Субъекты политического процесса

Вопрос о том, кто конкретно может выступать субъектом политики, при всей своей тривиальности содержит до сих пор не разрешенную политологами проблему. Проблема заключается в различении реальных и номинальных субъектов политического процесса. Кого конкретно считать творцами политики: рядовых граждан, социальные группы (классы, нации), партии, элиты, политических лидеров или сами государственные учреждения? Все многообразие концепций можно свести к двум основным подходам: социально-групповому и институциональному. В первом случае реальным субъектом политики, так или иначе, признается какая-либо социальная группа (малая или большая) во втором - формальные политические институты (парламенты, правительства, партии и т.п.).

Социально-групповой подход. Его родоначальником, вероятно, следует считать Т. Гоббса, который четко отличал «политические тела» как элементы как элементы государственного механизма (монарх, министры, парламенты и т. д.) от так называемых «частных тел» публично-правового характера, не имеющих полномочий на самостоятельную политическую деятельность и отправление власти. Автор «Левиафана», отрицал необходимость каких-либо автономных участников политического процесса кроме государственных институтов, поскольку это противоречило бы «целям водворения мира среди подданных и их защиты».[1]

Своеобразным продолжением этой традиции в XIX-XX в. стал марксизм. Политика в нем понимается как отношение между классами по поводу государственной власти. Все прочие социальные группы малозначимы и в лучшем случае способны играть роль союзников основных участников классовой борьбы. Государство не воспринимается марксизмом как самостоятельный субъект, поскольку не имеет собственной воли и интересов. Оно служит тому, в чьи руки попадает.

Поскольку классы — довольно большие и аморфные общности, они нуждаются в организации и руководстве. Для этого выстраивается простая иерархия субъектов: массы — классы — партии — вожди. В ее основании находится общность, активность которой через делегирование классовой воли вверх превращается в итоге в профессиональную политическую деятельность уполномоченных политиков.

Другим вариантом социально-группового подхода к проблеме субъектов политического процесса является уже упоминавшаяся концепция групп интересов Артура Бентли. Он указывает на абстрактность и грубость марксистского подхода, который не учитывает внутриклассовой дифференциации интересов по профессиональным, региональным конфессиональным и иным основаниям. Классовым подходом нельзя объяснить, почему, скажем, пролетарии поддерживают различные партии и движения, в том числе непролетарские. Поэтому первичным субъектом политического процесса, по Бентли, следует считать социальную группу интересов, т.е. объединение людей на основе общности интересов и действий в конкретной политической ситуации. При этом индивид интегрируется в групповое поведение, а его интересы реализуются через общегрупповые интересы.

В отличие от Бентли в современной американской политологии нередко в качестве первичного субъекта политики выделяется индивид, а групповая идентификация рассматривается как производная от него. Эта традиция нашла свое выражение в бихевиоралистской концепции политического поведения, а также в т. называемой «теории рационального выбора».

Институциональный подход толкует политику как деятельность различных политических институтов но, прежде всего, государственных (правительства, парламента, судебных инстанций и пр.). Никто не отрицает существования социальных групп, но именно государство играет роль арбитра между конкурирующими социальными группами, а это значит, что оно самостоятельно и самоценно. Государство — не пустой сосуд, наполняемый смесью частных интересов, а особая структура, сопрягающая эти интересы с нуждами всего общества. К тому же государство – носитель общенациональных интересов, неразложимых на групповые составляющие.

Между тем, властные структуры сплошь и рядом охотно обслуживают различные частные интересы, что свидетельствует о переплетении институциональных и неинституциональных субъектов политики, что делает бессмысленным их противопоставление. Многие считают, что надо признать и тех и других, закрепив при этом за социальными группами статус первичных, а за институтами – вторичных субъектов, политического процесса. Однако этот компромисс не решает всех проблем. В частности, остается открытым вопрос: как квалифицировать и куда отнести неофициальные организованные структуры, неформальные институты? Скажем в США лоббизм – официально признанный легальный институт. В России он не узаконен, но, тем не менее, остается излюбленным средством давления на власть Можно ли считать институтами теневые неформальные клубы политиков, бизнесменов, бюрократические клики и криминальные кланы, которые могут дать «фору» и правоохранительным органам, и политическим партиям и местным парламентам? Пожалуй, есть смысл определить подобные структуры как некую промежуточную форму между первичными и вторичными субъектами политики, этап в процессе трансформации социальной и институциональной структуры политической системы. В одном случае они могут быть продуктом зарождения и становления новой институциональной структуры, в другом – результатом деградации политической системы и маргинализации ее институтов.

Существует немало типологий субъектов политического процесса. Одна из них принадлежит американцам Г. Алмонду и Г. Пауэллу.[2] Разделяя первичных субъектов (агентов) политики по степени и форме групповой сплоченности и идентификации, они выделили четыре вида таких групп:

– анемические — спонтанно и эпизодически образующиеся группы;

– неассоциированные — объединения людей, не обладающие четкой формализованной структурой, но опирающиеся на персональные контакты и неформальные связи;

– институциональные — группы политически активных людей, образующиеся внутри действующих социально-политических институтов;

– ассоциированные — легальные союзы, добровольные ассоциации, имеющие формализованные структуру и членство, профессиональный исполнительный аппарат, четко артикулирующие свои интересы и требования

Д. Розенау[3] за отправную точку берет разделение политосферы на микро- и макрополитику. Субъекты первого уровня — индивиды, второго - общности людей.

Микроакторы в свою очередь делятся на три группы:

– рядовые граждане, принимающие участие в политике в рамках какой-либо большой общности, чье поведение направляется и контролируется политическими организациями;

– руководители политических организаций, профессионально занятые политической деятельностью, политические лидеры;

– автономные политические микроакторы, способные предпринимать самостоятельные политические действия.

Второй уровень включает в себя пять разновидностей политических макроакторов:

– государства;

– подгруппы больших общностей (государственная бюрократия, например);

– международные организации;

– неуправляемая общественность (стихийные массовые выступления людей);

– организованные массовые политические движения.

При этом Д. Розенау считает исходной деятельность микроакторов, а организующую роль макроакторов – производной, вторичной.

Приведенные примеры далеко не исчерпывают существующие типологии и классификации политических субъектов, которые скорее не конкурируют, а дополняют друг с друга. Конкретный состав и характеристики субъектов, задаются социальным и историческим контекстом, но алгоритмы их действий и взаимодействий напрямую из объективных условий существования людей не выводятся. Они опосредуются сферой субъективного – политическим сознанием, культурой, механизмами мотивации, основанными на системе политических потребностей и интересов.