VI. Борьба на два фронта – метод большевизации империи

Истинная суть большевистской национальной доктрины и история зигзагов большевистской по­литики в национальном вопросе никем так безбож­но не фальсифицируется, как советскими идеоло­гами. На Западе же часто трактуют национальный вопрос в отрыве от общей большевистской полити­ки и ее стратегических целей. При этом игнорирует­ся функциональная роль национальной политики Ленина и Сталина по большевизации народов импе­рии. Надо помнить, во-первых, что большевики бо­ролись не против русского шовинизма и местного национализма как таковых, а против основного препятствия большевизации: против интеллектуаль­но-духовной элиты всех народов, с тем, чтобы изолировав ее политически, подготовить ее физи­ческую изоляцию; во-вторых, в этом вопросе су­ществует, несмотря на разногласия в тактике, не­гласное распределение ролей между Лениным и Сталиным. Русский Ленин борется против велико­русского шовинизма, а «нацмен» Сталин против местного национализма. Причем тот и другой имеют в виду не русский и национальные уклоны в поли­тике как течения мысли, а элиту наций – интелли­генцию, безотносительно к ее национальной при­надлежности. История советской власти первых лет после революции характеризуется походом против русской интеллигенции. Сигнал подал сам Ленин. Как известно, Максим Горький поссорился с Ле­ниным после Октябрьской революции из-за всеобщего, порой бессмысленного, террора чекистов против цвета русской нации – против ее интелли­генции. Когда Горький начал бомбардировать Ле­нина бесконечными жалобами на зверства чекистов по отношению к интеллигенции, Ленин в сердцах ответил Максиму Горькому в письме от 15-го октября 1919 года, что русская интеллигенция – это лишь «интеллигентики, лакеи капитала, мнящие себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно» (Ленин, ППС, т. 51, стр. 48). Институт марксизма-ленинизма не постеснялся опубликовать столь гру­бое, нецензурное письмо Ленина против русской ин­теллигенции, ибо такова была официальная полити­ка. Ленин хотел распространить террор против граж­данской интеллигенции и на интеллигенцию воен­ную, то есть изгнать из Красной Армии представите­лей бывшего царского офицерского корпуса. И это – в условиях гражданской войны против белых, когда красных офицеров еще не было. На это Лени­на толкала «военная оппозиция» против главы Крас­ной Армии – Троцкого, которую фактически воз­главлял Сталин. Только решительное сопротивление Троцкого помогло сохранить царских офицеров в рядах Красной Армии на пользу самой же власти. Вот свидетельство Троцкого в его книге «Моя жизнь». Расспрашивая Троцкого о делах на фронте, Ленин добавил: «Не лучше ли прогнать всех бывших офицеров?» Троцкий спросил Ленина: «А знаете ли вы, сколько их теперь у нас в армии?» «Не знаю».

– «Примерно?» – «Не знаю». – «Не менее 30 тысяч. Кем всех их заменить?» Эти офицеры были исполь­зованы в гражданской войне как «военные специа­листы», а после ее победоносного окончания уволе­ны из армии. В последующие годы почти все они бы­ли ликвидированы как «враги народа». Та же судь­ба постигла и русское духовенство. Начало расправе над духовенством положило письмо Ленина чле­нам Политбюро от 19 марта 1922 года.

В собраниях сочинений Ленина, в ленинских сборниках, в бесконечных «ленинианах» регистри­руется всякая мелочь, если она вышла из-под пера Ленина. Но вот это ленинское письмо кардинально­го значения до сих пор не публикуют, объявив его великой государственной тайной. И в этом наслед­ники Ленина поступают разумно. Ведь ЮНЕСКО в 1970 г. к столетию со дня рождения объявило Ле­нина (причем, единогласно) «великим гуманистом XXвека», а публикация данного письма показала бы истинное лицо «гуманиста» Ленина. Об этом письме есть указание в сочинениях Ленина с явным смягчением ленинских формулировок. Там гово­рится, что Ленин требовал «подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля об изъятии церковных ценностей». (Ленин, ППС, т. 45, стр. 666-667). Благодаря самиз­дату, теперь стал известен полный текст этого пись­ма Ленина. Вот выдержка из него: «Политбюро дает детальную директиву судебным властям, чтобы про­цесс против шуйских мятежников (в г. Шуе верую­щие не давали властям грабить церковные ценно­сти – А. А.) был проведен с максимальной быстро­той и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуя, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров» (Журнал «Вестник Русского Студенческого Христианского Движения», № 98, 1970 г., стр. 55-56).

