывают любые данные о происхождении своего народа (Бегидов 2003. С. 14). Рассмотренные выше данные свидетель­ствуют о тесной связи историографического дискурса с текущей политической ситуацией. Пытаясь легитимизировать свои политические требования, и кабардинцы, и балкарцы стремятся всеми силами обрести автохтонных предков, кото­рые бы жили на Северном Кавказе с глубокой первобытно­сти. Поэтому и те и другие с надеждой обращаются к архе­ологии, снабжающей их обильной пищей для развития этногенетических мифов. Кабардинцы возводят своих пред­ков к майкопской археологической культуре III тыс. до н. э. Они также гордятся родством с хаттами Малой Азии и с древ­ними средиземноморскими народами доримского времени (особенно почетной представляется связь с басками). Не хо­тят кабардинцы отказываться и от «кобанских предков» (Ку­мыков, Мизиев 1995. С. 11-21). Еще более значимой для них оказывается генетическая связь с местами, жившими на Се­веро-Западном Кавказе в I тыс. до н. э. [46]. Для кабардинцев важность этой версии связана с тем, что по ней адыги из­давна были не только значительной политической силой на Северо-Западном Кавказе, но еще по меньшей мере тысячу лет назад занимали там значительную территорию, прости­равшуюся от Причерноморья-Приазовья до верховий р. Ку­бань (Кумыков, Мизиев 1995. С, 46; Думанов 2001а. С. 253-254; Бегидов 2003. С. 15).

В 1990-х гг. эта версия древнего прошлого находила мес­то в программных документах кабардинского национально­го движения и неоднократно озвучивалась кабардинскими лидерами, подчеркивавшими, что пришедшие на территорию нынешней Кабарды в позднем Средневековье кабардинцы вовсе не были там чужаками. Ведь они встретили там соро­дичей-адыгов, будто бы обитавших в районе Нальчика по меньшей мере с эпохи бронзы. При этом подчеркивалось, что как в эпоху бронзы, так и в позднем Средневековье вплоть до присоединения к России территория адыгов (черкесов) фактически включала все земли «от кавказского Причерно­морья до кумыкских степей» (Гучев 1994. С. 17; О результа­тах 1992; Сокуров 1994. С. 36; Бабич 1994. Т. 2. С. 49-50, 117). На эту версию работают построения некоторых адыгских лингвистов, доказывающих широкое распространение адыг­ской лексики в первобытную эпоху вплоть до Центрального Кавказа (Балкаров 1965; Шамирзов 1994). Один из них даже рискнул дать этнониму «карачай» адыгскую этимологию («къэрэшей» — «горный сородич, брат») (Шамирзов 1994).

Не менее значимым фактом является античная Синдика, в которой кабардинский миф видит древнейшее адыгское государство (Сукунов, Сукунова 1992. С. 289; Гучев 1994. С. 17; Коков 2001а. С. 117; 20016. С. 22-23; Бегидов 2003. С. 16) и самое раннее государство на территории современ­ной России в целом (Мамбетов 2001. С. 64). Но некоторые авторы ищут истоки адыгской государственности в еще бо­лее отдаленном прошлом — в III тыс. до н. э. у хаттов Ма­лой Азии (Ахметов, Марчануков 1990. С, 42). Такие представ­ления воспроизводятся на государственном уровне, и их отражает изображение хаттского одноглавого орла на гербе Кабардино-Балкарской Республики (Боров, Думанов, Кажаров 1999. С. 7-9; О гербе 2001). Наконец, кабардинские ин­теллектуалы представляют позднесредневековую Кабарду независимой страной, потерявшей свой суверенитет только в 1822 г. после вхождения в состав России (О результатах 1992; Гучев 1994. С. 17; Бабич 1994. Т. 2. С. 50; Коков 20016. С. 23-24; Думанов 2001а. С. 255). При этом, по кабардинс­кой версии, балкарские общества были до 1822 г. неотъем­лемой частью Кабарды (Сохов 1991. С. 1; О результатах 1992; Бабич 1994. Т. 2. С. 50, 99; Коков 2001. С. 24-25), представ­лявшей собой, по мнению ряда авторов, «малую феодальную империю» (Боров, Думанов, Кажаров 1999. С. 10-11; Бегидов 2003. С. 17).

Герб Кабардино-Балкарской Республики

Балкарский этногенез видится кабардинскими учеными в соответствии с решениями конференции 1959 г., т. е. их на­зывают потомками местных кавказских племен и пришлых ираноязычных алан, тюркоязычных болгар и кыпчаков (Ду­манов 2001а. С. 254; Бегидов 2003. С. 16). Но иной раз балкарцам дается понять, что их предками являлись пришлые тюрки, появившиеся здесь много позднее адыгов (Сокуров 1994. С. 36).

Тезис о былой независимости был нужен кабардинцам для того, чтобы Конгресс кабардинского народа мог потребовать «воссоздания в полном объеме государственности Кабарды, которой она лишилась в 1822 г.» (Бабич 1994. Т, 2. С. 91). Кроме того, воспоминания о Синдском государстве служат для отпора тем русским националистам, которые мечтают о «губернизации республик России» (Думанов, Кушхов 2001. С. 131). Что же касается земельной тяжбы с балкарцами, то в ходе нес в риторике кабардинских лидеров со временем стал звучать опасный термин «жизненное пространство», с кото­рым они стали связывать выживание своего этноса (Бабич 1994. Т. 2. С. 140). Кроме того, как мы знаем, кабардинские националисты делали установку на культурную интеграцию с остальными адыгами. Они всеми силами стремились вы­ковывать единое адыгское (черкесское) самосознание, писа­ли о «возрождении адыгской (черкесской) нации» и даже требовали внести соответствующие исправления в паспорта. Эту миссию брали на себя Конгресс кабардинского народа, Международная черкесская ассоциация и партия «Адыгский национальный конгресс» (Бабич 1994. Т. 2. С. 52, 55-57, 96, 106-107, 114, 117, 145, 155-169).

Столь далеко идущие претензии кабардинцев не остав­ляют равнодушными балкарских националистов, тоже меч­тающих о своей независимой республике и ведущих с теми нескончаемую земельную тяжбу. В устах балкарских поли­тических и интеллектуальных лидеров ключевые моменты прошлого выглядят следующим образом. Если в советское время они считали себя и карачаевцев разными народами, то перед лицом растущего сплочения адыгов они все чаше ис­пользуют термин «карачаево-балкарский народ (этнос)» и настаивают на своем этническом единстве (Червонная 1999. С. 88-89). Например, этот термин использовался в эксперт­ном заключении комиссии НСБН по вопросам этнической границы, где «карачаево-балкарский народ» назывался одним из древнейших на Кавказе и говорилось о его формировании в предмонгольское время (Об итогах 1992); подчеркивалось даже, что его предки обитали там с эпохи бронзы (Бабич 1994. Т. 2. С. 253). С этой точки зрения определенный интерес представляет герб Карачаево-Черкесии. С одной стороны, изображенная на нем гора с двумя вершинами может интер­претироваться как символ единства двух титульных народов. Но с другой стороны, это можно легко реинтерпретировать как единство карачаевцев и балкарцев.