2015-06-24
472
1. О том, что для разыскания истины необходимо раз в жизни,
насколько это возможно, поставить все под сомнение.
Так как мы были детьми, раньше чем стать взрослыми, и составили
относительно предметов, представлявшихся нашим чувствам, разные
суждения, как правильные, так и неправильные, прежде чем достигли
полного обладания нашим разумом, то некоторые опрометчивые суждения
отвращают нас от истинного познания и владеют нами настолько, что
освободиться от них мы, по-видимому, можем не иначе, как решившись хотя
бы раз в жизни усомниться во всем том, по поводу чего обнаружим малейшие
подозрения в недостоверности.
2. Нам также необходимо считать все поставленное под сомнение
ложным.
Более того, нам полезно считать то, в чем мы усомнились ложным,
дабы яснее определить то, что наиболее достоверно и доступно для познания.
3. О том, что для руководства нашими поступками мы не должны
следовать такому сомнению.
…Я не предлагаю пользоваться методом сомнения вообще, а лишь
тогда, когда мы задаемся целью созерцания истины. Ибо несомненно, что для
руководства в жизни мы часто вынуждены следовать взглядам, которые лишь
вероятны, по той причине, что случай совершать поступки почти всегда
проходит прежде, чем мы можем разрешить все сомнения. И если по поводу
одного и того же предмета встречается несколько взглядов, то хотя бы мы и
не усматривали большей правдоподобности в одном из них, но, если дело не
терпит отлагательства, разум все же требует, чтобы мы избрали один из них и
чтобы, избрав его, и в дальнейшем следовали ему, как если бы считали его
вполне достоверным.
4. Почему можно усомниться в истинности чувственных вещей.
…Мы по опыту знаем, сколь часто нас обманывали чувства, и,
следовательно, неосмотрительно было бы чересчур полагаться на то, что нас
обмануло хотя бы один раз. Кроме того, мы почти всегда испытываем во сне
видения, при которых нам кажется, будто мы живо чувствуем и ясно
воображаем множество вещей, между тем как эти вещи нигде больше и не
имеются. Поэтому, решившись однажды усомниться во всем, не находишь
более признака, по которому можно было бы судить, являются ли более
ложными мысли, приходящие в сновидении, по сравнению со всеми
остальными.
5. Почему можно сомневаться также и в математических
доказательствах.
Станем сомневаться и во всем остальном, что прежде полагали за
самое достоверное; даже в математических доказательствах и их
обоснованиях, хотя сами по себе они достаточно ясны, ведь ошибаются же
некоторые люди, рассуждая о таких вещах. Главное же усомнимся потому,
что слышали о существовании Бога, создавшего нас и могущего творить все,
что ему угодно, и мы не знаем, не захотел ли он создать нас такими, чтобы мы
всегда ошибались даже в том, что нам кажется самым достоверным. Ибо,
допустив, чтобы мы иногда ошибались, как уже было отмечено, почему бы
ему не допустить, чтобы мы ошибались постоянно? Если же мы
предположим, что обязаны существованием не всемогущему Богу, а либо
самим себе, либо чему-нибудь другому, то, чем менее могущественным
признаем мы виновника нашего существования, тем более будет вероятно,
что мы так несовершенны, что постоянно ошибаемся…
7. О том, что нельзя сомневаться не существуя и что это есть
первое достоверное познание, какое возможно приобрести.
Отбросив, таким образом, все то, в чем так или иначе мы можем
сомневаться, и даже предполагая все это ложным, мы легко допустим, что нет
ни Бога, ни неба, ни земли и что даже у нас самих нет тела, но мы все-таки не
можем предположить, что мы не существуем, в то время как сомневаемся в
истинности всех этих вещей. Столь нелепо полагать несуществующим то, что
мыслит, в то время, пока оно мыслит, что, невзирая на самые крайние
предположения, мы не можем не верить, что заключение я мыслю,
следовательно, я существую истинно и что оно поэтому есть первое и
вернейшее из всех заключений, представляющееся тому, кто методически
располагает свои мысли.
