I. Результаты стратегии языковой денационализации

В брежневскую эпоху «застоя и негативных яв­лений» национальные республики, наоборот, пере­живали феномен, имеющий судьбоносное значение в их истории. У них происходило тихое возрождение национального самосознания в тех же темпах и с тем же упорством, с каким в этих республиках свирепствовала великодержавная практика – под фальшивой вывеской «интернационализации». Пред­упреждения Ленина в его последних записках по национальному вопросу сбылись: чем больше великодержавники будут давить и ущемлять нацио­нальные чувства нерусских народов, тем шире, глубже и острее эти последние будут реагировать. По Ленину, в любом многонациональном государ­стве местный национализм является естественной и неизбежной реакцией на шовинизм державной нации.

Реакция нового руководства Кремля на алма-атинские события правильно фиксирует, что они были подготовлены практикой эпохи Брежнева, но игнорирует подлинную подоплеку самих со­бытий, извращая их великий исторический смысл. Мимоходом сославшись на алма-атинские события, Горбачев сказал на январском Пленуме (1987 г.), что в последние десятилетия «негативные явления и деформации... проявились и в сфере национальных отношений». На самом деле «негативные явления» сводятся к росту национального самосознания, а «деформации» – к намеренной фальсификации не только ленинских указаний в его предсмертной статье «Об автономизации», но и к грубейшему на­рушению принципов «Декларации об образовании СССР» от 30 декабря 1922 г. и договора между со­ветскими республиками об их суверенитете, кото­рые являлись основой создания СССР в 1922 г. на 1-ом съезде Советов и его первой конституции 1924 г. Горбачев поставил фальшивый диагноз бо­лезни, оценив рост патриотизма нерусских народов, как «негативные явления и деформацию нацио­нальных отношений». Но раз диагноз фальшивый, то и рецепт лечения тоже будет фальшивым, что еще больше усугубит состояние болезни пациента. Имя этого пациента – Советская империя, которая тяжко больна не только социально-экономически, но и, в первую очередь, национально-политически. Сталин на ранней стадии существования Советской империи называл такие явления болезнями роста, и это в каком-то смысле было правильно. Но нынеш­ние болезни Советской империи – это болезни ее упадка, прогрессирующей дряхлости, начало всеоб­щего кризиса национальных отношений одновре­менно во всех ее частях. Ведь Кремль и его новые лидеры обманывали самих себя, когда в очередной редакции «Программы КПСС» на XXVIIсъезде партии категорически заявили: «Национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен». И после того, как за этим «успешным решением» национального вопроса по­следовал алма-атинский шок, крымско-татарские демонстрации в Москве, многократные и массовые демонстрации в столицах Эстонии, Латвии и Литвы под знаменем восстановления их национальных прав, новые лидеры Кремля вместо трезвого анали­за глубинных причин роста национального движения на окраинах, вместо пересмотра великодержавной политики своих предшественников, – продолжают ту же старую политику под тем же фальшивым ло­зунгом «интернационализации», переименовав ее те­перь в политику «двуязычия».

