Карты Северного Кавказа в эпоху Средневековья

(по Р. С. Тебуеву и Р. Т. Хатуеву)

(Байрамкулов 1996. С. 224-230, 254-262; 1998. С. 141-142, 216; 1999. С. 401-403, 413-415). По мнению Байрамкулова, черкесы занимали непропорционально мно­го ответственных постов в республике. Ему это казалось не­справедливым, и он подчеркивал, что «из современных на­родов Карачаево-Черкесии древнейшими жителями почти всей территории Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии являются только карачаевцы и балкарцы» (Байрамкулов 1999. С. 416-417). Что касается осетинских претензий на Аланию, то он считал их совершенно беспочвенными и настаивал на том, что аланы были сконцентрированы на территории Ка­рачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии, по отношению к которым Осетия представляла собой слабо заселенную пери­ферию (Байрамкулов 1996. С. 78-81; 1998. С. 60; 1999. С. 314-315), В качестве одного из аргументов он указывал на «шапки аланского стиля», сохранившиеся у карачаевцев и отсутствующие у осетин (Байрамкулов 1999. С. 384). Сто­ит ли удивляться, что книги Байрамкулова вызывали протест у черкесов, а за выпуск книги «Правда об аланах» (1999) осе­тины хотели привлечь его к суду [42]?

Как мы видели, аланское происхождение волнует в Кара­чаево-Черкесии не только дилетантов. В последние годы эта концепция развивается, например, в рамках историко-куль­турного общества «Аланский Эрмитаж», работающего при Ка­рачаево-Черкесском историко-культурном и природном му­зее-заповеднике. В выпущенных там недавно «Очерках истории карачаево-балкарцев» говорится, что «основа карачаево-балкарцев уходит корнями в местную кавказскую эт­ническую среду древнейшего населения эпохи каменного века (позднего палеолита или неолита)» (Тебуев, Хатуев 2002. С. 6). Правда, рисуя уже известную нам линию археологи­ческой преемственности от майкопской культуры до кобанской, авторы этого произведения готовы поделиться этим на­следием и с соседями, соглашаясь с тем, что речь идет об общем автохтонном субстрате в этногенезе «карачаево-балкар­цев», осетин и вайнахов (Тебуев, Хатуев 2002. С. 20-23). Однако скифо-сармато-аланским наследием они делиться наотрез отказываются, оставляя его тюркоязычным народам. Даже предков дигорцев они считают тюрками (Тебуев, Ха туев 2002. С. 33-34). Их приоритетной идеей является автохтонность предков, и они заявляют, что «роль важнейшего компонента в формировании кавказских алан сыграло кав­казское автохтонное население». Речь идет о том, что при­шлые степняки (скифы и аланы) смешались с местными кобанцами, чей физический тип в результате победил (Тебуев, Хатуев 2002. С. 41). Это, по мнению авторов, делает алан одними из основных предков карачаевцев и балкарцев, а поэтому «тщетны попытки отдельных авторов закрепить мо­нополию на аланское наследие за нынешними насельника­ми Верхнего Терека» (Тебуев, Хатуев 2002. С. 180). Не отка­зываются авторы и от наследия тюркоязычных кочевников эпохи раннего Средневековья (гуннов, савиров, болгар, ха­зар, печенегов и кипчаков), — все они, на их взгляд, сыгра­ли определенную роль в этногенезе «карачаево-балкарского народа» (Тебуев, Хатуев 2002. С. 50-65).

Впрочем, авторы готовы признать, что восточные аланы стали предками осетин. Однако тех они связывают с захуда­лой провинцией Алании, важнейший культурный и религи­озный центр которой располагался в верховьях р. Кубани на территории Карачая, где действительно сохранился замеча­тельный комплекс ранних христианских храмов, оставшихся от Аланской епархии [43]. Именно эти западные аланы, говорив­шие, по мнению авторов, по-тюркски, были единственными христианами Алании и создали первое христианское государ­ство на Северном Кавказе. В Восточной Алании, по словам авторов, никакого христианства в домонгольское время не было (Тебуев, Хатуев 2002. С. 47-49, 71) [44]. Настаивая на том, что аланы приняли христианство раньше Руси, авторы в то же время не забывают отметить, что к рубежу XII—XIII вв. среди алан будто бы был также распространен ислам (Тебу­ев, Хатуев 2002. С. 76). Что же касается претензий осетин на монопольное обладание аланским наследием, то авторы утверждают, что основой этногенеза осетин стали «евреи-маздакиты», бежавшие из Ирана на Кавказ в VI в. (Тебуев, Ха­туев 2002. С. 181).

Тем самым, рисуя для «карачаево-балкарцев» линию не­прерывного развития на территории Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии с глубокой первобытности вплоть до современности, авторы изображают их исконными хозяева­ми территории, куда адыги пришли не ранее конца XIV в. Позднее всего те появились на территории Карачаево-Чер­кесии — лишь в начале XIX в. (Тебуев, Хатуев 2002. С. 78-80, 181). Изображая адыгов недавними пришельцами, авто­ры никак не могут согласиться с утвердившимся в науке мнением (оно основано на множестве документальных источ­ников) о господстве кабардинцев в регионе до его присо­единения к Российской империи. Оспаривая его, Р. Т. Ха­туев конструирует «горно-кабардинскую конфедерацию» и всеми силами отрицает какую-либо былую зависимость ка­рачаевцев и балкарцев от кабардинских князей. Напротив, за­являет он, карачаевско-балкарские общины нанимали тех за плату для защиты от внешних врагов, но никогда не пуска­ли на свою территорию. Зато сами балкарцы по договору с кабардинцами использовали их земли как зимние пастбища для скота (Тебуев, Хатуев 2002. С. 94-101) [45].

Героический образ предков дорисовывает история взаи­моотношений с русскими в первой половине XIX в. Если, как мы знаем, в советское время местным историкам пола­галось обосновывать версию о добровольном вхождении в состав Российского государства, то в 1990-х гг. приоритеты резко изменились и местные авторы буквально соревнова­лись в том, кому удастся успешнее изобразить упорную борьбу своих предков против российской колониальной экспансии. В рассматриваемом труде присоединение и бал­карцев и карачаевцев к России относится к XIX в., однако если карачаевские авторы датируют окончательное вхожде­ние Кабарды в Россию 1822 годом, а присягу балкарцев на верность императору -- 1827-м, то присоединение Карачая они рисуют итогом длительного сопротивления, закончившегося лишь в 1855 г. Тем самым карачаевцы получают почетное место среди тех северокавказских народов, кото­рые примкнули к движению Шамиля и, благодаря своему упорству, дольше других давали отпор царским генералам (Тебуев, Хатуев 2002. С. 102-110).

Любопытно, что ислам пока не нашел широкого отраже­ния в местных версиях прошлого за переделами попыток углубления даты исламизации местного населения. Например, карачаевские интеллектуалы ищут любые свидетельства о раннем исламе. Некоторые, как мы видели, относят его по­явление к предмонгольской эпохе; другие пытаются вести его историю в регионе с XI в. (Лайпанов 1998. С. 148-152. Об этом см.: Червонная 1999. С. 91).