8. О том, что таким путем познается различив между душой и телом.
Мне кажется, что это лучший путь, какой мы можем избрать для
познания природы души и ее отличия от тела. Ибо, исследуя, что такое мы,
предполагающие теперь, что вне нашего мышления нет ничего подлинно
существующего, мы очевидно сознаем, что для того, чтобы существовать,
нам не требуется ни протяжение, ни фигура, ни нахождение в каком-либо
месте, ни что-либо такое, что можно приписать телу, но что мы существуем
только потому, что мы мыслим. Следовательно, наше понятие о нашей душе
или нашей мысли предшествует тому, которое мы имеем о теле, и понятие
это достовернее, так как мы еще сомневаемся в том, имеются ли в мире тела,
но с несомненностью знаем, что мыслим.
9. Что такое мышление.
Под словом «мышление» я разумею все то, что происходит в нас
таким образом, что мы воспринимаем его непосредственно сами собою; и
поэтому не только понимать, желать, воображать, но также чувствовать
означает здесь то же самое, что мыслить. Ибо ведь если я скажу «я вижу» или
«я иду» и сделаю отсюда вывод, что «я существую», и буду разуметь
действия, совершаемые моими глазами или ногами, то заключение не будет
настолько непогрешимым, чтобы я не имел основания в нем сомневаться, так
как я могу думать, что вижу или хожу, хотя бы я не открывал глаз и не
трогался с места, как бывает подчас во сне и как могло бы быть, даже если бы
я вовсе не имел тела. Если же я подразумеваю только действие моей мысли
или моего чувства, иначе говоря, мое внутреннее сознание, в силу которого
мне кажется, будто я вижу или хожу, то заключение настолько правильно, что
я в нем не могу сомневаться, ибо оно относится к душе, которая одна лишь
способна чувствовать и мыслить каким бы то ни было образом.
10. О том, что имеются понятия, настолько ясные сами по себе, что,
определяя их по школьным правилам, их можно лишь затемнить и что они не
приобретаются путем изучения, а рождаются вместе с нами.
…Я заметил, что философы, пытаясь объяснять по правилам их логики
вещи сами по себе ясные, лишь затемняют дело. Сказав, что положение я
мыслю, следовательно, я существую является первым и наиболее
достоверным, представляющимся всякому, кто методически располагает свой
мысли, я не отрицал тем самым надобности знать еще до этого, что такое
мышление, достоверность, существование, не отрицал, что для того, чтобы
мыслить, надо существовать, и тому подобное…
11. О том, что мы яснее можем познать нашу душу, чем наше тело.
…Мы тем лучше познаем вещь, или субстанцию, чем больше
отмечаем в ней свойств. А мы, конечно, относительно нашей души отмечаем
их много больше, чем относительно чего-либо иного, тем более что нет
ничего, побуждающего нас познать что-либо, что еще с большей
достоверностью не приводило бы нас к познанию нашей мысли…
13. В каком смысле можно сказать, что, не зная Бога, нельзя иметь
достоверного познания ни о чем.
Но когда душа, познав сама себя и продолжая еще сомневаться во всем
остальном, осмотрительно стремится распространить свое познание все
дальше, то прежде всего она находит в себе идеи о некоторых вещах; пока
она их просто созерцает, не утверждая и не отрицая существования вне себя
чего-либо подобного этим идеям, ошибиться она не может. Она встречает
также некоторые общие понятия и создает из них различные доказательства,
столь убедительные для нее, что, занимаясь ими, она не может сомневаться в
их истинности. Так, например, душа имеет в себе идеи чисел и фигур, имеет
также среди общих понятий и то, что «если к равным величинам прибавить
равные, то получаемые при этом итоги будут равны между собой». Она имеет
еще и другие столь же очевидные понятия, благодаря которым легко
доказать, что сумма трёх углов треугольника равна двум прямым, и т. д. Пока
душа видит эти понятия и порядок, каким она выводит подобные заключения,
она вполне убеждена в их истинности; так как душа не может на них
постоянно сосредоточиваться, то, когда она вспоминает о каком либо
заключении, не заботясь о пути, каким оно может быть выведено, и притом
полагает, что творец мог бы создать ее такой, чтобы ей свойственно было
ошибаться во всем, что ей кажется вполне очевидным, она ясно видит, что по
праву сомневается в истинности всего того, чего не видит отчетливо, и
считает невозможным иметь какое-либо достоверное знание прежде, чем
познает того, кто ее создал.