Однако, как мы уже говорили, рост националь­ного самосознания – не локальное и не спорадиче­ское явление. Национальное самосознание – наибо­лее ярко проявляющееся в области культуры и в «переоценке ценностей» собственного историческо­го прошлого, растет во всех стратегически важных окраинах империи – на Украине и в Белоруссии, на Кавказе и в Прибалтике. Причем убежденными глашатаями национального возрождения выступают там не какие-нибудь «буржуазные националисты», а выдающиеся культурные деятели, коммунисты, апеллируя к тому же Ленину, к которому часто начал обращаться и Горбачев для обоснования «ра­дикальных реформ», «гласности», «демократиза­ции». И все они в один голос утверждают то, о чем мы уже говорили: бессмертие нации держится на бессмертии ее языка, добавляя, что их националь­ные языки обречены на исчезновение, если не будет «радикальных реформ» и в области партийной язы­ковой политики. Известная армянская поэтесса Сильва Капутикян требует восстановить в армян­ских школах равноправное преподавание армян­ского языка, армянской литературы и армянской истории наряду с преподаванием русского языка, русской и всеобщей истории. Она привела характер­ные примеры: 1) для интенсивного изучения рус­ского языка в армянских школах Министерство просвещения СССР предложило разделить каждый класс на группы по 10-12 человек, но, добавляет она, «Министерство не разрешает применить тот же метод изучения армянского языка в русских шко­лах республики, где 90% учащихся – армяне, хотя многие ученики и свой язык знают плохо»; 2) вто­рой пример касается преподавания национальной истории в национальных школах. Капутикян пишет: «В школах союзных республик мало часов отдано истории своих народов. У нас, например, в пятидеся­тых годах на это выделялось 102 часа, а сейчас лишь 50». Ее общий вывод весьма печальный: «У нас в Армении год от года сужается сфера армянского языка. Не только в учреждениях союзного значе­ния, но и в сугубо местных армянский язык посте­пенно уходит из делового обихода... Когда язык остается, главным образом, бытовым, он закосте­невает, отстает и утрачивает свою вековую способ­ность включаться в общее движение развития че­ловеческой мысли» («Правда», 7. 5. 1987). Страте­гический курс языковой политики Кремля как раз в том и заключается – провести русификацию на основе изгнания из политики, экономики, культу­ры, науки, учреждений родных языков, которые со временем должны стать чем-то вроде рудиментов. Можно себе легко представить, как такая языко­вая политика проводится в других республиках, если так обращаются с одним из древнейших, с его двухтысячелетней историей культуры и литературы, народов в мире. Документом исторической важ­ности по национальному вопросу в СССР являет­ся письмо от 15 декабря 1986 года группы выдаю­щихся деятелей культуры Белоруссии на имя Гор­бачева. Его подписали 28 человек – писатели, ар­тисты, композиторы, журналисты, ученые, среди которых есть хорошо известные во всех республи­ках деятели литературы, искусства, науки, такие, как Василь Быков, Янка Брыль, Рыгор Бородулин, Василь Витка, Вячеслав Адамчик. К письму Горба­чеву приложен специальный документ под назва­нием: «Комплекс предложений по коренному улучшению положения родного языка, культуры и патриотического воспитания в БССР». Прежде чем оценить эти два документа по существу, важно за­метить, что документы белорусов составлены за два-три дня до алма-атинской демонстрации за на­циональные права казахского народа (17-18 декаб­ря 1986). Однако события в Казахстане и письмо белорусов Горбачеву находятся в незримой, но глубокой духовной связи между собой. Что хлад­нокровные европейцы из Минска аргументировано изложили на бумаге, темпераментные казахи из Алма-Аты вынесли на улицу. Документы белорусов точно и без эмоций по существу воспроизво­дят действительное положение во всех националь­ных республиках, областях и округах.

Обратимся к самим документам. Главное зна­чение белорусских документов состоит в том, что они ставят кардинальный вопрос национальной по­литики партии, на который на данном этапе «глас­ности» Горбачев едва ли может ответить, иначе как общими фразами. Вопрос этот следующий: какова цель национальной политики КПСС – вымирание или сохранение национальных языков, следова­тельно, вымирание или сохранение нерусских на­ций? Поскольку одна из конечных целей – это слия­ние всех советских народов в одну коммунистиче­скую нацию с одним общим языком, то есть рус­ским языком, то следующее положение названных документов звучит как вызов всей великодержав­ной доктрине партии: «Язык – пишут авторы, -душа народа, наивысшее проявление его культур­ной самобытности, основа полноценного духовно­го существования. Пока живет родной язык, живет, имеет историческую перспективу и народ. С упад­ком языка чахнет, деградирует культура, народ перестает существовать как национальный исторический организм» («Лiсты да Гарбачова. Выд. 2. Лондон, 1987). Авторы сообщают Горбачеву, что начиная с середины пятидесятых годов, то есть по­сле смерти Сталина, в городах Белоруссии происхо­дит «интенсивная ликвидация» школьной сети с белорусским языком обучения.

Многие из ранее существовавших периодиче­ских органов печати на белорусском языке теперь издаются только по-русски. Сельские школы в последние два десятилетия фактически превра­щены в русские школы. Высших учебных заведе­ний и техникумов с белорусским языком обуче­ния вообще не существует. Педагогические инсти­туты республики уже несколько десятилетий не го­товят учителей белорусского языка. Издание книг растет только на русском языке. Из 15 театров рес­публики только три ставят пьесы на белорусском языке. Кинофильмов на белорусском языке вооб­ще нет. Авторы подводят итоги национальной по­литики партии в Белоруссии: «Родной язык, – пи­шут они, – был вытеснен почти из всех сфер жиз­ни общества. Белорусский язык как рабочий язык и язык делопроизводства почти не употребляется ни в партийных, ни в государственных органах и учреж­дениях... Лиц, которые пользуются родным языком, нередко автоматически зачисляют в «национали­сты.»

Авторы напоминают генсеку: «Мы переживаем сложный период в истории белорусского народа, когда требуются решительные меры действия по спасению (именно спасению, ибо отдельные меры поверхностно-косметического характера положения не исправят) родного языка, родной культуры, а, следовательно, белорусского народа от духов­ного вымирания». В заключении авторы сформули­ровали свои требования к Кремлю в трех пунктах.

Пункт первый: надо «приступить к введению бело­русского языка в качестве рабочего в партийные, государственные (прежде всего это касается мини­стерств просвещения, культуры, высшего и средне­го специального образования, связи, государствен­ных комитетов по делам издательства, полиграфии и книжной торговли, по кинематографии, по теле­видению и радиовещанию, Академии наук) и совет­ские органы и учреждения республики. Пункт вто­рой: ввести обязательные экзамены по белорусско­му языку и литературе для абитуриентов средних школ. Пункт третий: ввести обязательные экзамены по белорусскому языку и литературе для всех вы­пускников высших школ и техникумов» («Люты да Гарбачова». Лондон, 1987).

