Глава 20. Противный звук будильника прорывается сквозь тяжелую пелену сна

POV Bill

Противный звук будильника прорывается сквозь тяжелую пелену сна. Лишь через пару минут сонный разум понимает, что этот звон – не часть сна, а жестокая реальность. Усилием воли заставляю сесть себя на кровати и нажать кнопку, чтобы прекратить атаку на барабанные перепонки. Перед глазами все плавает, и разум отчаянно не хочет просыпаться. Это все таблетки. Нет, вы не подумайте, что я какой-нибудь наркоман. Просто таблетки от аллергии со снотворным эффектом отлично помогают засыпать, особенно если их выпьешь штуки четыре. Правда, утром нестерпимо болит голова, но это даже неплохо – отвлекает от самокопания.

После пятиминутных уговоров самого себя опускаю ноги на пол и морщусь – ледяной. Но делать нечего, приходится шлепать в полумраке и полной тишине (бабушка еще спит) в душ, чтобы на автомате проделать все то, что еще три месяца назад казалось невозможным и жутко ленивым: вымыть голову шампунем и бальзамом, уложить волосы, одеть линзы, нарисовать маску номер один, чтобы дома у Каулитцев наложить на нее маску номер два и ничего не оставить от своего собственного лица, вернуться в комнату и натянуть одежду, в которой будет удобно бегать, и спуститься вниз, закинуть на плечо сумку, которая так и валяется в коридоре с вечера, выйти на улицу, тихонько закрыв дверь, и вдохнуть свежий после ночного ливня воздух, зябко ежась от холода. Сегодня в эту схему пришлось вписать еще один пункт: надеть отвратительный кулон, подаренный Каулитцем. Нет, в другой ситуации я бы сказал, что он божественно красив, – у Картье просто не может быть некрасивых драгоценностей, но сейчас он мне казался просто отвратительным и, словно клеймо, горел на шее.

Увидев меня, Каулитц сально ухмыльнулся и кивнул, мгновенно сгоняя всю сонливость и заставляя передернуться от ужаса. Следующие пять минут я с дрожью в сердце ждал, пока на горизонте появится парк, уже прекрасно зная, что там произойдет, и стараясь заранее перебороть отвращение. Я ненавидел ощущения коры дерева, оставляющей ссадины на спине и прорехи на одежде, когда его отвратительно пахнущее чем-то липко-сладким тело слишком сильно вжимало меня в дерево, а его язык проникал мне в рот, и пах терся о мой. Это было так мерзко и противоестественно, что все оставшееся время, пока мы бежали от парка до дома, я пытался подавить в себе рвотные позывы и желание врезать ему. Нельзя. Спокойно Билл. Дыши глубже. Надо быть спокойным, чтобы заспанная Амели, с радостным визгом повиснувшая на шее, ничего не заметила. Ни сейчас, ни когда, затащив в комнату, начинает целовать, ни когда стягивает с меня одежду, ни когда мои руки скользят по ее идеальному телу, ни когда ее губы кольцом обхватывают мой член, ни когда я толкаюсь внутри нее, заставляя закатываться карие глаза в экстазе, срывая с губ громкие стоны и представляя, как за стеной бесится от злобы и бессилия Каулитц. А она и не замечает ничего. Совсем ничего. Небрежно накидывает шелковый халатик и удаляется к себе в комнату, предоставив мне час на приведение себя в порядок. Если сначала все эти штучки были хотя бы немного интересны, то сейчас всё вызывало лишь отвращение. Косметика, одежда, машина, Мел… Как я мечтал стать снова незаметной серой мышью и жить так, как жил раньше. Да, со мной бы не здоровалась половина школы, пока другая пускала сплетни и обсуждала; да, не было бы «Вога», подарившего мне энную сумму денег и шанс поступить в школу журналистики; да, я бы не познакомился с Жаном и не научился отличать джинсы от Армани от джинсов от Гуччи; да, я бы был девственником и неудачником, но я бы не чувствовал себя мразью и не прятался бы от Каулитцев на переменах в туалете. И меня сейчас не вжимало бы накачанное тело Джека в стену.

- Ну что, ты сам напросился, – наматывает на кулак волосы с такой силой, что из глаз брызгают невольные слезы. – Я тебя просил по-хорошему, а ты… - делает вид, что очень расстроен. - Придется испортить твое личико.

В следующий момент перед глазами все взорвалось красными искрами боли, а потом еще и еще. Он что-то говорил, но боль не давала возможности нормально воспринимать слова. По щекам и ладоням бежало что-то липкое и теплое, в ушах шумело, и было такое ощущение, что вместо лица одна кровавая каша, а в левую руку, чуть повыше запястье, воткнули нож, достали и воткнули снова, и так бесконечное количество раз…

Неожиданно все закончилось. Просто ослабла хватка на волосах и исчезли кровавые вспышки. И тишина. Звонкая. Играющая звуком падающих капель воды из плохо закрытого крана.

Не знаю, сколько так сидел, привыкая к ощущениям, прямо на полу в грязном вонючем школьном туалете. Наконец-то я нашел в себе силы открыть глаза и встать. Пол и стены немного качались. В зеркало было страшно смотреть, поэтому я, покачиваясь и опираясь на стену, побрел в медпункт. Очевидно, что звонок на урок уже был. Наверное, именно поэтому мое воспитание так быстро было завершено и по этой же причине, слава богу, мне никто не попался, пока я ковылял практически на другой конец школы, проклиная чертовых архитекторов, разработавших проект этого здания.

Когда я увидел вожделенную белую дверь с красным крестом и надписью, то мне показалось, что прошла уже как минимум тысяча лет. Медсестра с глухим оханьем обхватила меня за талию и, что-то причитая, помогла сесть. Я еще плохо понимал, что происходило вокруг, я был словно в стеклянной банке: что-то видно и слышно из внешнего мира, но очень и очень плохо. Он словно постоянно отплывал все дальше и дальше.