То, что Ленин делал с русской интеллигенцией и духовенством, Сталин делал с интеллигенцией и духовенством на национальных окраинах. После смерти Ленина, но еще до того, как генсек стал единоличным диктатором, Сталин лично определил стратегию партии в национальном вопросе. В этой стратегии два этапа развития национальной полити­ки партии: первый этап – борьба на два фронта -против «великорусского шовинизма» как главной опасности (1923-1933) и «местного национализма» и второй этап – борьба против «местного» или «буржуазного национализма» как главной опаснос­ти (1934-1953), а «великорусский шовинизм» вооб­ще исчез. Таким образом началась та «вторая фаза» в национальном вопросе, о которой говорил Буха­рин на XIIсъезде партии. Как плохо понимали сами лидеры партии распределение ролей между Лени­ным и Сталиным, показывало смехотворное объяс­нение Бухарина, почему Ленин борется против шо­винизма русских, а Сталин – против шовинизма нацменов. Вот это объяснение Бухарина в речи на XIIсъезде: «Я понимаю, когда наш дорогой друг, товарищ Коба Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма (имеется в виду вы­ступление Ленина – А. А.) и что он, как грузин, выступает против грузинского шовинизма».

Пришивать политические ярлыки своим против­никам Сталин учился тоже у Ленина. Там, где Ленин сказал «а», Сталин говорил и «б», только с той раз­ницей, что у него политические ярлыки со временем приобретали значение уголовно-наказуемого делик­та. И тогда Сталину не хватало всего алфавита для нумерации социально-политических категорий вра­гов советской власти. Сталин намечал людей к лик­видации не за содеянные преступления, а только за их политическое прошлое, социальное происхожде­ние, за мнимое или потенциальное инакомыслие в идеологии. Чтобы по-марксистски обосновать эту преступную политику, призывались на помощь не только теория «обострения классовой борьбы», но и человеконенавистническая философия большевиз­ма, которую Максим Горький сформулировал в ла­пидарном лозунге: «Если враг не сдается, его унич­тожают».