Как реагировал Кремль и лично Горбачев на письмо белорусов? Об этом мы узнаем из вто­рого письма белорусов, о чем далее.

Уже подчеркивалось, что в деле русификации ученики и наследники Сталина пошли гораздо даль­ше своего учителя в кардинальном вопросе любой национальной политики – в вопросе о судьбе нацио­нальных языков. В языковой политике Сталин вы­ступал против утверждения Ленина, что победивший мировой социализм будет пользоваться одним или двумя из существующих языков английским или русским. Сталин, наоборот, утверждал: «По­сле победы социализма... не может быть и речи о поражении одних и победе других языков», и языки «сольются в один общий международный язык, который, конечно, не будет ни немецким, ни рус­ским, ни английским, а новым языком» (Сталин, «Марксизм и вопросы языкознания», 1950). Но надо заметить, что касаясь роли русского языка в таком многонациональном государстве, как Рос­сия, Ленин говорил, что все языки должны пользоваться равными правами. Правительство демо­кратического государства по Ленину «безусловно должно признать полную свободу родных языков и отвергнуть всякие привилегии одного из них» (ПСС, т. 25, стр. 71-72).

Исходя из этого, Xи XIIсъезды партии в 1921 и 1923 годах объявили языки народов советских на­циональных республик государственными языками этих республик – в этом собственно и заключалась внешняя форма их «советского национального су­веренитета». Но уже в начале 30-х годов Сталин на­чисто вычеркнул из истории оба эти съезда, хотя по Конституции 1936 г. грузинам, азербайджанцам и армянам (и только им) было разрешено указать в своих собственных конституциях, что в данных республиках их языки являются государственными. Однако до официального объявления русского языка государственным для национальных респуб­лик Сталин еще не дошел. Зато до этого дошли его наследники, правда, не называя вещи своими имена­ми. В «Программе КПСС» они записали как закон:

1) надо «добровольно» изучать русский язык,

2) русский язык отныне «общий язык межнацио­нального общения всех народов СССР». С этих пор и появилась не только доктрина, но и форсированная практика «двуязычия». Термин «двуязычие» для народов России-СССР Ленину совершенно не изве­стен. У Сталина он встречается в далеком перспек­тивном плане развития.

Но главное в другом. В устах наследников Сталина «двуязычие» совсем не означает того, что вытекает из сочетания этих двух слов. В самом де­ле, что значит «двуязычие» в классическом смысле? Его лингвистическое толкование дано в «Словаре русского языка» Ожегова в следующем определе­нии: «Пользование двумя языками как равноценными». Но как определить политически «двуязы­чие» в условиях суверенных по советской конститу­ции советских национальных республик? Неподра­жаемый по своему цинизму ответ на этот вопрос дал первый секретарь ЦК партии Белоруссии Соко­лов деятелям белорусской культуры, которые об­ратились к Горбачеву с требованием объявить бело­русский язык государственным языком Белорус­ской республики. Вот этот ответ: «Никто никому не указывает, – сказал Соколов, – на каком языке обращаться к друзьям, выступать с трибуны». «Никто никому не указывает, – добавил он, – на каком языке писать стихи и романы». Это заявле­ние Соколов сделал по поручению ЦК КПСС на мар­товском Пленуме (1987 г.) ЦК КП Белоруссии, что вызвало второе письмо на имя Горбачева 134 деятелей науки, культуры и труда от 1 июня 1987 г. («Люты да Гарбачова», Сш. 2. Лондон, 1987, стр. 4). Предельно сжатое, богатое по фактам второе письмо белорусов посвящено опровержению сле­дующего тезиса Соколова: «В республике созданы все условия для развития белорусского языка, белорусской национальной культуры... То, что наша республика стала регионом развития двуязычия, бесспорное завоевание национальной политики пар­тии» (стр. 2). Против этого голословного утверж­дения белорусы приводят факты: 1) в белорусских городах в 1979 г. доля населения белорусской на­циональности составляла 71,5 процента, но там нет теперь ни одной национальной школы; 2) во всех средних школах, училищах, техникумах, вузах -обучение на русском языке; 3) «за весь послевоен­ный период не подготовлено ни одного учителя для белорусской школы»; 4) «практически все дело­производство в республике ведется на русском языке»; 5) «даже просто за последовательное и сознательное пользование белорусским языком че­ловека зачастую оскорбляют, обвиняют в нацио­нализме» (там же, стр. 2-3). Авторы второго пись­ма Горбачеву напоминают генсеку: «Не следует за­бывать, что все это происходит в республике, об­ладающей государственным суверенитетом и являю­щейся одной из членов-основателей ООН, в рес­публике, где 83,5 процента жителей коренной на­циональности считают белорусский язык родным языком» (там же). Авторы второго письма пишут и о том, какие были результаты первого письма бе­лорусов Горбачеву: «Уважаемый Михаил Сергее­вич! Вышеупомянутое письмо представителей бело­русской интеллигенции, посланное Вам ранее, в сущности не возымело действия. Отдельные меры, которые приняты, или намечаются, носят не прин­ципиальный, а... 'поверхностно-косметический' ха­рактер. Выводы комиссии ЦК КПСС, работавшей по этому письму, не были преданы гласности» (там же, стр. 5).

