В. К. Кюхельбекер

Творчество Кюхельбекера – яркая страница в истории декабристского романтизма. Тематически и в жанровом отношении оно более разнообразно, чем рылеевское. В нем достаточно широко представлены не только гражданские, но и любовные мотивы, мирно уживаются друг с другом лирическая песня и ода, элегия и послание. Кюхельбекер – поэт не только призывной, но и размышляющий. В его стихах слышатся и призывы к борьбе и жалобы на общество, в них много раздумий над жизнью.

Однако в 20-е годы в поэзии Кюхельбекера доминирует гражданская лирика, он, как и Рылеев, рассматривает поэтическое слово как средство служения высоким общественным идеалам. У Кюхельбекера есть своя излюбленная тема. Его больше всего волнует вопрос о месте поэта жизни. Решает его Кюхельбекер по-разному, в зависимости от идейно-эстетических позиций. В молодости, находясь под влиянием сентиментализма, он склонен был рассматривать творчество как одну из форм бегства поэта от действительности. Обращаясь к своему гению, Кюхельбекер пишет:

С тобой уйду от всех волнений,

От света убегу с тобой,

От шуму скуки, принуждений!

О, возврати мне мой покой!

(«К моему гению»)

Постепенно Кюхельбекер освобождается от созерцательного умонастроения. В его произведениях все более усиливается критическая струя. Призывы к уединению, характерные для его ранней лирики («Элегия», «К Филону» и др.), сменяются нападками на общество, столь неблагоприятное для поэтической деятельности. Кюхельбекер проводит типичную для романтического мировосприятия мысль о враждебности современной ему действительности всему человеческому в человеке. Наиболее полно эти мысли Кюхельбекер развивает в стихотворении «Поэты», носящем программный характер. Здесь налицо жалобы на общество, где господствуют «злодеи и глупцы» и «правит зависть».

Кюхельбекера особенно возмущает тяжелая учесть поэта в условиях современного ему общественного строя. Служители муз влачат свои дни в нищете, их преследуют мрачные силы:

Сычи орлов повсюду гнали;

Любимцев таинственных сил

Безумные всегда искали

Лишить парения и крил.

Вы жертвы их остервененья,

Сыны огня и вдохновенья,

Мильтон, и Озеров, и Тасс.

Кюхельбекер, как и другие романтики, считают вечной лишь духовную жизнь. ("В страстях и радостях минутных для неба умер человек"), он скорбит об обществе, погрязшем в пороках. Отсюда высокое предназначение поэта. Он призван к тому, чтобы указать человеческому роду путь к спасению. На его плечи легла борьба с несправедливостью, с гнетом, со всем тем, что принижает и обедняет человеческую личность.

Кюхельбекер платит дань глубокого уважения Гомеру, Ломоносову, Державину, Дельвигу, Баратынскому, "юному корифею", Пушкину. Он верит в громадное общественное значение поэзии, служению которой поэт должен посвятить всю свою жизнь.

О други! песнь простого чувства

Дойдет до будущих племен -

Весь век наш будет посвещен

Труду и радостям искусства.

Тема о месте искусства в истории - главная сквозная в творчестве Кюхельбекера. Он возвращается к ней вновь и вновь, рассматривая её в различных социальных ракурсах. Для Кюхельбекера поэт - посланец Бога на земле, исполнитель его воли. Его миссия - громить деспотов, защищать свободу, любовь и красоту. Сам Кюхельбекер готов выполнить свое поэтическое предназначение и дать ответ перед миром и людьми:

А я и в ссылке и в темнице

Глагол Господень возвещу.

От декабристов и прежде всего от Кюхельбекера идет представление о божественной, пророческой миссии художника, которое затем получит развитие в творчестве Пушкина и Лермонтова. Оно утратит свое значение в период господства реализма, когда утвердится мысль о писателе как аналитике, исследователе общественных отношений.

Осознание своей большой роли в жизни человечества наполняет Кюхельбекера гордостью и восторгом, он весь во власти могучего вдохновенья. Душа его горит и рвется излить себя в огненных стихах:

В моих руках трепещут струны;

Блестит огонь в моих очах

И веет буря в волосах,

И с уст моих падут перуны.

("Пятая заповедь")

Божественный источник творчества является для Кюхельбекера залогом его нравственной чистоты. Поэзия неподкупна, она оплот истины, гонитель лжи.

Во веке не скуют искусство,

Не купит злато гордых муз;

Их вечен с вольностью союз,

И в песнях их пророчит чувство.