И вот на XIIсъезде партии Сталину представил­ся случай легализовать эту философию и заодно получить мандат съезда на политическую изоля­цию врагов большевизма в области национальной политики в обоих лагерях – русском и националь­ном. Если Ленин говорил, что на этом первом этапе политики в национальном вопросе опасны русские шовинисты, а «национал-уклонистов» даже поддер­живал, за что Сталин обвинил его в цитированных нами документах в «национал-либерализме», то Сталин нашел, что существует не один, как у Лени­на, а целых три шовинизма: русский шовинизм против нацменов, национальный шовинизм против русских и шовинизм в национальных республиках против их собственных национальных меньшинств. Сталин назвал последний в резолюции съезда по своему докладу так: шовинизм азербайджанский, шовинизм армянский, шовинизм узбекский против их собственных национальных меньшинств. В связи с этим в той же резолюции Сталина говорилось: «Все эти виды шовинизма, поощряемые к тому же условиями НЭПа, являются величайшим злом... Нечего и говорить, что все эти явления тормозят дело фактического объединения народов в единый государственный союз» (XIIсъезд РКП (б). Стено­графический отчет. М., 1923, стр. 647). Съезд от­метил, по предложению Украины, опасность рус­ского шовинизма в словах, которые актуально звучат как раз сегодня: «Разговоры о преимуще­ствах русской культуры и выдвижение положения о неизбежности победы более высокой русской культуры над культурами более отсталых народов (украинской, азербайджанской, узбекской, киргиз­ской и проч.) являются ничем иным, как попыткой закрепить господство великорусского национализ­ма. Поэтому решительная борьба с пережитками ве­ликорусского шовинизма является первой очеред­ной задачей нашей партии... Борьба за ликвидацию фактического неравенства национальностей являет­ся второй очередной задачей нашей партии» (там же). Обе эти задачи партии Сталин признавал только на словах. В глазах Сталина «величайшее зло» за­ключалось в многочисленных местных «шовинизмах», которые стали тормозом «единого государ­ственного союза». Не прошло и двух месяцев после съезда, как Сталин приступил к выполнению не «первой», а «второй» задачи партии, той задачи, ко­торой Ленин даже не ставил в своем письме, – к ликвидации этих «местных уклонистов». Кампания против них была объявлена на всесоюзном нацио­нальном совещании при ЦК партии (9-12 июня 1923). На повестке дня стояли два вопроса: 1) Де­ло Султан-Галиева (доклад председателя ЦКК Куй­бышева), 2) резолюция XIIсъезда по национально­му вопросу (доклад Сталина). В центре внимания совещания стояла не Грузия, где Сталин уже успеш­но «разрешил национальный вопрос», а тюрко-татарские республики. К этому совещанию Сталин создал через органы ГПУ фальсифицированное дело на ли­дера татарских коммунистов, своего бывшего по­мощника по наркомнацу (в качестве члена кол­легии) – Султан-Галиева. Резолюция совещания, в которой коммунистических защитников интере­сов собственной национальности ставят в один ряд с врагами Советской власти, стала обвинительным ак­том против национально мыслящих коммунистов всех республик. Более того, национал-коммунистам приписывают не просто уклон в сторону от советской политики, но и прямую политическую связь с контрреволюцией. В этой резолюции говорилось, что Султан-Галиев «создал в республиках и облас­тях нелегальные организации, чтобы противодей­ствовать мероприятиям центральных органов (...), подрывал доверие ранее угнетенных национально­стей к революционному пролетариату (...), стремясь связаться со своими сторонниками в некоторых восточных государствах (Персия, Турция) и спло­тить их на платформе, противопоставленной полити­ке советской власти в области национального вопро­са (...), в попытке связаться с поддерживаемым международным империализмом бухарско-туркестанским басмачеством через одного из его вождей Заки Валидова» («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр. 760).

Идет только 1923 год и Ленин еще жив, но тяж­ко больной и дезавуированный как раз по данному вопросу только что закончившимся съездом, он бес­помощен и лишен власти. Сталин, явно нарушая ре­шения съезда, пользуясь услугами ГПУ, над кото­рым он надзирал от имени ЦК, создает от начала до конца фальсифицированное уголовное дело против Султан-Галиева по рецептам, которые он положит в основу миллионов таких же дел во время «большо­го террора» тридцатых годов.

Во время запоздалого раскаяния зиновьевцев за их помощь восхождению Сталина к власти, Каменев рассказывал Троцкому в 1926 году: «Помните арест Султан-Галиева, бывшего председателя татар­ского совнаркома в 1923 г.? Это был первый арест видного члена партии, произведенный по инициати­ве Сталина. Мы с Зиновьевым, к несчастью, дали свое согласие. С того времени Сталин как бы лизнул крови» (Троцкий, «Сталин», т. 2, стр. 260). Даль­ше пошла цепная реакция чисток национальных республик от национально мыслящих коммунистов. Их, по примеру Грузии, Татаро-Башкирии и Турке­стана, связывали с враждебными большевизму пар­тиями, классами и движениями. Каждый раз, когда чистили, арестовывали и казнили национал-комму­нистов, их неизменно связывали либо с враждебны­ми партиями, либо прямо с контрреволюцией: гру­зинских национал-коммунистов связали с грузин­скими меньшевиками и князьями; армянских – с дашнаками, азербайджанских – с мусаватистами; татаро-башкирских и туркестанских – с басмачами; украинских с сепаратистами, белорусских – с «нацдемами»; еврейских – с сионистами. Уголовная фантазия Сталина была бездонной. Однако, кто мо­жет усомниться, что, идя против буквы последних писем Ленина по национальному вопросу, он был до конца верен ленинскому духу, когда с беспример­ной жестокостью косил врагов большевизма именно там, где стремительно росла опасность развала со­ветской империи. Всеобщий рост басмаческого дви­жения в Туркестане и начавшееся через год народ­ное восстание в Грузии, грозившее перейти во все­общее кавказское восстание, явились не только грозным сигналом, но и желанным оправданием репрессивного курса партии на национальных окраинах.