Тут авторы второго письма, конечно, ошибают­ся. Выступление Соколова на мартовском Пленуме ЦК Белоруссии как раз и было ответом комиссии ЦК КПСС на первое декабрьское письмо белорус­ской интеллигенции. Это в обычае советских прави­телей: каждый раз, когда обостряются националь­ные отношения, прибегать к методу создания ко­миссий по национальному вопросу с тем, чтобы ре­шить его «косметически» по форме, но великодер­жавно по существу (увы, боюсь, что такая же судьба ждет и несчастных крымских татар, уже судя по тому, что в комиссию по решению их вопроса входят такие заслуженные сталинисты, как Громы­ко, Чебриков, Щербицкий, Демичев). Соколов прав, когда он заявляет, что «двуязычие» в национальных республиках уже сложившаяся реальность, ибо русский язык навязан там как государственный, а национальные существуют, как бытовые. Он прав, когда оценивает это «двуязычие» как до­стижение новой великодержавной политики Крем­ля. Недоразумение между Соколовым и его бе­лорусскими критиками собственно и происхо­дит из-за того, что под «национальной политикой» обе стороны подразумевают вещи диаметрально противоположные: под национальной политикой партии белорусы понимают, ссылаясь на послере­волюционного Ленина, расцвет и даже увековече­ние наций. Вожди Кремля, тоже ссылаясь на Лени­на, но дореволюционного, понимают под ней посте­пенную, но систематическую денационализацию всех наций. Поэтому Кремль допускает только такое «двуязычие», которое не противоречит этой стра­тегической цели, а именно: русский язык – госу­дарственный на всей территории СССР, а родной язык, обреченный на исчезновение – только быто­вой язык (ведь «бытовые языки» существуют и в разных регионах самой России, их принято называть «диалектами»). Произошло еще одно историческое недоразумение, которое нельзя объяснить никаки­ми хитроумными законами большевистской схо­ластики, названной марксистской диалектикой. Форма явно претендует стать содержанием. Чтобы сохранить и расширить империю, большевики при­бегли к уникальному трюку в правовой мысли и правовой практике: республики, составившие СССР, были объявлены «суверенными», при этом под суверенитетом понималась одна лишь форма для прикрытия имперской сущности советского тота­литарного государства. Сегодняшний кризис совет­ской национальной политики и есть результат вы­рвавшихся наружу, благодаря «гласности», проти­воречий между этим эфемерным суверенитетом нерусских республик и имперским диктатом Мо­сквы.

В первую очередь кризис коснулся самой большой, после России, славянской республики – Украины, которая в условиях «гласности» высту­пает в авангарде борьбы за возвращение родному языку узурпированного у него партаппаратом права быть государственным языком. Великодержавный отпор, который рупор Кремля – Соколов – дал интеллектуалам Белоруссии, не обескуражил укра­инцев. Можно даже сказать, что, как выступление Соколова, так и предшествовавшее ему ранее вы­ступление по национальному вопросу идеологиче­ского секретаря ЦК КП Украины с тех же позиций, что и Соколов, дали новые дополнительные аргу­менты в руки украинских интеллигентов. Факты вопиющего нарушения всех основ той политики, которую Ленин и его партия много раз декларирова­ли и декретировали в национальном вопросе, были настолько очевидными, что примитивные аргумен­ты партаппаратчиков со ссылками на фальсифи­цированного ими Ленина, легко разоблачались при сличении ленинской теории и ленинской практики двадцатых годов с теорией и практикой его учени­ков в восьмидесятых годах. Двух примеров до­статочно, чтобы продемонстрировать глубину реви­зии ленинской национальной политики на Украине: ленинское правительство декретировало и прово­дило тотальную украинизацию партийного, госу­дарственного, хозяйственного аппарата и культур­ных учреждений. Сегодня слово «украинизация» равнозначно «буржуазному национализму». Ленин­ское правительство объявило изучение украинского языка и обучение на нем обязательным, а изучение русского языка – добровольным. Сегодня как раз наоборот – русский язык обязательный, а украинский – добровольный. Недовольство такой нацио­нальной политикой Москвы вышло наружу, в пер­вую очередь, в выступлениях весьма заслуженных украинских писателей, деятелей культуры и науки, среди которых много и членов партии. В каком-то смысле Москва была застигнута врасплох патрио­тическими выступлениями украинской и белорус­ской интеллигенции. По всей вероятности, не было в Москве и единодушия в отношении того, как ответить украинцам и белорусам, тем более, что в их требованиях по существу речь идет о радикаль­ном пересмотре всей национальной политики Ста­лина, Хрущева и Брежнева. Судя по внешним дан­ным, Политбюро долго колебалось между двумя позициями – либо неизменно продолжать старый курс русификации, либо попытаться разрешить кризис в национальной политике путем заключения компромисса с национальными патриотами. Когда первый вариант сорвался из-за упорного противо­действия белорусов, Кремль решил идти на ком­промисс сначала с украинцами. Отсюда постанов­ление ЦК партии Украины от 14 августа 1987 г. «О мерах реализации в республике решений XXVIIсъезда партии и июньского пленума ЦК КПСС 1987 г. в области национальных отношений и усиле­ния интернационального и патриотического воспи­тания трудящихся» («Правда», 16. 8. 1987).