("К Евмению Осиповичу Криштовичу")

Кюхельбекер стремится подкрепить свои высокие романтические порывы делом. Завидной долей для себя он считал бы смерть за освобождение Греции от власти Турции.

Хватая в нетерпенье меч,

Я дума там средь дивных сеч

Найду бессмертную кончину

("Вяземскому")

Кюхельбекер завидует судьбе Байрона, завоевавшего бессмертие борьбой за освобождение греческого народа.

Бард, живописец свежих душ,

Гремящий, радостный, нетленный,

Вовек пари, великий муж,

Там над Элладой обновленной!

("Смерть Байрона")

Как драматурга Кюхельбекера так же привлекают героические характеры, борцы за национальную свободу, за республиканский строй жизни. Он переделывает трагедию Кальдерона "Любовь после смети", где сильно звучит протест против тирании абсолютизма, драматизирует либеретто оратории Гайдна "Возвращения Товия", прославляющей людей героического склада. Но ярче всего свободолюбие Кюхельбекера проявилось в его оригинальной трагедии "Аргивяне" (первая редакция 1882 г., вторая, оставшаяся незавершенной - 1824- 1825 гг.).

Пьеса прославляет моральный подвиг республиканца Тимолеона, изменившего идеалам республики и вероломно захватившего власть. Материал почерпнут автором из "Сравнительных жизнеописаний" Плутарха.

Тимолеон предстает в трагедии как подлинный патриот, обладающим столь высоким моральными убеждениями, которые, по мысли Кюхельбекера, возможным только у человека, воспитанного в республиканском духе.

Могу ли днесь я думать о себе,

Когда зовут нас вольность и отчизна?

(Действие 3, явл. 4)

Одновременно драматург отмечает растлевающее воздействие на личность самодержавной формы правления. Став царем, неузнаваемо изменился благородный Тимофан: он сделался жестоким, глухим к голосу справедливости и человечности. Тем самым Кюхельбекер подчеркивает моральную несостоятельность самого принципа самовластия: оно развращает человека.

Кюхельбекер, как и Рылеев, придавал огромное значение нравственному облику борца за свободу. Обращаясь к авторитету античности, он на примере героической жизни деятелей прошлого хочет пробудить в своих современниках чувство жгучей ненависти к тирании. Свой республиканский долг герои трагедии ставят выше любви, семейных связей. Таков не только Тимолеон. Смертельныый удар ножом наноси Тимофану Протоген, его тесть, отец Аглаи. Пафос гражданского сознания Протогена ясно выражен в словах:

Мне более смерти мерзостен тиран;

И будь он сын мой, мой единственный...

С отчаяньем в душе, но в тот же миг

В его я сердце устремлю кинжал.

Особенностью конфликта (столкновение гражданских и личных чувств, наличие трех единств, пространных монологов и диалогов и т. д.) "Аргивяне" напоминают класицистские трагедии. Однако это обстоятельство не должно приводить к выводу о "гибридности" метода Кюхельбекера. Он и в драматургии остается романтиком в осмыслении жизни, наследующем классицистские традиции лишь постольку, поскольку они отвечали требованиям декабристского романтизма.

Ради достижения поставленной цели Тимолеона считает возможным идти, если к тому вынуждает необходимость, на самые крайние меры, вплоть до убийства тирана, но в общем-то стремится к мирному решению политических вопросов.

Сложить порфиру брата убежду:

Без битвы сын несчастный Тимодема

От скорбной власти должен отрещись,

С него падет без битвы диамеда

(Действие 3, явл. 4)

В борьбе за свержение монархической власти активное участие принимает народ. Жители Коринфа ждут только сигнала для выступления:

Готов мятеж народных шумных сил;

Весь город только знака ждет и вспыхнет.

Тем не менее народное восстание изображается Кюхельбекером как управляемая стихия, приводящая к неоправданным, кровавым эксцессам. Гнев народа называется в трагедии кровожадным. Аглая, наблюдавшая накал страстей, заявляет:

...Я град весь обтекла:

Огни и шум, покрыла бледность лица,

Повсюду бешеный мятеж ярится.

(Действие 4, явл. 1)

Особенно свирепствуют наемники Тимофана, не жалеющие ни младенцев, ни "слабых жен". Не случайно, конечно, последнее слово в Трагедии осталось за узкой группой заговорщиков. Выступление коринфян подавленно Тимофаном, но сам он, уже торжествуя победу, падает от руки Протогена. Во всём этом, несомненно, сказалась специфика взглядов декабристов на способы изменения существующего строя.