14. О том, что существование Бога доказуемо одним тем, что
необходимость бытия, или существования, заключена в понятии, какое мы
имеем о нем.
Далее, когда душа, рассматривая различные идеи и понятия,
существующие в ней, обнаруживает среди них идею о существе всеведущем,
всемогущем и высшего совершенства, то по тому, что она видит в этой идее,
она легко заключает о существовании Бога, который есть это всесовершенное
существо; ибо, хотя она и имеет отчетливое представление о некоторых
других вещах, она не замечает в них ничего, что убеждало бы ее в
существовании их предмета, тогда как в этой идее она видит существование
не только возможное, как в остальных, но и совершенно необходимое и
вечное.
15. О том, что в понятиях, какие мы имеем о прочих вещах,
заключается не необходимость бытия, а лишь его возможность. В
истинности этого заключения душа убедится еще больше, если заметит, что у
нее нет идеи, или понятия, о какой-либо иной вещи, относительно которой
она столь же совершенно могла бы отметить необходимое существование. По
одному этому она поймет, что идея существа высочайшего совершенства не
возникла в ней путем фикции, подобно представлению о некой химере, но,
что, наоборот, в ней запечатлена незыблемая и истинная природа, которая
должна существовать с необходимостью, так как не может быть постигнута
иначе, чем как необходимо существующая…
…Находя в себе идею Бога, или всесовершенного существа, мы вправе
допытываться, по какой именно причине имеем ее. Но, внимательно
рассмотрев, сколь безмерны представленные в ней совершенства, мы
вынуждены признать, что она не могла быть вложена в нас иначе, чем
всесовершенным существом, то есть никем иным, как Богом, подлинно
сущим или существующим, ибо при естественном свете очевидно не только
то, что ничто не может произойти из ничего, но и то, что более совершенное
не может быть следствием и модусом менее совершенного, а также потому,
что при том же свете мы видим, что в нас не могла бы существовать идея или
образ какой-либо вещи, первообраза которой не существовало бы в нас самих
или вне нас, первообраза, действительно содержащего все изображенные в
нашей идее совершенства. А так как мы знаем, что нам присущи многие
недостатки и что мы не обладаем высшими совершенствами, идею которых
имеем, то отсюда мы должны заключить, что совершенства эти находятся в
чем-то от нас отличном и действительно всесовершенном, которое есть Бог,
или что по меньшей мере они в нем некогда были, а из того, что эти
совершенства бесконечны, следует, что они и ныне там существуют…
20. О том, что не мы первопричина нас самих, а Бог и что,
следовательно, Бог есть.
…Так как относительно искусно сделанной машины мы достаточно
знаем, каким образом мы получили о ней понятие, а относительно нашей
идеи о Боге мы не можем припомнить, когда она была сообщена нам
Богом, − по той причине, что она в нас была всегда, - то поэтому мы должны
рассмотреть и этот вопрос, должны разыскать, кто творец нашей души или
мысли, включающей идею о бесконечных совершенствах, присущих Богу.
Ибо очевидно, что нечто, знающее более совершенное, чем оно само, не само
создало свое бытие, так как оно при этом придало бы себе самому все те
совершенства, сознание о которых оно имеет, и поэтому оно не могло
произойти ни от кого, кто не имел бы этих совершенств, то есть не был бы
Богом.