Глубинные причины разногласий между Лени­ным и его партией по национальному вопросу ле­жали в другой плоскости, чем это явствует из пи­сем Ленина и из материалов XIIсъезда партии, на котором, развернулись дискуссии по националь­ному вопросу. Речь шла, как я уже указывал, о двух тактиках при решении национального вопро­са для достижения одной и той же стратегической цели – укрепления советской империи как базы ми­ровой революции. Ленин думал, что после того, как власть оказалась в руках партии, на первое ме­сто в национальном вопросе становится метод убеж­дения «уклонистов» гибкой тактикой и метод принуждения партийных великодержавников, ко­торые дискредитируют советский интернационализм и объективно провоцируют развал советской им­перии. Сталин и вместе с ним большинство партии считали, что великодержавники в партии суще­ствуют лишь в воображении Ленина. Есть только местные «уклонисты», которых надо не убеждать, а выкидывать из партии.

Оглядки Ленина в сторону мирового пролета­риата и угнетенного Востока в интересах органи­зации «мировой революции» бесцельны, ибо миро­вую революцию может организовать только «еди­ная и неделимая» советская Россия, если она, опи­раясь на русский национализм, создаст высокораз­витую индустриальную и военную базу. Позднее свою политику индустриализации и коллективиза­ции Сталин обосновал отнюдь не стремлением под­нять уровень жизни народа, а мотивами велико­державными – сделать советскую Россию непобе­димой мировой военной державой. Сталин смотрел прямо в душу великодержавников, когда пустился в совершенно новую для большевиков философию. Сталин не ругал царский империализм за завое­вательные войны с соседями, а порицал за его воен­ную слабость. Вот философия Сталина: «Отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим. История старой России состояла, между про­чим, в том что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Би­ли шведские феодалы. Били польско-литовские па­ны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все за отсталость. За от­сталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промыш­ленную, за отсталость сельскохозяйственную... Вот почему нельзя больше отставать» («Вопросы лени­низма», стр. 338).

Только высокоразвитый СССР станет по Стали­ну «первым этапом мировой революции и могучей базой ее дальнейшего развертывания» (там же, стр. 105).

Своей индустриальной и военно-политической цели Сталин добился. Но его победа была однобо­кой. Советский Союз на крови миллионов и нищете широких народных масс стал великой военно-инду­стриальной державой. Созданные сталинской «ге­неральной линией» политическая тирания, социаль­ное неравенство и «социал-империализм» превзо­шли все худшее, что мы знаем из истории восточ­ных деспотий и древнерабовладельческих тираний. Таким ли хотел Ленин видеть советский социа­лизм? Я в этом сомневаюсь. Более того, мне ка­жется, что если бы Ленин мог обозреть плоды ра­боты его наследников от Сталина до наших дней, то он повторил бы то, что говорил о старой России за год и 9 месяцев до революции: «Нам, представи­телям великодержавной нации, неприлично было бы забывать о громадном значении национального во­проса, особенно в такой стране, которую справед­ливо называют ''тюрьмой народов''... Нам боль­нее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету, и издевательствам подвергают нашу пре­красную родину... Мы помним, как великорус­ский демократ Чернышевский сказал: ''Жалкая на­ция, нация рабов, сверху донизу – все рабы''» (Ле­нин, О национально-колониальном вопросе, стр. 232-233).

Но во всем этом Ленин должен был бы винить своего учителя Маркса, самого себя и своего ученика Сталина, ибо концепция «мировой революции» оказалась утопией. Утопией – потому, что субъек­тивные расчеты калькуляторов мировой револю­ции разбились о чудовищную действительность первого реального социализма в мире.

