IV. Колонизация и русификация как рычаги денационализации

Цари посылали на завоеванные ими националь­ные окраины не колонистов, а армию и бюрокра­тию. Поэтому русское население составляло там еще в 1926 году только 5%. Большевики, помимо армии и бюрократии, взяли курс еще на массовое заселение национальных республик представителя­ми некоренных национальностей, преимущественно русско-украинским населением. Проводится этот курс колонизации под лозунгом «постоянного об­мена кадрами между нациями», как это записано в третьей «Программе КПСС» Хрущева. Эту про­граммную установку наиболее интенсивно прово­дил Брежнев в течение 18 лет. Ее подтвердило ны­не руководство Горбачева-Лигачева на своем XXVIIсъезде КПСС. Результаты такой преемственной по­литики генсеков сказались и на деле: сейчас в на­циональных республиках некоренное население со­ставляет более 20%, а в некоторых даже большин­ство. Советский философский журнал еще при Хрущеве оценил факт денационализации нацио­нальных республик, как положительное явление. Вот что писал журнал «Вопросы философии»: «В ходе социалистического строительства, в особен­но отсталых до революции... республиках, ясно проявляется тенденция к уменьшению удельного веса коренных национальностей... В то же время удельный вес представителей других народов в на­селении национальных республик и областей неуклонно увеличивался» (№ 6, 1963, стр. 6). Такой вывод журнал сделал из переписи населения 1959 г., согласно которой в двух союзных республиках, а именно в Казахстане и Киргизии, коренное населе­ние составило соответственно 30 и 40 процентов, а в семи национальных союзных республиках неко­ренное население, главным образом славянское, составило от 33 до 47 процентов. Еще интенсивнее шел этот процесс в автономных республиках и об­ластях. В семи автономных республиках русское население составляло тогда 39%, а в десяти авто­номных республиках и областях еще больше – 65%. Массовое, в порядке «оргнабора рабочей си­лы», заселение национальных окраин русским на­селением Кремль и называет «интернационализа­цией». Цитированный журнал писал: «Ныне не только республики, но и города и районы, тысячи и тысячи коллективов предприятий, строек, кол­хозов и совхозов и даже отдельных бригад стали подлинно интернациональными» (там же).

В чем же стратегический смысл этого «под­линно интернационализма»? Политическая цель -постоянная денационализация республик, военная цель – создание имперских баз со славянским на­селением в важнейших районах национальных рес­публик, чтобы опереться на них в случае националь­ных восстаний.

Однако в своей стратегии «интернационализа­ции» Кремль не учел двух факторов: во-первых, растущая нехватка рабочей силы в самой России, связанная с последствиями войны (большие люд­ские потери, замедление прироста русского на­селения), во-вторых, фактор совсем непредвиден­ный и с точки зрения марксизма даже иррациональ­ный, ибо по марксизму одинаковые социальные условия имеют одинаковые последствия, – этот фактор – феноменальный демографический взрыв в советских мусульманских республиках, куда бы­ло направлено острие «интернационализации». И это в то время, когда в славянских республиках при­рост народонаселения имел тенденцию к спаду. Вот официальные данные прироста населения в му­сульманских республиках. В 1959 году мусульман­ское население составляло 24 миллиона человек, в 1970 году – 35 миллионов, а в 1979 г. оно подня­лось до 43 миллионов, то есть за 20 лет мусульман­ское население увеличилось на двадцать миллио­нов человек, тогда как за тот же промежуток вре­мени удельный вес русских в составе населения СССР начал падать. Удельный вес русских в СССР в 1959 году составлял почти 55%, а сегодня он ко­леблется вокруг 50%, а по некоторым оценочным данным он опустился даже ниже пятидесяти про­центов. Все это затрудняет «интернационализацию» на основе «обмена кадрами» но, видимо, не оста­навливает ее. На XXVIIсъезде партии Лигачев сообщил, в чем будет заключаться сущность нацио­нальной политики горбачевского руководства. Он сказал, что при прежних местных руководителях в национальных республиках «брали верх местни­ческие, земляческие настроения. Они мешали вы­движению к руководству представителей всех на­циональностей, мешали межрегиональному обмену кадрами, обмену опытными работниками между республиками и центром»... («Правда», 28. 2. 86). Если перевести эти тираду на понятный по­литический язык, то Лигачев под словами «мест­ничество» и «землячество» имеет в виду старания национальных кадров защищать перед Москвой интересы национальных республик, что же касает­ся того, что националы «мешают обмену опытными кадрами между республиками и центром», то тут все ясно: центр хочет «интернационализировать» национальные республики сверху «опытными кад­рами», как это потом случилось в Казахстане, а в ряде обкомов других республик, где раньше во гла­ве сидели националы, теперь поставлены «интернационалисты»-славяне. Какие же «кадры» эти рес­публики должны дать России в обмен? Рабочих, которые категорически не хотят покидать свои республики. Конечно, нашлись бы коммунисты и среди среднеазиатских народов, которые согласи­лись бы уехать, чтобы занять командные должно­сти где-нибудь в России, но вот вопрос: согласится ли сам «интернационалист» Лигачев назначить пер­выми секретарями русских обкомов узбека, кирги­за, таджика, туркмена, казаха? Таких случаев в истории советской «интернациональной» власти ни­когда не было и не будет. Поэтому разговор об «обмене кадрами» ничто иное, как лицемерие, призванное прикрывать нечистую «интернациональ­ную» совесть чистейших русификаторов.