Медсестра суетилась, бегала туда-сюда, мазала какими-то щиплющимися жидкостями лицо и руки, куда-то звонила, кажется. Последнее, что я запомнил – кренящийся шкаф с медицинскими карточками.

POV Tom

После второго урока Мел прибежала ко мне чуть ли не в панике и слезах и заявила, что Барби пропал. Рикки сказала, что он так и не дошел до истории, и никто его не видел. Мобильный был выключен, и никто ничего не видел и не знал. Мы прочесали всю школу от стоянки и до чердака, но его и правда нигде не было. Красная Феррари сиротливо стояла на месте, ожидая хозяина, который так и не появился, вогнав в панику не только Мел, но и меня. В голове крутились тысячи «а что если» от самых простых, что у него заболел живот и он ушел домой (но тогда почему никому ничего не сказал? И почему не поехал на машине?), и до похищения пришельцами, что было самым вероятным.

Сестра настолько разволновалась, что у нее разболелась голова, и после четвертого урока, в обеденный перерыв, я отвез ее домой, а сам вернулся в школу. Нестерпимо хотелось есть и в туалет. Второе желание победило. Я завалился в вожделенную мужскую комнату, буквально на ходу расстегивая штаны, как слух уловил знакомое имя, промелькнувшее в разговоре младшеклассников, курящих в туалете и демонстрирующих свою крутость. Я брезгливо скривился: будущее американской гопоты.

- Я видел этого, ну, парня грудастой барби Каулитц. У него, бл*, - судя по звуку, малявка харкнул, - такое *бло было, что п*здец, будто его об стенку часа два х*ярили…

В мозге поднялась красная пелена ярости. Сам не понимая, что творю, я дрожащими руками застегнул штаны, буквально подлетел к компании малышни и схватил маленькою курящее и матерящееся существо за шиворот:

- Что ты говорил про Билла Кернера? – я прорычал ему это в лицо с каким-то ненормальным удовольствием, наблюдая, как его наглая морда превращаются в испуганную мордашку.

- Н-н-ничего, - выдавливает из себя мелкий, заставляя меня заскрипеть зубами от злости и хорошенько тряхнуть его за шиворот:

- Правду говори, а то это сейчас твое *бло будут ху*ярить об стену два часа – я устрою, - чувствую, как от злости сужаются глаза.

- Ну, я… Я видел, как он в медпункт шел, у него все лицо в крови было, будто его кто-то бил, и еще рука так странно висела…

- Когда это было?

- Перед математикой, - шмыгает носом.

- Меня не интересует, бл*ть, название. По времени когда было? – еще раз встряхиваю его, чтобы мозги встали на место.

- На втором, я в туалет вышел, - шмыгнул носом парнишка.

Дальше я его не слушал, просто отпустил и бросился в медпункт, понимая, что уже прошло достаточно времени и Кернера там нет, но что-то внутри настойчиво требовало действия, и я бесцеремонно вломился в медкабинет. Удивленная произведенным мной шумом медсестра оторвала взгляд от тетрадки, в которой что-то писала:

- Молодой человек, что-то произошло?

- Да, - пытаюсь одновременно отдышаться и придумать, что говорить. - Миссис Джонсон попросила меня узнать, что случилось с Биллом Кернером, - на ходу сочинял я.

- Он упал, и его забрала бабушка домой, - женщина дернула плечами, возвращаясь к бумагам.

- Сильно упал? – внутри поднялась волна нехорошего предчувствия.

- Думаю, миссис Джонсон достаточно знать то, что у Билла Кернера официальное освобождение от занятий. Всего хорошего, молодой человек, - последнюю фразу она произнесла с ощутимым нажимом, и я понял, что большего от нее не добьюсь. Оставался только один вариант.

***

Спустя двадцать минут, забив на оставшиеся занятия, я трезвонил в дверь дома, перед которым вот уже два месяца ждал Билла на пробежку.

Дверь мне открыла через пару минут миловидная пожилая женщина с глазами, как у Билла. Бабушка. И я с каким-то тихим ужасом понял, что практически ничего о нем не знаю, несмотря на то, что этот человек бывал в моей постели почти каждый день вот уже два месяца. Совсем ничего, кроме случайных обмолвок его самого или Амели.

- Здравствуйте, миссис Кернер. Меня зовут Том Каулитц, я друг Билла, - когда я хочу, то могу быть вежливым и обворожительным. Женщина улыбнулась мне в ответ:

- Здравствуйте, Том. Приятно вас наконец-то увидеть. Вы к Биллу? – она вопросительно посмотрела на меня. Я только кивнул, как будто я мог придти к кому-то другому в этом доме.

- Простите, но он сейчас спит, – женщина извиняющееся улыбнулась.

- А что с ним случилось? Он так неожиданно пропал… - начинаю, но тут меня перебивает хриплый сонный, но такой знакомый голос:

- Бабушка, кто там пришел?

- Билли, тебе нельзя вставать пока, - женщина бросилась вглубь дома, предоставляя мне возможность войти. Ну я и вошел. Но лучше бы я этого не делал.

Я это понял, когда мой взгляд столкнулся со взглядом каких-то мутных карих глаз на бледном, почти голубом в искусственном освещении лице тяжело дышащего и прислонившегося к стене в прихожей Билла. Повязка на лбу, пластырь на брови, переносице, правой щеке и подбородке скрывают почти все лицо, но открытые участки просто переливаются всеми оттенками синего, красного и черного. Левая рука покоится на перевязи, а правая до локтя забинтована. Упал…