…Легко понять, что нет в нас никакой силы, посредством которой мы
сами могли бы существовать или хотя бы на мгновение сохранить себя, и что
тот, кто обладает такой мощью, что дает нам существовать вне его и
сохраняет нас, тем более сохранит самого себя; вернее, он вовсе не нуждается
в сохранении кем бы то ни было; словом, он есть Бог.
27. О различии между неопределенно большим и бесконечным.
Все…мы скорее назовем неопределенно большим, а не бесконечным или
беспредельным, чтобы название «бесконечный» сохранить для одного Бога,
столь же потому, что в нем одном мы не видим никаких пределов его
совершенствам, сколь и потому, что знаем твердо, что их и не может быть.
Что же касается остальных вещей, то мы знаем, что они несовершенны, ибо,
хотя мы и отмечаем в них подчас свойства, кажущиеся нам беспредельными,
мы не можем не знать, что это проистекает из недостаточности нашего
разума, а не из их природы.
29. Бог не есть причина наших заблуждений.
Первый из атрибутов Бога, подлежащий здесь нашему обсуждению,
состоит в том, что он − высшая истина и источник всякого света, поэтому
явно нелепо, чтобы он нас обманывал, то есть был прямой причиной
заблуждений, которым мы подвержены и которые испытываем на самих
себе… Способность познания, данная нам Богом и называемая естественным
светом, никогда не касается какого-либо предмета, который не был бы
истинным в том, в чем она его касается, то есть в том, что она постигает ясно
и отчетливо.
32. О том, что у нас лишь два вида мыслей, а именно восприятие
разумом и действие воли.
Без сомнения, все виды мыслительной деятельности, отмечаемые нами
у себя, могут быть отнесены к двум основным: один из них состоит в
восприятии разумом, другой − в определении волей. Итак, чувствовать,
воображать, даже постигать чисто интеллектуальные вещи − все это лишь
различные виды восприятия, тогда как желать, испытывать отвращение,
утверждать, отрицать, сомневаться − различные виды воления…
34. Наряду с рассудком для суждения требуется и воля.
Признаю, что мы ни о чем не можем судить без участия нашего
рассудка, ибо нет оснований полагать, чтобы наша воля определялась тем,
чего наш рассудок никоим образом не воспринимает. Но так как совершенно
необходима воля, чтобы мы дали наше согласие на то, чего мы никак не
восприняли, и так как для вынесения суждения, как такового, нет
необходимости в том, чтобы мы имели полное и совершенное познание, то
мы часто соглашаемся со многим таким, что познали вовсе не ясно, а смутно.
35. Воля обширнее разума − отсюда и проистекают наши
заблуждения.
Восприятие рассудком распространяется только на то немногое, что
ему представляется, поэтому познание рассудком всегда весьма ограниченно.
Воля же в известном смысле может показаться беспредельной, ибо мы
никогда не встретим ничего, что могло бы быть объектом воли кого-либо
иного, даже безмерной воли Бога, на что не могла бы простираться и наша
воля. Вследствие этого нашу волю мы распространяем обычно за пределы
ясно и четко воспринимаемого нами, а раз мы так поступаем, то
неудивительно, что нам случается ошибаться.
39. Свобода нашей воли постигается без доказательств, одним
нашим внутренним опытом.
То, что мы обладаем свободой воли и что последняя по своему выбору
может со многим соглашаться или не соглашаться, ясно настолько, что
должно рассматриваться как одно из первых и наиболее общих врожденных
нам понятий.
40. Мы знаем также вполне достоверно, что Бог все предустановил.
Однако, ввиду того что познанное нами с тех пор о Боге убеждает нас
в столь великом его могуществе, что преступно было бы полагать, будто
когда-либо мы могли бы совершить нечто им заранее не предустановленное,
мы легко можем запутаться в больших затруднениях, если станем пытаться
согласовать божье предустановление со свободой нашего выбора и
постараемся понять, иначе говоря, охватить и как бы ограничить нашим
разумением всю обширность свободы нашей воли, равно как и порядок
вечного провидения.