Мы уже говорили, что стратегическая цель миграции – это денационализация наций, в кон­це которой коренное население республик соста­вит национальное меньшинство в собственных республиках. Отсюда ясно, что пришлое населе­ние, став большинством в республике, будет пре­тендовать на занятие всех руководящих постов, да и само существование национальных респуб­лик с русским большинством станет анахрониз­мом.

Русский язык – язык этого большинства – за­менит во всех сферах жизни местные языки. Что именно такова языковая цель миграции сообщил тот же журнал «Вопросы философии»: «Растущая подвижность населения... способствует постепенно­му языковому сближению наций и народностей как по линии взаимовлияния и взаимообогащения на­циональных языков, так и по линии превраще­ния одного из них – русского – в общий язык всех социалистических наций» (№ 6, 1963, стр. 11).

«Взаимообогащение» сводится к массовому за­сорению национальных языков русскими словами, что же касается превращения русского языка в «общий язык всех», то это остается утопической целью Кремля.

По переписи населения 1979 года русский язык своим родным языком назвали в Средней Азии меньше одного процента населения, в Казахстане два процента, в балтийских странах около трех процентов, в Азербайджане и Грузии менее двух процентов. Даже в славянских республиках с род­ственными языками – на Украине и в Белоруссии, где число школ на национальном языке прибли­жается к нулю, русский язык признан родным язы­ком соответственно 17 и 25 процентами. При таких скромных успехах задача по превращению русского языка в общий для всех язык потребует тысячи лет. Вероятно, к этому выводу пришли и идеологи Кремля, когда придумали новый метод русифика­ции, который обещает выполнение данной цели в одно-два поколения. Это воспитание нерусских детей в детских садах на русском языке. Первый опыт по этой части был проведен в некоторых автономных республиках (Марийская АССР, Баш­кирская АССР), опыт, который, судя по выступ­лению писателя Михалкова, вполне себя оправдал. Вполне законная гордость русского человека за свой великий язык у русского великодержавника переходит в болезненное чванство, граничащее с манией национального превосходства над всем че­ловечеством. Отсюда его желание навязать рус­ский язык не только нерусским народностям СССР, но и народам всего мира в будущем комму­нистическом человечестве. Вот рассуждение одно­го советского философа: «Возможно, что после победы социализма в большинстве стран или во всем мире один из существующих национальных языков, выполняющих уже ныне функцию сред­ства межнационального общения, будет совершен­но добровольно принят всеми социалистическими нациями в качестве основы будущего единого ми­рового языка». Чтобы читатель понял, о каком языке речь идет, советский философ решил выра­жаться более конкретно: «Русский язык... создает новую языковую общность... Это можно рассматри­вать уже как предвосхищение некоторых путей и форм будущего слияния наций в едином коммуни­стическом человечестве» («Вопросы философии», № 9, 1961, стр. 36). Здесь партийный идеолог пошел против Ленина, который, как мы видели, считал, что при коммунизме всемирным языком будет английский язык, правда, добавляя: «... а, может быть, плюс русский».

