double arrow

Герб Карачаево-Черкесии

Мало того, балкарцы и карачаевцы охотно участвуют в общетюркском движении, ожидая помощи от других тюркс­ких народов (Бабич 1994. Т. 2. С. 222-225). Однако Турция, на чью поддержку в особенности рассчитывали сторонники пантюркизма, не спешила прийти к ним на помощь. К не­удовольствию националистов, экономические и политические интересы оказались для нее важнее романтических родствен­ных чувств (Barylski 1994. Р. 406). Как сетует Б. Лайпанов, пик эйфории по поводу общетюркской солидарности прошел после того, как «братья по крови» не выказали ожидаемого энтузи­азма в поддержке политических требований безгосударствен­ных тюркских народов России (Лайпанов 1998. С. 142-144. См. также: Червонная 2001). Тем не менее он как будто бы не оставляет надежду на сближение тюркских народов на ос­нове общей культурной традиции (Лайпанов 2002. С. 18-19). Имея в виду достижение политической автономии, балкарцы протестовали против предложения съезда кабардинс­кого народа о переименовании Кабардино-Балкарии в Кабарду. Они настаивали на том, что балкарские общества никогда в прошлом не являлись частью Кабарды (Бабич 1994. Т. 2. С. 232), составляя своеобразную федерацию, и что они вош­ли в состав России независимо от Кабарды по своей соб­ственной воле (Журтубаев 1991. С. 7; Об итогах 1992; Бабич 1994. Т. 2. С. 244, 257, 278). Еще дальше шли некоторые карачаевские лидеры, объявлявшие, что еще в предмонгольскую эпоху карачаевцы имели свое обширное государство, простиравшееся от Терека до Лабы и от Кавказского хребта до Ставропольской возвышенности. Окончательно оно яко­бы было разрушено Тимуром в конце XIV в., но и после этого Карачай сохранился как независимое государство. Он был противоправно захвачен Россией в 1828 г., но даже в этих условиях ухитрился сохранить некоторые государственные институты (Лайпанов, Костинский 1992). Такой взгляд на ис­торию и давал право карачаевцам и балкарцам требовать вос­становления своей национальной государственности. Что же касается кабардинцев, то, всячески преуменьшая их полити­ческое могущество на Северном Кавказе в эпоху позднего Средневековья, балкарские и карачаевские авторы делают акцент на том, что те переселились на Центральный Кавказ только в XV—XVI вв. и лишь в конце XVII в. появились в районе р. Баксана (Журтубаев 1991. С. 7; Мизиев 1998. С. 73; Байрамкулов 1996. С. 258-262; 1998. С. 142).

Балкарцев и карачаевцев не устраивает и осетинская вер­сия их истории, связывающая их формирование с ассимиля­цией части алан пришлыми тюрками-кочевниками (см., напр.: Чибиров 1990. С. 61; Созаев 2000. С. 44-45). Обоснованием балкарских претензий путем обращения к глубокому прошлому и занимался балкарский археолог И. М. Мизиев. Он ставил перед собой две цели: во-первых, опровергнуть общепринятую версию истории, согласно которой балкарцы и карачаевцы оформились как народы достаточно поздно и были обязаны этим пришлым тюркам, смешавшимся с местным северокавказским субстратом; во-вторых, доказать историческое право балкарцев на обширные горные, предгорные и равнинные земли вопреки тому, что еще два столетия назад пять балкарских общин ютились в высокогорьях, испрашивая у кабардин­цев разрешение на пользование нижележащими пастбищами.

Балкарские и карачаевские интеллектуальные лидеры хо­рошо понимают, какой мощный интеграционный заряд не­сет для кабардинцев, черкесов и адыгейцев единый этноним «адыги (черкесы)». Между тем, как показал этносоциологический опрос 1998 г., те, кто с энтузиазмом говорили о «ка­рачаево-балкарском народе», продолжали делать различие между карачаевским и балкарским языками и на вопрос о знакомстве с деятелями культуры и искусства указывали прежде всего на представителей своего народа (Червонная 1999. С. 90-91). Следовательно, идеологема «карачаево-бал­карского народа», навязывавшаяся народу этническими ли­дерами, в конце 1990-х гг. еще не проникла в глубины эт­нического сознания. Поэтому-то они и обращаются к этнониму «аланы», очевидно, рассчитывая, что идея общих предков и общей исторической судьбы окажется более дей­ственной. Как мы видели, немалый вклад в культивацию «аланского самосознания» сделал Мизиев, называвший ка­рачаевцев и балкарцев «этническими преемниками тюрко-язычных алан и асов» (Лайпанов, Мизиев 1993. С. 106). По свидетельству Б. Лайпанова, в сознании карачаевцев и бал­карцев уже укоренилось представление о том, что «история Аланского государства — неотъемлемая часть нашей древ­ней национальной истории, а его культура — это наше на­циональное наследие» (Лайпанов 1998. С. 146). Во второй половине 1990-х гг. участились случаи, когда карачаевцы и балкарцы меняли в паспорте запись о своей национально­сти на «аланскую» [47]. В разных районах страны их культур­ные общества присваивали себе название «Алания».