Какие были это расчеты? Ленин исходил из то­го, что: первое – национализация средств произ­водства в городе и деревне плюс сельскохозяй­ственная кооперация – уже означают основы созда­ния бесклассового общества; второе – созданное на этой основе социалистическое общество будет пре­восходить капитализм по производительности труда и рентабельности экономики; третье – политика сближения и слияния наций в советском государст­ве послужит доказательством того, что только при социализме можно ликвидировать шовинизм, на­ционализм и национальное угнетение. Такой социа­лизм станет, по замыслу Ленина, тем земным раем, откуда никто не бежит, но куда стремятся все, или же захотят такой же социалистический рай по­строить у себя дома. Как известно, с таким социа­лизмом ничего не вышло. На месте старых эксплуа­таторских классов появились новые эксплуататор­ские классы. Ленинский тип государства в виде «со­ветской демократии» обернулся уникальной в исто­рии тиранией. Что же касается национального вопро­са и национальных противоречий, то Сталин и его на­следники их «разрешили» тем, что военно-полицей­ским террором загнали их вглубь, предварительно уничтожив старые национально мыслящие элиты в обоих лагерях – в русском и национальном. Меня могут упрекнуть в нелогичности тезиса: Сталин возглавил партию русских великодержавников про­тив нерусских народов и в то же самое время уничтожал не только местных националистов, но и великорусских шовинистов. Где тут логика? Логика есть, и ее сами большевики называют «диа­лектической логикой», когда они не находят разум­ных аргументов для оправдания своих неразумных акций или неожиданных зигзагов «генеральной ли­нии».

Действительно, если вы проследите историю русского и национального вопроса в советской России в 20-х годах и до середины 30-х годов, то легко придете к заключению: весь этот период ха­рактеризуется, главным образом, беспрецедентным массовым террором против национально мысля­щих русских людей и диким вандализмом, направ­ленным против национально-исторических и ду­ховно-религиозных памятников старой России. Со­ответственно трактуется и вся ее старая история. Воистину «черный день» национальной России про­должался более 15 лет. Террор против местного на­ционализма на Кавказе и на мусульманском Восто­ке в этот период носит ограниченный характер, хотя бы потому, что, по официальной доктрине пар­тии, местный национализм все еще считается мень­шей опасностью, чем русский шовинизм, да и нацио­нальная интеллигенция там была немногочисленна.

«Диалектическая логика» Сталина в русском вопросе сводилась к тому, что он уничтожал вели­кодержавников с коммунистической идеологией совершенно так же, как он уничтожал старые клас­сы с монархической культурой, создавая новые классы безыдейных, но послушных исполнителей с новоклассовым великодержавным мышлением в маске интернационалистов. Новая генеральная ли­ния партии во внутренней политике потребовала радикальной ревизии ленинской тактики в нацио­нальном вопросе, как в отношении оценки разных «уклонов», так и в степени их опасности для суще­ствующего режима на данном этапе. Не кавказские, не туркестанские и не татаро-башкирские де­ла тревожили Сталина в начале 30-х годов. Он по­лагал, что если уклоны там примут более широкий масштаб и станут угрозой существованию на ме­стах советской власти, то эти народы довольно бы­стро можно привести к повиновению, как это часто и делалось экспедициями Красной Армии. Но вот грозная опасность обозначилась на окраине, где оби­тала большая и свободолюбивая нация, где нахо­дился один из важнейших индустриальных, сель­скохозяйственных и людских резервуаров совет­ской империи, на окраине, которая к тому же явля­лась важнейшим военно-стратегическим форпостом – на Украине. Если бы национальный уклон на Ук­раине перерос во всеобщее национальное движение, то существование самой советской империи было бы поставлено под вопрос. Тем более, что такое ук­раинское национальное движение немедленно пере­кинулось бы не только на соседнюю Белоруссию и Крым, но и на Кавказ и татаро-туркестанский мир. Тревожных сигналов с Украины о том, что де­ло может принять такой оборот, у центральной вла­сти было достаточно. Беда партии заключалась еще и в том, что опасность развития событий именно в этом направлении, по иронии судьбы, инспириро­вала она сама на своем Xсъезде в 1921-ом году, когда провозгласила курс на «коренизацию», то есть, иначе говоря, курс на дерусификацию нацио­нальных республик. Названный съезд дал директи­ву заполнить партийные, государственные, куль­турные, хозяйственные органы в национальных республиках представителями местной, коренной национальности, вести в республиканских учреж­дениях дело на национальном языке, как языке государственном, развивать национальную эконо­мику, национальную культуру, национальную науку, национальную литературу и искусство на на­циональных языках.