41. Каким образом можно согласовать свободу нашей воли с
божественным предопределением.
Напротив, мы легко избегнем заблуждений в том случае, если
отметим, что наш дух конечен, божественное же всемогущество, согласно
которому Бог все, что существует или может существовать, не только знает,
но и водит и предустановляет, бесконечно. Поэтому нашего разума
достаточно, чтобы ясно и отчетливо понять, что всемогущество это
существует в Боге; однако его недостаточно для постижения обширности
такого всемогущества настолько, чтобы мы могли понять, каким образом Бог
оставляет человеческие действия совершенно свободными и
недетерминированными.
С другой стороны, в свободе и безразличии внутри нас мы уверены
настолько, что для нас нет ничего более ясного; таким образом,
всемогущество Бога не должно нам препятствовать в это верить.
45. Что такое ясное и отчетливое воспри ятие.
Ясным я называю такое восприятие, которое очевидно и имеется
налицо для внимательного ума, подобно тому как мы говорим, что ясно
видим предметы, имеющиеся налицо и с достаточной силой действующие,
когда глаза наши расположены их видеть. Отчетливым же я называю
восприятие, которое настолько отлично от всего остального, что содержит
только ясно представляющееся тому, кто надлежащим образом его
рассматривает.
51. О том, что такое субстанция и что название это не может быть
приписано в одинаковом смысле Богу и творениям.
Разумея субстанцию, мы можем разуметь лишь вещь, которая
существует так, что не нуждается для своего существования ни в чем, кроме
самой себя. Тут может представиться неясность в объяснении выражения
«нуждаться лишь в себе самой».
Ибо таков, собственно говоря, один только Бог, и нет ничего
сотворенного, что могло бы просуществовать хотя бы мгновение, не будучи
поддерживаемо и хранимо его могуществом. Поэтому справедливо говорят в
школах, что название субстанции не однозначно подхоцит к Богу и к
творениям, то есть что нет такого значения этого слова, которое мы отчетливо
бы постигали и которое обнимало бы и его и их. Но ввиду того что среди
сотворенных вещей некоторые по природе своей не могут существовать без
некоторых других, мы их отличаем от тех, которые нуждаются лишь в
обычном содействии Бога, и называем последние субстанциями, а первые -
качествами или атрибутами этих субстанций…
53. Всякая субстанция имеет преимущественный атрибут: для
души − мысль, подобно тому как для тела − протяжение.
Хотя любой атрибут достаточен для познания субстанции, однако у
каждой субстанции есть преимущественное, составляющее ее сущность и
природу свойство, от которого зависят все остальные. Именно, протяжение в
длину, ширину и глубину составляет природу субстанции, ибо все то, что
может быть приписано телу, предполагает протяжение и есть только
некоторый модус протяженной вещи; подобно этому все свойства, которые
мы находим в мыслящей вещи, суть только разные модусы мышления. Так,
например, фигура может мыслиться только в протяженной вещи, движение -
только в протяженном пространстве, воображение же, чувство, желание
настолько зависят от мыслящей вещи, что мы не можем их без нее постичь. И
наоборот, протяжение может быть понимаемо без фигуры и без движения, а
мыслящая вещь − без воображения и без чувств; так и в остальном.
54. Каким образом нам доступны раздельные мысли о субстанции
мыслящей, о телесной и о Боге.
Итак, мы легко можем образовать два ясных и отчетливых понятия, или две
идеи: одну - о сотворенной мыслящей субстанции, другую - о субстанции
протяженной, если, конечно, тщательно различим все атрибуты мышления от
атрибутов протяжения. Мы можем также иметь ясную и отчетливую идею о
несотворенной субстанции, мыслящей и независимой, то есть идею о Боге, бы
мы не предполагали, что эта идея выражает все, что есть в нем, и не
примышляли бы что-либо к ней, а считались лишь с тем, что действительно
содержится в отчетливом понятии о нем и что мы воспринимаем как
принадлежащее к природе всесовершенного существа.
59. Каковы универсалии. Универсалии образуются в силу только того,
что мы пользуемся одним и тем же понятием, чтобы мыслить о нескольких
отдельных вещах, сходных между собой. И тогда, когда мы обнимаем одним
названием вещи, обозначаемые этим понятием, название также универсально.
71. Первой и основной причиной наших заблуждений являются
предубеждения нашего детства. Отсюда мы и получили большую часть
наших ошибок, а именно: в раннем возрасте душа наша была столь тесно
связана с телом, что особенное внимание уделяла лишь тому, что вызывало в
ней некоторые впечатления; она при этом не задавалась вопросом,
вызывались ли эти впечатления чем-либо, находящимся вне ее, а только
чувствовала. …С возрастом же, когда наше тело, произвольно направляясь в
ту или иную сторону благодаря устройству своих органов, встречало
что-либо приятное и избегало неприятного, душа, тесно связанная с ним,
размышляя о встречавшихся вещах, полезных или вредных, отметила прежде
всего, что они существуют вне ее, и приписала им не только величины,
фигуры, движения и прочие свойства, действительно присущие телам и
вполне справедливо воспринимавшиеся ею как вещи или модусы вещей, но
также и вкусы, запахи и все остальные понятия такого рода, которые она
также замечала. А так как душа находилась еще в такой зависимости от тела,
что все остальные вещи рассматривала лишь с точки зрения его пользы, то
она и находила в каждом предмете больше или меньше реальности в
зависимости от того, казались ли ей впечатления более или менее сильными.
Отсюда и произошло, что она стала считать, будто гораздо больше
субстанции или телесности заключается в камнях или металлах, чем в воде
или воздухе, ибо ощущала в них больше твердости и тяжести; воздух она
стала считать за ничто, поскольку не обнаруживала в нем никакого
дуновения, или холода, или тепла…
72. Вторая причина та, что мы не можем забыть эти
предубеждения.
Наконец, в зрелые годы, когда мы вполне владеем нашим разумом,
когда душа уже не так подвластна телу и ищет правильного суждения о вещах
и познания их природы, хотя мы и замечаем, что весьма многие из прежних
наших суждений, составленных в детстве, ложны, тем не менее нам не так
легко вполне от них освободиться; однако несомненно, что, если мы упустим
из виду их сомнительность, мы всегда будем в опасности впасть в какое-либо
ложное предубеждение. Например, с раннего возраста мы представляем себе
звезды весьма малыми; хотя доводы астрономии с очевидностью показывают
нам, что звезды очень велики, тем не менее предрассудок еще и теперь
настолько силен, что нам трудно представлять себе звезды иначе, чем мы
представляли их прежде.
73. Третья − наш ум утомляется, внимательно относясь ко всем
вещам, о которых мы судим.
Сверх того наша душа только с известным трудом и напряжением
может в течение долгого времени вникать в одну и ту же вещь; всего же
труднее ей приходится тогда, когда она занята чисто интеллигибельными
вещами…, не представляемыми ни чувством, ни воображением, потому ли,
что, будучи связана с телом, она по своей природе такова, или потому, что в
ранние годы мы так привыкли чувствовать и воображать, что приобрели
большой навык и большую легкость в упражнении именно этих, а не иных
способностей мышления. Отсюда и происходит, что многие не могут
поверить, что существует субстанция, если она невообразима, телесна и даже
ощущаема. Обычно не принимают во внимание, что вообразить можно только
вещи, состоящие в протяжении, движении и фигуре, тогда как мышлению
доступно многое иное; поэтому большинство людей убеждено, что не может
существовать ничего, что не было бы телом, и что нет даже тела, которое не
было бы чувственным. А так как в действительности ни одну вещь в ее
сущности мы не воспринимаем при помощи наших чувств, а только
посредством нашего разума, когда он вступает в действие, то не следует и
удивляться, если большинство людей все воспринимает весьма смутно, так
как лишь очень немногие стремятся надлежащим образом управлять им.
74. Четвертая заключается в том, что наши мысли мы связываем со
словами, которые их точно не выражают.
Наконец, ввиду того что мы связываем наши понятия с известными
словами, чтобы выразить их устно, и припоминаем впоследствии слова легче,
нежели вещи, то едва ли мы понимаем когда-нибудь какую-либо вещь
настолько отчетливо, чтобы отделить понятие о ней от слов, избранных для ее
выражения. Внимание почти всех людей сосредоточивается скорее на словах,
чем на вещах, вследствие чего они часто пользуются непонятными для них
терминами и не стараются их понять, ибо полагают, что некогда понимали их,
или же им кажется, будто они их получили от тех, кто понимал значение этих
слов, и тем самым они тоже его узнали …
75. Краткое изложение всего, чему нужно следовать, чтобы правильно
философствовать.
Итак, чтобы серьезно предаться изучению философии и разысканию всех
истин, какие только мы способны постичь, нужно прежде всего освободиться
от наших предрассудков и подготовиться к тому, чтобы откинуть все взгляды,
принятые нами некогда на веру, пока не подвергнем их новой проверке. Затем
должно пересмотреть имеющиеся у нас понятия и признать за истинные
только те, которые нашему разумению представятся ясными и отчетливыми.
Таким путем мы прежде всего познаем, что существуем, поскольку нам
присуще мыслить, а также, что существует Бог, от которого мы зависим; по
рассмотрении его атрибутов мы можем приступить к разысканию истины о
прочих вещах, ибо он есть их первая причина. Наконец, кроме понятий о Боге
и нашей душе мы найдем в нас самих также знание многих вечно истинных
положений, как, например, «из ничего ничто не может произойти» и т. д.,
найдем также понятие о некоторой телесной природе, то есть протяженной,
делимой, движимой и т. д., а равно и понятие о некоторых чувствах,
возбуждающих в нас известные расположения, как, например, чувства боли,
цвета, вкуса и т. д. Сравнив же то, что мы узнали, рассматривая вещи по
порядку, с тем, что думали о них до такого их рассмотрения, мы приобретем
навык составлять себе ясные и отчетливые понятия обо всех познаваемых
вещах. В этих немногих правилах, как мне кажется, я выразил наиболее
общие и основные начала человеческого познания.
76. Божественный авторитет мы должны предпочесть нашим
рассуждениям, но из того, что не было сообщено откровением, мы не
должны верить ничему, чего не знали бы очевиднейшим образом.
Прежде же всего мы должны запечатлеть в нашей памяти как непогрешимое
правило, что во все, сообщенное нам Богом путем откровения, должно
верить, как в более достоверное, чем все остальное, потому что, если бы
случайная искра разума внушала нам нечто противное, мы всегда должны
быть готовы подчинить свое суждение тому, что исходит от Бога. Но что
касается истин, о которых Богословие нас не наставляет, то тому, кто хочет
стать философом, менее всего прилично принимать за истинное нечто такое,
в истинности чего он не убедился, и больше доверяться чувствам, то есть
необдуманным суждениям своей юности, чем зрелому разуму, которым он в
состоянии надлежащим образом управлять.
Гоббс Томас (1588 − 1679) − английский философ и политический
мыслитель. Родился в семье сельского приходского священника. Окончил
Оксфордский университет, был секретарем Ф.Бэкона, взгляды которого
разделял и развивал. Он глубоко изучал математику и естественные науки.
Как и Ф.Бэкон, резко критиковал схоластику, считая, что целью философии
является практическая польза. Большой интерес проявлял к анализу
социальных явлений, пытаясь понять их с научных позиций. Главное
произведение − «Левиафан» (1651).