Сразу заметим: данное постановление в опре­деленном смысле носит юбилейный характер – это первое постановление ЦК КП Украины за 60 лет, повторяю – за шестьдесят лет – «Об улучшении изучения украинского, русского и других языков народов Украинской СССР». Каждый понимает, что русский язык и языки других народов при­стегнули сюда только для соблюдения проформы, ибо все постановления Центральных Комитетов республик и ЦК КПСС с конца 20-х годов и до конца правления Брежнева были посвящены только од­ному языку – изучению русского языка среди не­русских народов, но ни одно постановление партии за эти 60 лет не было посвящено национальным язы­кам. В этом смысле постановление украинского ЦК, принятое, конечно, по поручению Московского ЦК, – явление необычное. Его декларативная цель – увековечить роль русского языка как государствен­ного языка Украины, предложив за это условное и ограниченное расширение сферы действия украин­ского языка в быту, литературе, искусстве, в шко­ле, отчасти даже в партийных и государственных учреждениях. В постановлении подчеркнуто, что все это делается, исходя из принципа новой доктри­ны – «национально-русского двуязычия». Это зна­чит, что в каждой республике, как уже указыва­лось, употребляются два языка: для государствен­ных дел – русский, а для бытового общения – на­циональный язык.

Московских великодержавников вечно пресле­дует идея фикс, а именно: если все национальности Советского Союза заговорят по-русски, то они ста­нут русскими и тогда окончательно исчезнет нацио­нальная проблема в СССР. Отсюда и практические меры: обучение детей в национальных начальных школах на русском языке, обучение допризывни­ков и солдат русскому языку (опасно формировать национальные части в армии), даже создается и спе­циальная сеть детских садов в республиканских го­родах и поселках, где с нерусскими малышами разговаривают только по-русски. Киргизско-рус­ский писатель Чингиз Айтматов жаловался, что он не дождется того дня, когда в столице Киргизии Фрунзе откроется детский сад на киргизском языке, и это там, где по словам первого секретаря ЦК Киргизии, 42% киргизских детей не говорят по-киргизски. Айтматов дипломатически признает «двуязычие», но только при полном равенстве обоих языков во всех сферах. Его критик киргиз­ский писатель А. Токомбаев «выразил убеждение в том, что двуязычие должно быть делом сугубо добровольным, только знание русского языка обязательно для всех» («Литературная газета», 2. 3. 1988). В такой роли глашатая русификации – из нерусских писателей Токомбаев в единственном числе.

Уже есть решение февральского пленума ЦК КПСС (1988) о «двуязычии», в котором сказано: «Следует активно развивать национально-русское двуязычие. Коренным образом улучшить изучение и преподавание языков народов СССР, русского языка... расширять в школах практику совмест­ного обучения на русском и родном языках... В вопросе обучения недопустимы никакие привиле­гии или ограничения» («Правда», 20. 2. 1988). В этом постановлении нет главного: нет отмены за­кона о добровольности обучения на родном языке! «Изучение» и «преподавание», и то добровольно, национальных языков, но обязательное обучение на русском языке во всех школах нерусских наро­дов, – такова суть доктрины «двуязычия».

Однако великодержавники недостаточно хоро­шо знают историю западных колониальных импе­рий, чтобы понять, что знание языка великодер­жавной нации – не панацея против сепаратизма. Совсем наоборот: это знание языка угнетателя со временем становится вернейшим оружием в на­ционально-освободительной борьбе против колони­заторов. Более того, язык бывшей метрополии становится у многих освободившихся колониаль­ных народов их государственным языком, иногда наряду с одним из местных языков (бывшие фран­цузские колонии в Африке, бывшие английские и американские колонии в Азии, давнишние испан­ские и португальские колонии в Латинской Аме­рике и Африке). Господа из Кремля думают иначе и поэтому жалуются на недостаточно энергичное распространение русского языка в Средней Азии, Закавказье и Прибалтике. «Правда» писала на этот счет: «Остается актуальной задача качественного улучшения знания русского языка, особенно в сель­ских районах Средней Азии, Закавказья, Прибалти­ки» («Правда», 13.02.1987).

