2015-06-26
3009
Художественное творчество Бестужево-Марлинского развивается в 20-30-х годах и является весьма существенным моментом в русском романтическом движении.
В 20-е годы романтизм Бестужева определяется как активный, гражданственный, утверждающий декабристский идеал политической свободы, ненависть к деспотизму и угнетению. Как и другие декабристы, Бестужев считает чрезвычайно важной историей, её героическими страницами в целях гражданского воспитания, политического и нравственного пробуждения своих современников.
Историческое прошлое важно для Бестужева как контраст или аналогия к современности (Ливонские повести). Это придает его произведениям большую социальную остроту, критический пафос, злободневность. В тоже время подобный подход к прошлому обнаруживал и субъективную природу декабристского романтического историзма, не способную раскрыть идеальную диалектику жизни.
Как известно принцип исторических параллелей и аналогий был обусловлен стремлением декабристов "выделить" некую вечную, абстрактную линию истории (борьба тирании и свободолюбия), определяющую собой сущность различных исторических эпох. Поэтому стремление Бестужева быть верным эпохе, вводить краски места и времени (известное декабристское положение о "местном колорите", связанное с требованием национальной самобытности искусства) имело преимущественно внешний характер, выражаясь в специфических приметах быта, в этнографических подробностях (причем очень ярких и выразительных), но не затрагивала существа человеческих отношений и характеров. Герои исторических повестей Бестужева воплощают декабристский идеал личности, высказывают мысли, близкие самому автору и его политическим соратникам.
В творчестве Бестужева 20-х годов отчетливо выразилась политическая направленность декабристского романтизма. Однако в отличие от таких литераторов декабристов, как Рылеев, Бестужев с большим вниманием относился к психологической линии романтического искусства, сочувственно отзывался о поэзии Жуковского, видя в ней начало нового периода русской литературы. Произведения Жуковского привлекают его выражением неясных человеческих порывов, стремление к "таинственному идеалу чего-то прекрасного, но неосязаемого". Отсюда известный психологизм повестей самого Бестужева внимание к "жизни души и сердца", поэтизация любви. Любовная коллизия часто определяет художественную структуру его произведений, играет большую роль в раскрытии характеров ("Ревельский турнир"). Герой Бестужева способен жертвовать любовью во имя долга, но он человек с пылким сердцем, раскрытый в богатстве своих движений, чуждый нравственного аскетизма.
Особенно интенсивно творчество Бестужева-Марлинского развивается в 30-е годы. Как справедливо указывают исследователи, в произведении этого времени писатель остался верен декабристским идеалам, утверждению сильной, борющейся личности. В это же время творчество Марлинского испытывает определенную эволюцию, связанную с общим движением русского романтизма. Писатель обращается к темам современной жизни, к образу современного героя (светские повести), к изображению быта кавказских народов; Его всё более интересует обыкновенная действительность. Это не означает, что Марлинский становится реалистом. В обыкновенном он стремится отыскать проявление таинственного и необыкновенного.:
"Я уверен, что перебравши тайные предания каждого семейства, в каждом можно найти множество разнообразных происшествий и случаев необыкновенных. Сколько летописей схоронено в архивной пыли служебных летописей! Но во сто раз более таится их в самом блестящем обществе!". (1, 565-566). Как романтик, Марлинский считает, что "воображение наше всегда роскошней действительности; воображение - поэзия: оно порхает птичкою, на его крыльях нет ни бальной, ни подорожной пыли".