Предложив националам величать себя «старшим братом» (Рашидов: «У узбеков, как и всех на­ших народов, есть старший брат – великий рус­ский народ» – из его речи на XXVсъезде КПСС в 1976 г.), русский бюрократ, тот самый, которого Ленин назвал великорусским держимордой, ведет себя в национальных республиках как деспотиче­ский опекун над малолетними детьми. «Старший брат» их поучает, понукает, наказывает, но никогда не считает их равными себе, что вполне естествен­но для «старшего брата» в его отношениях с млад­шими братьями, когда они еще малолетки. Но беда «старшего брата» в том и заключается, что «млад­шие братья» по законам природы со временем взрослеют и начинают выходить из повиновения «старшему», превратившемуся в дряхлого деспота. Я думаю, что мы живем во время, когда националь­ные отношения в Советском Союзе начинают раз­виваться в этом направлении. Подспудные нацио­нальные силы впервые открыто заговорили о себе как раз в начале эры Горбачева с ее официальными лозунгами «гласности» и «демократизации». Сигнал на этот счет был дан ими на последних съездах со­ветских писателей национальных республик, а по­том повторен на восьмом съезде писателей в Москве в июне 1986 г.

Украинский писатель Борис Олейник, диплома­тически возложив ответственность за русификацию не на Москву, а на местные власти, заявил на съезде писателей в Москве: «Затрагивались на недавно прошедшем съезде писателей Украины вопросы языка. И это естественно, ибо проблема развития родного языка всегда тревожила и будет тревожить писателя... Проблемы родного языка в школе, театре и детских садах – это уже вопросы нацио­нальной политики, и нарушение ее ленинских прин­ципов ранит остро». Дальше Олейник оказывает­ся не в ладу с фактами, когда уверенно утверж­дает: «Главная опасность здесь вот в чем: враги прекрасно знают, что Москва, русские, как прави­ло, ни сном ни духом не ведают о том, что где-то уменьшилось, скажем, число школ с преподаванием на родном языке. Но им выгодно списать на Москву перекосы, сделанные преимущественно местными, родными, доморощенными ревнителями нашей по­литической девственности, унаследовавшими лакей­скую психологию от тех, кто за исковерканный русский получал от царя наделы своей же родной земли». Что верно, то верно – от царей получали наделы, а от генсеков – номенклатурные должно­сти, дачи, спецраспределители, ордена, даже «героев труда» за чисто лакейскую службу. Однако писа­тель Олейник впервые перед Всесоюзным форумом поставил во всем объеме проблему всех проблем: быть или не быть родному языку? Его поддержали почти все национальные писатели. Латышский пи­сатель Янис Петере произнес речь – подлинную апологию родного языка. Он осмелился даже за­деть тему, которая до сих пор была табу, когда сказал: «В Латвии существует напряженная демо­графическая ситуация с угрожающей тенденцией уменьшения населения коренной национальности» («Литературная газета», 2. 7. 1986). Писатели из Грузии и Армении критиковали те русские произ­ведения литературы и искусства, в которых нацио­налы изображаются, если не с великодержавных позиций, то с явным оскорблением их националь­ной чести. Так писатель Георгий Цицишвили ска­зал: «Мы с горечью и досадой прочли рассказ пи­сателя Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Гру­зии», в которой автор, прибегая к непозволитель­ным обобщениям, грубо, бестактно пишет о нра­вах, обычаях грузинского народа, в превратном све­те представляя национальные особенности». Армян­ский писатель Вардгес Петросян заметил, что рус­ский писатель не имеет права делать какие-либо художественные обобщения о народах, которых он глубоко не изучил. Он добавил: «К сожалению, такие попытки иногда делаются, особенно на кино­экране: если появляется, скажем, представитель Средней Азии и Закавказья, – это, как правило, глубокий провинциал, говорящий с ужасным акцен­том, в папахе или в старомодной нелепой кепке, и чаще всего он человек из сферы торговли».

Армянский публицист и новый эмигрант Эдуард Оганесян еще более картинно рассказал, как выгля­дит тип армянина в иных советских фильмах: «Если в советском кино показывают солдата-армя­нина, то он, как правило, этакий дурачок, которого вечно поучают и из которого в конце фильма чело­века делает опытный русский сержант. Если он уче­ный и приехал в Москву на научную конференцию, то обязательно где-нибудь в гостинице начнет жа­рить шашлык и спалит дорогой ковер, а его русские коллеги с умным видом будут учить глупого кара­пета, что в московских гостиницах шашлыков не жарят. Если он стрелочник, то обязательно не туда повернет стрелку и только находчивый русский коллега спасет поезд от неминуемой катастрофы. Так было всегда, и национальные меньшинства к этому привыкли».

Не такими знали Кавказ и кавказцев классики русской литературы – Пушкин, Лермонтов, Тол­стой.