Я знаю, что ни один нацмен, даже в своей рес­публике, не может сделать ни научную, ни техниче­скую, ни административную карьеру без знания рус­ского языка, но, спрашивается, почему «Правда» хочет, чтобы и каждый национальный колхозник обязательно изучил русский язык?

Советская империя требует от своих колониаль­ных народов того, чего не требовали западные им­перии изучения поголовно всеми нерусскими русского языка, ибо это, как замечает «Правда», «закономерный процесс интернационализации куль­туры и межнационального смешивания населения», то есть та же самая формула «слияния наций» путем поглощения малых наций большой, держав­ной нацией. Отсюда и требование: малые нации обязаны знать язык державной нации.

В национально-культурной политике наследни­ки Сталина стали правее самого Сталина. Его извест­ная двухэлементная формула гласила: «Культура, национальная по форме, социалистическая по со­ держанию». Наследники Сталина нашли, что в этой формуле отсутствует самый важный третий эле­мент великодержавный. Отсюда дополнение формулы Сталина этим новым третьим элементом.

В цитированной статье из «Правды» новая форму­ла, уже при Брежневе пущенная в ход, читается так: «Единая по социалистическому содержанию, много­образная по национальным формам, интернациона­листская по духу культура». Поскольку знатоки партийной эзоповщины хорошо знают, что термин «интернационализация» в советской национальной политике является синонимом «русификации», то все становится на свои места. Именно в интересах такой «интернационализации» газета выступает за то, чтобы национальные историки не копались в своем национальном прошлом, художники не куль­тивировали «реакционные» традиции своих наро­дов, акыны и ашуги не воспевали величие своих исторических героев. «Правда» констатирует: «К сожалению, в некоторых произведениях художе­ственной литературы и искусства, научных трудах встречаются попытки под видом национальной самобытности идеализировать реакционно-национа­листические и религиозные пережитки, приукра­сить историю одного народа, принизить роль дру­гих народов». Словом, то, что положено «старшему брату» (воспевать князей Игоря, Александра Нев­ского, Дмитрия Донского, полководцев Суворова, Кутузова, Нахимова) не подобает младшему брату (туркестанцам запрещается воспевать Тимура, Ба-бура, Кенесары, кавказцам – шейха Мансура и има­ма Шамиля, украинцам – Мазепу и Грушевского, балтийцам своих национальных героев). Зато цар­ским генералам, покорявшим огнем и мечом Кав­каз и Туркестан, ставят памятники на территории завоеванных ими народов, как и царю Петру Iв завоеванной им Прибалтике.

Все, кто этому сопротивляется в националь­ных республиках, числятся в националистах. Стран­но, что эти советские идеологи все еще называют себя марксистами. Я их называю монархо-марксистами, ибо в старых царских учебниках писали то же самое. Наконец, вопрос о национализме и шови­низме. Безусловно, всякий национализм, перехо­дящий в шовинизм, явление по сути своей античе­ловеческое. Особенно страшен шовинизм держав­ной нации в таком многонациональном государ­стве, как Советский Союз, именно потому, что дер­жавная нация вершит судьбами подвластных ей народов. Местный национализм в таком государ­стве – лишь реакция на великодержавный шови­низм господствующей нации. Ленин это хорошо по­нимал и боролся с ним, чтобы тем самым предупре­дить развал Советской империи. Сталин, став на ве­ликодержавную позицию, сочинил доктрину о «буржуазных националистах», которые, оказывает­ся, орудуют во всех союзных и автономных рес­публиках, но не среди самой державной нации. В этом вопросе все генсеки после Сталина последо­вательно и скрупулезно продолжают линию быв­шего «отца народов». В двадцатые годы в партий­ных документах и партийной печати еще говори­лось о двух уклонах в национальном вопросе -о «великорусском шовинизме» и «местном нацио­нализме». Причем «великорусский шовинизм», в согласии с Лениным, объявлялся главной опас­ностью. С тех пор, как Сталин на XVIIсъезде партии в 1934 г. объявил «местный национализм» основной опасностью, совершенно исчезло из литературы понятие «великорусский шовинизм», зато ни один партийный документ, ни одна работа советских идеологов не обходится без упоминания зловред­ного «местного национализма», без настойчивого призыва бороться с ним. Но и здесь ученики Стали­на, как это полагается прилежным ученикам, пре­взошли своего учителя. После Сталина оба уклона «национализма» и «шовинизма» соединены вместе и водятся только среди националов. В новой про­грамме партии говорится, что каждый советский человек должен проявлять «нетерпимость к про­явлению национализма и шовинизма, национальной ограниченности и национального эгоизма». На январском пленуме ЦК (1987 г.), который про­исходил после событий в Казахстане, Горбачев ограничился по существу подтверждением ста­рой линии по национальному вопросу. Но на встре­че в ЦК КПСС с главными редакторами столич­ных газет, журналов, теле-радио Горбачев впервые за свое генсекство сказал нечто такое, что допускает возможность распространения перестройки и на область национальных отношений. Вот это место из выступления Горбачева:

«Особого внимания требует национальный во­прос... мы за уважительное отношение и к нацио­нальным чувствам, и к истории, и к культуре, и к языку всех народов, за полное и фактическое ра­венство. Мы живем в многонациональной стране, и невнимание к этим вопросам опасно. К сожале­нию, мы порой оценивали положение на этом на­правлении в виде заздравных тостов... Растет, повышается культурный уровень всех народов и народностей, выросла своя интеллигенция». Но по адресу интеллигенции он добавил: «Она изучает корни своего прошлого, порой это приводит к обо­жествлению истории и всего, что с ней связано, и не только прогрессивного» («Правда», 14.02.1987). Но «заздравных тостов» было в прошлом не так уж много. Была перманентная чистка, направленная против так называемых «буржуазных национали­стов» на Украине и в Белоруссии, на Кавказе и на мусульманском Востоке; был геноцид гитлеров­ского типа против национальных меньшинств во время войны. Великодержавники все еще поют гимны царским полководцам за их прогрессивное дело – за насильственное присоединение к России чужеземных народов. Когда же национальные исто­рики и писатели «обожествляют» свое героическое прошлое, то их обвиняют в националистической идеализации «реакционного прошлого».

История таких злодеяний не прощает, а народы их никогда не забывают. В этом отношении, чем дальше, тем больше советская империя будет чув­ствовать себя неуютно, ибо она последняя империя в истории.

Идеологи эры Горбачева пропагандируют в на­циональной политике два понятия, которых не было раньше: понятие «Большая и малая родина» и уже упомянутое понятие «двуязычие». Внешне это вы­глядит как дань великодержавников националь­ным чувствам нерусских народов. В самом деле, ведь до сих пор признавалась только одна большая «советская родина», которую, к тому же, надо писать с большой буквы, а теперь разрешено пи­сать и о своей национальной родине, как о «малой родине», но уже с маленькой буквы. Это игра в пропагандную эквилибристику в смысловом отно­шении – явный «перекос», ибо у человека может быть только одна родина, где тысячелетиями жил и живет его народ. В чем же «перекос»? Хотя бы в следующем: у грузин – Грузия «малая родина», а СССР – «большая Родина», у русских – Россия «ма­лая родина», а СССР – «большая Родина». Это рас­членение «большой Родины» на многочисленные национальные «малые родины» является, с одной стороны, вынужденным компромиссом официаль­ной идеологии с сложившимся веками и внутренне неистребимым комплексом чувств национальной исключительности, аутентичности и неповторимости каждого народа, а, с другой стороны, компромисс свидетельствует, что учение большевиков об асси­миляции нерусских народов русским народом с единым русским языком и исчезновением в исто­рической перспективе всех других языков (более 100) молчаливо признается, если не утопией, то по крайней мере, чем-то не актуальным. К сожале­нию, всякий вынужденный компромисс сильного со слабым обычно недолговечен. Как только ис­чезнут обстоятельства, принудившие власть идти на уступки, наступает реакция. Это особенно касается доктрины «двуязычия». Судя по официальным до­кументам, «двуязычие» тоже в своем роде уступка великодержавников нерусским народам, ибо с на­чала тридцатых годов и до нашего времени ни в одном из партийных документов ЦК КПСС и цент­ральных комитетов партий национальных респуб­лик ни слова не говорилось о необходимости «дву­язычия» или изучения родного языка, зато выноси­лись многократные решения о необходимости изу­чения русского языка. Теперь говорится, что надо изучать оба языка – русский и родной язык, чтобы все республики и национальные области и округа сделать «двуязычными». Даже начинают говорить, что дети некоренной национальности могли бы изучать язык той нации, среди которой они живут. В докладе секретаря правления Союза писателей СССР Ю. Суровцева к 70-летию Октября, тезисы которого несомненно апробированы в ЦК КПСС, говорится на этот счет следующее: «Литературная общественность страны почти полностью, стопро­центно, стоит за реальное двуязычие... за интенси­фикацию и улучшение преподавания, углубленно­го знания русского языка (в иных республиках, особенно на селе, это дело поставлено плохо)... Одновременно за расширение реального функционирования языка, родного для коренной националь­ности каждой республики, за улучшение его препо­давания, за распространение этого преподавания детям граждан всех национальностей, живущих в данной республике» («Великий Октябрь и совре­менная литература», «Литературная газета», 14. 10. 1987). Заметьте разницу в постановке акцентов и приоритетов: интенсификация и углубленное изуче­ние русского языка даже в национальных селах, аулах и кишлаках, а насчет национального языка требование не только скромное, но даже и несураз­ное, ибо, что значит «реальное функционирование» родного языка? Он реально функционирует в своем народе, да только его не признают государствен­ным и поэтому ему нет хода в высшие школы и высшие учреждения партии и государства, где дело­производство ведется на русском языке.