В борьбе за право называться аланами балкарские авто­ры имеют в виду прежде всего не доведенный до конца про­цесс реабилитации балкарского народа. Это до сих пор не дает балкарцам возможности формально и на полных осно­ваниях ассоциироваться с территорией своего проживания и ставит в зависимость от республиканской власти, состоя­щей преимущественно из кабардинцев. Ведь после возвра­щения в республику многие балкарцы были поселены в се­верных предгорных районах, а не на своих исконных территориях, находящихся в южных горах. Требование о полной территориальной реабилитации балкарцев оказалось нереализованным: из былых четырех балкарских районов были восстановлены только Эльбрусский и Черекский. От­дельные неосторожные высказывания высоких кабардинских чиновников о низком статусе балкарцев, а также бедствен­ное положение балкарских районов больно задевают балкар­цев и подталкивают к продолжению борьбы за образование собственной автономии (От редакции 1997). Поэтому насто­ятельные попытки балкарцев связать себя с аланами пресле­дуют две цели: доказать древность своего обитания на Се­верном Кавказе и свой статус в качестве коренного народа, а также подчеркнуть наличие у своих предков древней тра­диции государственности. И то и другое, по их мнению, слу­жит важными аргументами на пути к образованию Респуб­лики Балкарии, о чем заявляли съезды балкарского народа в ноябре 1991 г. и в ноябре 1996 г. Не случайно сторонни­ки идеи тюркоязычного Аланского государства размещают его прежде всего на территории современных Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии и стараются максимально расширить его хронологические рамки. Один из них утвер­ждает, что Аланское государство существовало около 800 лет (Байрамкулов 1995. С. 9).

Еще одним фактором служит стремление повысить числен­ность своего народа. Вот почему Мизиев и пишет о неких маргинальных изначально тюркских группах, якобы иранизированных в ходе истории. Он явно имеет в виду мусульман-дигорцев, обитавших в Дигорском ущелье Кабардино-Балка­рии до их депортации в 1944 г.

Ясно, каким препятствием в этой «борьбе за престижных предков» являются осетины, упорно настаивающие на своем аланском происхождении. С целью поставить осетин на ме­сто и придать их территориальным претензиям сомнительный характер карачаево-балкарские авторы иной раз утверждают, что ираноязычные осетины были переселены на Кавказ с юга не то персидскими царями, не то шахом Ирана и что они расселились по Центральному Кавказу достаточно поздно, едва ли не в начале XV в. (Байчоров 1987. С. 54-57; Байрамуков 1993. С. 116-117; Лайпанов 1995; Абайхан 1998). Много реже эти авторы соглашаются видеть в осетинах потомков более ранних индоевропейских переселенцев, но и в этом случае речь идет о движении с Иранского нагорья, а связь осетин с аланами отрицается (Айт 2001. С. 9-11) [48]. Любопыт­но, что по вопросу о том, кто мог жить в центральных райо­нах Кавказа до осетин, карачаево-балкарская версия утверж­дает приоритет тюрков (Байчоров 1994). Впрочем, Джуртубаев допускает, что предками осетин могли быть носители кобанской культуры бронзового века, и он доказывает, что имен­но от них, а не от «тюркоязычных алан» они унаследовали иранский язык (Журтубаев 1991. С. 6). И. Чотчаев отстаивает еще более экстравагантную версию, выводя отдаленных пред­ков балкарцев и карачаевцев от «атлантов-ариев», которые были позднее тюркизированы (Айт 2001. С. 8-9, 12-13).