Новое намечается в миропонимании Марлинского. Поэтическое осмысление действительности в его ранних повестях отличалось определенной категоричностью. Действительность порой резко делилась на доброе и злое, прекрасное и безобразное, отсюда и деление героев на положительных и отрицательных. В подобном подходе к жизни ощущались традиции классицизма, вообще свойственные декабристскому романтизму 20-х годов. В 30-е годы миропонимание Марлинского становится более диалектичным. Писатель стремится уловить и отравить прихотливую сложность жизни, взаимопереходы противоположностей. С этим связан более сложный характер конфликта произведений. В повести «Фрегат «Надежда» конфликт имеет не только внешний характер (сильные, яркие «естественные» герои и их поэтическая любовь в противопоставлении к «ледяному» равнодушию, «бесхарактерности», ничтожеству светского общества), но и переносится «вовнутрь», становится психологическим. Марлинский проводит своих героев - Правина и Веру – через все перипетии и мучения страсти и изображает трагическую развязку. Искренне, чуждое расчета, восторженное чувство героев в то же время ослепляет их, заставляет забыть свой долг, приводит к гибели. Страсть Правина к Вере одновременно является прекрасной и демонической, «злой». Но Марлинский отказывается от морализирования и категорических выводов (свойственных его ранним произведениям и опять-таки составляющих одну из особенностей декабристской литературы). Свою задачу он видит в том, чтобы указать на сложность жизненного, психологического факта: «…Существует ли в мире хоть одна вещь, не говоря о слове, о мысли, о чувствах, в которой бы зло не было смешано с добром?.. Бросим же смешную идею исправлять словами людей! Это забота провидения. Мы призваны сказать: так было, – пусть время извлечет из этого злое и доброе…» (2, 170-171).
Марлинский отказывается таким образом и от абсолютизации изображаемого, в идеальном он начинает видеть и относительное. Подобная эволюция философского отношения к действительности определилась характером последекабрьской эпохи, трагическим переживанием современности. Для Марлинского, как я для других декабристов, в это время характерна верность прежним идеалам и в то же время неуверенность; рядом с верой рождается сомнение, скепсис, отсюда существенно меняется романтический герой. Раньше это была цельная личность. Теперь, продолжая поэтизировать «естественного», гармонического человека (Искандербек в повести «Мулла-Нур»), писатель обращается и к изображению противоречивого, раздвоенного героя, вечного изгнанника, одинокого и страдающего. Благородный разбойник, «татарский Карл Моор», грабящий богатых и помогающий бедным, Мулла-Нур отмечен печатью рока, в его сердце живет «вечная печаль» («Было время, я ненавидел людей; было время, я презирал их; теперь устала душа и от того и от другого…» – 2, 392).
В 30-е годы в произведениях Марлинского начинают звучать философские мотивы. Так, в этюде «Он был убит» писатель размышляет над загадками человеческого сердца, над вечными вопросами жизни и смерти, над «живой электрической вязью, соединяющей мир прошлого с миром грядущего» (2, 241). Видя в романтизме «потребность века», Марлинский теперь определяет его в духе шеллингианской эстетики, как «стремление бесконечного духа человеческого выразиться в конечных формах» (2, 564). Он мечтает о создании «универсального» произведения, которое могло бы постичь философскую истину жизни, охватило бы всю человеческую историю, сближаясь таким образом с эстетическими исканиями «философских» романтиков 30-х годов (В. Одоевский и его «Русские ночи»).
Однако подобные тенденции в творчестве Марлинского были непоследовательны. Вернее, это было лишь начало поисков, оборванных трагической гибелью. В целом же его творчество осталось в стороне от того нового направления (стремление разрешить глубочайшие проблемы человеческого бытия, «космические масштабы»), которое характерно для русского романтизма в 30-е годы. Герои Марлинского лишь затронуты рефлексией и «тоской по истине» (Белинский). Во многом «традиционной» является и фантастика. В 30-е годы она окрашивает многие произведения писателя, но чаще всего это «сказочная», «наивная», по словам Белинского, фантастика, восходящая к Жуковскому, хотя Марлинский гораздо глубже последнего проник в характер народного, фольклорного мышления.
Творчество Марлинского входит в русло романтического движения 30-х годов, но в то же время оно продолжает быть тесно связанным с предшествующим периодом.