Украинцы и белорусы вполне логично и, осно­вываясь на терминологии самого Сталина, перевели понятие «коренизация» на своей собственный язык, назвав его соответственно»украинизацией» и «бело-русизацией». Курс «украинизации», «белорусизации», то есть – «коренизации» в республиках был таким образом официальной политикой партии. Очень скоро, однако, выяснилось, что такой курс партия провозгласила не для его практического осуществления, а в тех же тактических целях: для стабилизации большевистского режима, который был еще очень слаб на только что советизированных национальных окраинах. В самом деле, как реаги­ровала Москва, когда та же Украина начала плани­ровать украинизацию в соответствии с решениями Xсъезда партии по национальному вопросу? Сначала вспомним, что говорил Сталин на этом съезде, про­возглашая «коренизацию» на Украине и в Бело­руссии.

Вот выдержка из его доклада: «Я имею запис­ку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаж­даем белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому что существует белорусская национальность, у которой имеется свой язык, отличный от русского.... Такие же речи раздава­лись лет пять назад на Украине... А недавно еще го­ворилось, что Украинская республика и украин­ская национальность – выдумки немцев... Украин­ская национальность существует и развитие ее куль­туры составляет обязанность коммуниста. Нельзя идти против истории... В городах Украины преоб­ладают русские элементы, но эти города будут неизбежно украинизированы... То же самое будет с Белоруссией, в городах которой все еще преобладают небелорусы» (Xсъезд РКП (б). Стенографи­ческий отчет. М., 1963, стр. 213).

Однако директивы московского ЦК националь­ным компартиям, директивы, в которых интерпре­тировались решения Xсъезда, были прямо противо­положны установкам съезда. В духе этих директив через два месяца (в мае 1921-го года) Всеукраинское совещание при ЦК КП (б) У выдвинуло тезис о том, что проповедь национальной независимости и лозунги национального движения, прогрессивные до революции, отныне стали контрреволюционны­ми, ибо они стали «средством натравления трудя­щихся масс Украины против рабочих и крестьян России» (см. Майстренко, стр. 68).

Заметим, что Сталин еще не был тогда генсе­ком, а Ленин находился на своем посту. Подлинную цену политики «коренизации» показала травля, которая развернулась против тогдашнего наркома просвещения Украины Гринько. Его сняли с поста через год после Xсъезда – в 1922 году – по обви­нению «в слишком поспешном проведении украи­низации». Чтобы украинцы не спешили со своей украинизацией, чистка партии 1921-го года была направлена своим острием против бывших «ука-пистов» и «боротьбистов» («укаписты» – члены Ук­раинской коммунистической партии, которая, в отличии от КП(б)У, стояла на точке зрения полной независимости Украины от Москвы; «боротьбисты» – члены лево-эсеровской, национально-украинской партии, которая вошла в компартию в 1919 году).

Надо подчеркнуть, что Ленину и его партии труднее было бороться с украинскими марксиста­ми, стоящими на точке зрения государственного отделения Украины от России, чем с открытыми антимарксистскими сепаратистами. Последних мож­но объявить «буржуазными националистами» или даже австрийскими или немецкими наемниками, но объявить таковыми единомышленников марксистской идеологии было труднее, особе тех, которые находились тогда в руководящих органах партии и правительства.

Таким образом, после Xи XIIсъездов партии основной проблемой Кремля на Украине становит­ся не великодержавный шовинизм, а украинский коммунистический сепаратизм.