Тем самым этногенетический миф открывает самые заман­чивые перспективы. Вот почему, как мы уже знаем, им так увлекался профессиональный балкарский археолог И. М. Мизиев. Выше говорилось о том, что он готов был объявить тюрками не только скифов и алан, но и создателей всех бо­лее ранних археологических культур степного коридора и настаивал на приходе тюрков на Северный Кавказ едва ли не в IV тыс. до н.э. Со стороны такая мегаломания кажется странной, но с учетом кабардинско-балкарского территори­ального спора, обострившегося на рубеже 1980—1990-х гг., все становится предельно ясным. Мизиев и сам не скрывал сво­их истинных побуждений. В одной из своих работ он обра­щался к документам о работе государственной комиссии 1863 г. и откровенно демонстрировал свои симпатии к пози­ции, занимавшейся тогда ее балкарскими участниками (Ми­зиев 1995а. С. 56-57). Он делал особый акцент на том, что широкое расселение кабардинцев происходило лишь в XV-XVI вв., т. е., с его точки зрения, достаточно поздно. А до того в течение тысячелетий здесь, по его мнению, обитали тюркоязычные предки балкарцев и карачаевцев. Вот почему он полностью отрицал наличие какого-либо местного ираноязычного субстрата и не принимал идею кыпчакского ком­понента в этногенезе балкарцев — последний казался ему не­достаточно престижным. Иное дело — булгарский субстрат, позволявший наделить балкарцев великой историей, древней государственностью и, что особенно важно, огромной терри­торией. Правда, с распадом Великой Болгарии хана Кубрата в этой славной истории возникал очевидный пробел. Но Мизиева это нисколько не смущало, и он объявлял алан и асов прямыми предками балкарцев и карачаевцев. Тем самым последние оказывались наследниками не только Великой Болгарии, но и Аланского царства. А территориальная и го­сударственная преемственность, идущая из глубины веков, прерывалась лишь монгольским завоеванием, вслед за кото­рым наступила эпоха кабардинской экспансии (Мизиев 1991а. С. 114-130. 136; 1995а. С. 53-54, 66, 79).

И симпатизирующий автору читатель убеждается в том, что доминирование кабардинцев является столь же истори­чески преходящим моментом, как и господство монголов, и что все это не идет ни в какое сравнение со славным тюрк­ским прошлым на Северном Кавказе. А чтобы читатель в этом убедился, Мизиев строил соответствующим образом и текст своей книги о «народах Кабарды и Балкарии», где тюр­кским предкам балкарцев посвящены десятки страниц, тог­да как для обсуждения проблем происхождения и этничес­кой истории адыгов ему хватило всего лишь трех страниц. И эти страницы он посвящал доказательству того, что никакой древней истории у адыгов не было (Мизиев 1995а. С.48-50) При этом в одной из своих работ Мизиев пытался высту­пать защитником прав малочисленных народов и выставлял себя борцом против замалчивания или искажения их бога­того историко-культурного наследия (Мизиев 1991б). Оста­ется отметить, что книги Мизиева, популяризировавшие все рассмотренные идеи (Мизиев 1991а; 1995а), были изданы Ми­нистерством народного образования Кабардино-Балкарской Республики в качестве пособий для учителей и учащейся мо­лодежи!

В любом случае, как полагают балкарские этнонациональные лидеры и идеологи местного национального дви­жения, изложенная концепция способна заразить народ творческой энергией и мобилизовать его для достижения поставленных этнополитических целей. Кроме того, апел­лируя к пантюркской солидарности, она, по их замыслам, может рассчитывать на симпатии к балкарцам, а следова­тельно, и на их поддержку в тюркском мире. Существенно, что, рисуя балкарцев автохтонами Северного Кавказа, зани­мавшими когда-то несравненно более крупную территорию, чем ныне, эта концепция подводит историческую основу под территориальные претензии балкарцев к кабардинцам. Ведь из нее следует, что, по сравнению с балкарцами, кабардин­цы являлись очень поздними пришельцами, беззаконно занявшими «бывшие балкарские земли». На самом же деле историческая картина была прямо противоположной — на­чиная со второй половины XIX в. балкарцы при участии русских, а затем и советских властей неоднократно расширяли свои территории за счет кабардинских земель (Думанов 1991: Бабич 1998. С. 145-150).

Все же упомянутые споры ограничились рамками печат­ных изданий и местных СМИ и не выплеснулись на улицу. По словам кабардинских ученых, главной причиной этого было отсутствие каких-либо насильственных межэтнических конфликтов между оппонентами в прошлом. Они пишут: «Не­смотря на то, что в территориальном споре полемика велась сугубо на историческом материале, в общественное сознание и кабардинцев, и балкарцев объективно (ввиду отсутствия) не мог быть внедрен ни один исторический факт, свидетельству­ющий о прошлых конфликтах (особенно вооруженных) между этими народами. Отсутствие в исторической памяти народов республики такого отягощающего наследия стало весьма важ­ным фактором, умеряющим страсти» (Битова и др. 1996. С. 28; Бегидов 2003. С. 47).


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: