Заключительный обзор

Как мы увидели из предшествующего изложения, в пе­риод Позднего средневековья в европейских странах закла­дывалась основа правопорядка, восходящая к позднеантич-ному римскому праву, к общественным наукам, философии и системе образования в греческих полисах. С точки зрения всеобщей исторической перспективы средневековая европей­ская правовая культура по своей сути является эллинисти­ческой. Ибо именно в рамках эллинистического культурного мира сложилось то интеллектуальное и рационалистическое отношение к проблемам человека и общества, которое сфор­мировало римскую правовую науку, в свою очередь, повли­явшую на средневековых легистов и канонистов.

В средневековых школах легистов и канонистов также вы­кристаллизовалась рационалистическая методика, которая впоследствии стала общим наследием и характерной чертой европейских юристов. Эта методика отличает европейскую правовую культуру от других, например, от восточноазиат-ской и арабской. Особенно заметно отличие от средневеко­вого арабского права. Несмотря на то, что арабы испытали сильное влияние эллинистической культуры и сами внесли выдающийся вклад в различные области науки, например, в философию, астрономию, математику и медицину, им не уда­лось освободиться от влияния Корана, который был для них авторитетным правовым источником. И даже наиболее куль­турно развитое средневековое арабское государство - маври­танский халифат в Кордове не только не развивал независи­мое от Корана право, но и не воспользовался римским пра­вом, несмотря на тесные контакты - не всегда враждебные! -с христианскими и романизированными северными облас­тями Испании. Ислам был так привязан к авторитету Кора­на, что законотворчество было немыслимо. В задачу ученых входила только разработка деталей правопорядка путем умо­зрительного философского толкования отдельных мест Корана. Это дало начало соединению мотивированных рели­гиозными воззрениями моральных и собственно правовых норм. Арабские правоведы, однако, не стремились создать отдельное право на основе рационального анализа текстов. Им были также чужды попытки приспособить авторитетные нормы к потребностям общества и тем самым к теорети­чески осмысленному и одновременно действенному правопо­рядку, как это делали Церковные Соборы в Восточной Европе.

Сохранилось знаменитое свидетельство того, насколько раздражало арабов западноевропейское право. В XII в. один хорошо образованный мавр из арабского государства в Испа­нии путешествовал по Средиземноморью. Он посетил осно­ванное крестоносцами Иерусалимское королевство (1099 -1187 гг.), записав в своем отчете, как правоверному мусуль-

манину страшно смотреть на то, что делают неверные: в королевстве крестоносцев царили общий порядок и правовая безопасность, поэтому путешествовать можно было без опас­ки; торговля процветала, а во время судебного процесса можно было положиться на беспристрастность судей. "У нас же, - продолжает он, - только вороватые взяточники вместо кади".

Тот факт, что средневековая западноевропейская право­вая культура находилась на более высоком уровне по сравне­нию с арабскими странами и большей частью современной Восточной Европы, имел много причин. Мы не будем под­робно их рассматривать. Остановимся только на одной сто­роне западноевропейской правовой культуры, которая имеет центральное значение для истории права, на высокоразвитой юридической технике. Источники со всей ясностью показы­вают, что в этой области Западная Европа имела огромное преимущество перед арабским и восточноевропейским правом.

В чем же состояло это преимущество? Чтобы ответить на вопрос, нужно прежде всего посмотреть, о каком техническом уровне развития свидетельствуют древнейшие правовые источники стран Средиземноморья. Как мы знаем, они пол­ностью пронизаны примитивной казуистикой. Они содержат решения простых конфликтов, классифицированные только по функциональному принципу, т. е. вместе помещаются нор­мы, касающиеся одной области общественной жизни. Естест­венно, что когда правовые нормы были составной частью исторических хроник или религиозных сочинений, они во­обще не классифицировались с юридической точки зрения. В первом случае их изложение не было основной задачей, во втором они были лишь частью религиозных воззрений и включались в описание последних. Ни библейская Книга Моисеева, ни Коран не содержат системного изложения пра­вовых норм.

Попытку такового мы находим в законах вавилонского царя Хаммурапи. Сначала в них проводится разделение про­цессуального и уголовного права, после этого по порядку излагаются нормы земельного, торгового и семейного права. Затем приводятся нормы уголовного права, и заканчивается текст бессистемным перечислением правил из большого чи­сла различных областей общественной жизни. Простая сис­тематизация легко объяснима. Закон исходит от ритуаль­ного самодержца, а в законодательствах подобного рода впо­лне естественно прежде всего развивать нормы, касающиеся его судебной власти и уголовных санкций, с помощью кото­рых он управляет людьми. Отсутствие системы в заключи­тельной части связано с тем, что законы Хаммурапи были

Кади — судья, рассматривающий дела на основе мусульманского права (прим. пер.).

не единой кодификацией, а лишь серией соединенных друг с другом законов.

Другие архаичные законы (например, законы афинского политического деятеля и поэта Солона или римские Законы 12 таблиц) также строились на основе в высшей степени эле­ментарной систематизации по принципу простого располо­жения материала. Совеем не были систематизированы эдикты преторов. И даже в составленном Сальвием Юлианом документе - постоянном преторским эдикте - нельзя найти единый принцип систематизации. В нем изложение правил прерывалось тем, что отдельные правовые нормы, которые нельзя было объединить в какие-нибудь более крупные еди­ные блоки, помещались на первое попавшееся подходящее место.

Большое значение для дальнейшего развития основопо­лагающей юридической систематизации в западноевропей­ском праве имел тот факт, что и в предшествующих Своду римского гражданского права кодексах, и в самом Своде законы систематизировалисъ только в общих чертах. Един­ственным исключением была предпринятая Гаем в его инс­титуциях и юридическом учебнике попытка классификации правовых норм, основанная на последовательно проведенном создании понятий. Правовые нормы излагались им по прин­ципу отношения к людям, причинам и обстоятельствам, свя­занным с конкретным иском.

И Свод, и Лигесты, напротив, построены очень просто. Так, первая книга Свода содержит правила, относящиеся к источникам права, отдельным областям права управления и церковного права. Книги 2-8 касаются частного права и гра­жданского процесса, а книга 9 - уголовного и процессуаль­ного права. Книги 10-12 посвящены праву управления и финансовому праву. Такое же деление проводится в основном и в Дигестах, в 50 книгах которых в центре внимания нахо­дится прежде всего частное право. Ему посвящены книги 2-47, в то время как уголовное право и уголовный процесс занимают только книги 48-49. Такое внимание к частному праву и гражданскому процессу естественно, поскольку они издавна играли большую роль в римской правовой традиции. В рамках этой традиции так и не развилась основанная на анализе понятий система, иерархически организующая раз­личные институты права. Более того, изложенные в различ­ных книгах правила нельзя было расположить по единому принципу. Поэтому приходилось довольствоваться разделе­нием на институты, т. е. следовать функциональному мето­ду. Характеризуя технический уровень позднеантичного рим­ского права в целом, можно сказать, что римляне прекрасно развили казуистику, учитывающую даже практические пос­ледствия решения каждого конфликта, но не систему, осно­ванную на анализе и синтезе понятий, позволявшую выра­ботать наглядно и едино действующий механизм управле-

ния. Не пошли дальше глоссаторы и консилиаторы. Они исходили из развитой хитроумной казуистики. Для обеих школ исходным пунктом и в юридической работе, и в обуче­нии был casus (случай), а не понятие или теория. Основной задачей становилось уточнение решения проблем в каждом отдель

ном случае. Глоссаторы решали ее посредством фило­логической критики текста и сравнения с другими местами в Дигестах, консилиаторы - путем сравнения с современным им местным законодательством и судебной практикой. Позд­нее встала задача синтеза. Нужно было обобщить правила, разработанные для отдельных случаев, сопоставив ключе­вые понятия в различных "случаях" и сделав общие выводы. Таким образом закладывалась основа системного юридичес­кого мышления, которое приобрело большое значение в евро­пейской правовой науке нового времени.

Каноническое право не было так привязано к тради­ционной последовательности правил. Основополагающее де­ление, которое проводилось в церковном праве, было поэтому более продуманным, вследствие чего оно развилось в по­следовательно системный порядок, основанный на единых принципах. В Liber extra (1234 г.) - первом наиболее четко построенном каноническом своде законов, основное разделе­ние в котором восходит к более старым кодексам, правовые нормы распределены по пяти книгам, содержание которых можно охарактеризовать средневековым мнемоническим сти­шком: Judex, judiciwn, clems, sponsalia, crimen (судья - судебный процесс - духовенство - брак - преступление). Папский советник Раймундус из Пенафорте старался проводить чет­кие границы между различными областями права, которые рассматриваются в книге. Это показывает, что каноническое право стояло на более высоком уровне развития юридичес­кой техники, чем современное ему римское.

В европейском праве в средние века еще не предпринима­лись попытки юридической систематизации, основанной на общих понятиях и последовательно проведенных принципах, которые превратили бы правопорядок в иерархическую сис­тему понятий. В основном функциональное расположение норм в каноническом и римском праве представляло собой лишь определенный шаг вперед по сравнению, например, с никак не организованным юридическим материалом в Коране.

Еще важнее было развитие казуистики от древнейших, выработанных средиземноморской культурой правил для каждого частного случая, к продуманным до мелочей реше­ниям конфликтов, в которых углубленный анализ конфликта и введение абстрактных понятий давали возможность рас­ширить область действия правила и придать ему более точ­ную и конкретную форму.

Благодаря развитию юридической техники в средние века право стало гораздо более точным инструментом управления общественным развитием через законодательство и конт­роль юридической практики. Тем самым были созданы усло­вия для более эффективной, чем раньше, организации разде­ления труда и совместной работы людей, но в этом и заклю­чается первостепенная задача общественного порядка. Всле­дствие этого сложились также важные предпосылки для естественно-научного и технического прогресса в начале Нового времени, который во второй половине XVIII в. привел к первой промышленной революции. Ее быстрое течение было бы немыслимым, если бы не возможности юридичес­кой техники, позволявшие в условиях развитого частного права и права управления быстро решать чрезвычайно слож­ные общественные проблемы, порожденные новой промыш­ленной техникой. Одной из предпосылок европейского инду­стриального общества и доминирующего положения Европы в мире в XIX в. была правовая деятельность легистов и канонистов полтысячелетия назад. Такую взаимосвязь будет легче понять, если вспомнить неоднократно приводив­шийся на страницах этой книги тезис о том, что право есть инженерное искусство общественной жизни.