Новая доктрина великодержавников – «дву­язычие» – не только новый псевдоним той же самой русификации, но и бессмысленное требование, ибо человек может знать много языков, а мыслить может только на одном – на своем родном языке.

Появилось еще одно новое понятие для нацио­нальных республик – это «патриотизм» без прила­гательного «советский». Не хотят говорить прямо «грузинский патриотизм», «украинский патрио­тизм» – это по-прежнему строжайшее табу. Но даже и такой «патриотизм» «малой родины» обязательно связывают с «интернационализмом», то есть с псевдонимом русификации. Поэтому полная форму­ла гласит: развернуть в такой-то республике «пат­риотическое и интернациональное воспитание». Но важны не пропагандные выкрутасы, а важна прак­тика «реального функционирования» и безогово­рочное признание языка, культуры и истории нацио­нальностей. Отрывки из писем национальных читателей «Правды», опубликованных 25 августа 1987 г., показывают, как все еще велик разрыв между словом и делом у партийных идеологов. Стоит привести здесь некоторые выдержки из них. Украинец из Днепропетровска спрашивает: «Разве это не ведет к обеднению языка – в русских шко­лах украинский не обязателен для изучения, идет как факультативный. Английский или немецкий обязателен, а украинский по желанию. Не парадокс ли?». «Правда» комментирует: «Такого же рода сетования в письмах из Белоруссии. Лет 20 назад в республике приняли постановление, дающее роди­телям право ''освобождать'' детей от изучения в шко­ле родного языка». Другой украинец из Харькова сообщает, что «можно привести десятки грустных примеров обывательски-черносотенного отношения к украинскому языку» и что в Харькове «царит украинофобия». Корреспондент, видимо, нацмен, из далекого Хабаровска, по словам «Правды», «при­надлежит к той категории людей, которым не хва­тает культуры национальных отношений». Вот про­должение цитаты: «Это проявляется в делах и по­ступках представителей разных народов страны. Разве не об этом свидетельствует высказывание А. Г. Тополева из Хабаровска, который обвиняет русский народ в великодержавности». Вот уже более 60 лет, как «Правда» не находит ни одного примера великорусского шовинизма в делах и по­ступках русских бюрократов в национальных рес­публиках, зато почти каждый день находит примеры местного национализма. Даже поступок русского председателя горсовета Харькова, который выки­нул в городе все вывески на украинском языке как излишние, «Правда» не осуждает как проявле­ние великодержавного шовинизма, хотя сама сооб­щает об этом в цитированном выше письме украинца из Харькова. Напротив, автор обзора писем украинских читателей, защищая великорусских шовинистов, заявляет, что вот он, видите ли, «сам по национальности украинец» и его поэтому «осо­бенно возмущает такого рода напраслина его зем­ляков по адресу жителей второй столицы Укра­ины». Можно родиться украинцем, но быть прожженным «великорусским держимордой» – по тер­минологии самого Ленина. Людям, которые счи­тают себя его учениками, надо бы знать хотя бы работы Ленина по национальному вопросу. Вот что писал Ленин в своей известной статье против «ве­ликорусских держиморд» из нерусских народов – против Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе: «Необходимо отличать национализм нации угне­тающей и национализм нации угнетенной, национа­лизм большой нации и национализм нации малень­кой. По отношению ко второму национализму почти всегда мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилий и оскорблений и даже больше того – незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений... Поэтому интернационализм со сторо­ны... так называемой 'великой' нации (хотя вели­кой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не толь­ко в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации большой, то неравенство, кото­рое складывается в жизни фактически». Как Ленин хотел ликвидировать это фактическое неравенство между Великороссией и нерусскими народами, между советской Россией и национальными рес­публиками? Указания Ленина на этот счет актуаль­ны по сегодняшний день. Вот эти его указания: «Надо ввести строжайшие правила относительно употребления национального языка в национальных республиках, входящих в наш союз, и проверять эти правила особенно тщательно... Нет сомнений, что под предлогом единства... и т. п. у нас будет проникать масса злоупотреблений истинно русско­го свойства... Тут потребуется детальный кодекс, который могут составить сколько-нибудь успешно только националы, живущие в данной республике» (Ленин, О национальном и национально-колониаль­ном вопросе, стр. 518-519).

Непопулярны сегодня в Москве такие высказы­вания Ленина, ибо по всем нынешним критериям Кремля в национальном вопросе как раз Ленин является отъявленным «местным националистом», который клевещет на великий русский народ. Поэтому такие цитаты из Ленина категорически запрещено приводить в текущей литературе о «ленинской национальной политике».