Екатерина, главный агроном

У нас на приходе жил очень старый священник - ни кто и лет его не знал. Он был последним служителем в сельском храме, закрытом в конце пятидесятых. Теперь древняя церковь стояла без купола, полуразрушенной. Все, что можно было украсть, колхоз и люди растащили, но батюшка с прихода не уезжал. Пенсия у него была очень маленькая, поэтому вначале он жил больше с земли, хоть и урезали его усадьбу трижды.

Когда совсем состарился – за счет подаяний сельчан: батюшка за крестины, похороны денег не брал, даже из записок с просьбой помолиться бумажки вытаскивал и возвращал подателю, приговаривая всегда: «Туне приясте, туне дадите. Вот был бы храм... а мне хватает».

К отцу Анатолию, так звали нашего священника, частенько приезжали другие батюшки, в основном пожилые. Среди них выделялся один старец, отец Антоний – высокого роста, с белыми волосами, с какой-то особой, не смотря на возраст стройностью. Люди относились к нему с любовью, поэтому каждый приезд его для верующих был радостью.

Что-то в конце семидесятых – начале восьмидесятых стали говорить, что отец Антоний сподобился видения о конце света. Тут уж потянулись к батюшке и не только верующие. Мы, группа верующих, тоже собрались к старцу, тем более, что прошел слух, что он будет служить водосвятный молебен – болен был отец Анатолий.

Служил отец Антоний как-то особенно – очень благоговейно, с трепетом соприкасаясь со святостью. Не покидало ощущение, что благодать он буквально видел. Когда же молился – нам было страшно. Возникала полная уверенность, что этот старец в потертом подряснике обращается не просто к Небу, но предстоит Престолу, для нас невидимому, но открытому для его взгляда.

Потом была беседа. Как-то случайно, первый вопрос задали о воспитании детей при таком давлении ком­мунистов. Нет, слово «коммунисты», конечно же, не произносилось – ни кто не решился бы на подобное. «Коммунисты» были заменены на «неверующие». Вспомнил «красное племя» сам отец Антоний, и вот тут как будто гром грянул: «Бойтесь не коммунистов, их век уже изочтен, скоро все рухнет, весь «Союз нерушимый». Страшитесь безверия своих детей – от них получите не меньше, чем от всех послевоенных правителей вместе взятых! По телам раздавленных пройти к золоту и власти у них будет считаться едва ли не верхом ума. Ваши чада будут делать это с вами, дети мои!»

Воцарилась буквально гробовая тишина. Каждый из пришедших ожидал разговора о каком-то далеком конце света, о вещах, ожидающих человечество где-то там, в отдаленном будущем. Все готовы были верить Апока­липсису, только с поправкой на то, что происходить все будет не с нами и даже не с нашими детьми, а с отдаленными потомками. А тут наше будущее, да еще слова о падении коммунистической державы... Поверить в это было просто невозможно, легче было предположить, что старец не в себе.

«Батюшка, – наконец спросил кто-то, – так что, мы все доживем до конца света?»

«Кто как, дорогие, кто как! – ответил батюшка с грустью. – Городов будет много, а расти будут! Слабые все в городах поселятся».

Последняя фраза только прибавила уверенности в том, что со старцем не все в порядке – если рухнет государство, то откуда новые города? И вообще, как соотносятся города и конец света?

«Простите, батюшка, – с недоумением спросила я, – поясните нам, если можно».

Отец Антоний продолжил, и через пару фраз все стало на свои места.

«Раньше были кладбища – земля освященная, в центре часовня, и службы правились, души отпевались. На могилах всех – кресты; для самогубцев, инородцев, иноверцев и других заблудших выделялась земля за местом упокоения тел православных христиан. А теперь – города, домовина смерти; вместо крестов – целые постройки из железа, кирпича, гранита, мрамора с пятиконечной звездой – лапой сатаны... Они растут, и бу­дут увеличиваться с каждым годом».

Это понять было можно, но как жить по-другому? Как будто прочитав наши мысли, он увещевал не принимать комфорта, излишеств, связанных с ним. Рассказывал, как был приглашен в дом, где мебель вся в чехлах, а хрусталь – чуть ли не в деревянных упаковках, чтоб не разбился. Подсмеивался над появившейся модой к собирательству библиотек – кто, дескать, и третью часть закупленного прочитал? Поражало, что говоря в общем, он высвечивал слабости каждого человека из тех, кто сидел в тот летний вечер с ним в саду. Не выдержала заведующая районным книжным магазином, у которой весь дом был забит литературой.

«Так что же, отец Антоний, – с долей раздражения спросила она, – и книги покупать нельзя?! За вас вот говорят другое – и библиотека есть, и собирать книги любите».

«Больше люблю дарить, чем собирать, чадо, – как-то вдруг очень серьезно ответил старец. – Книги отеческие писаны для тех, кого не посетила благодать слышания слов назидания из уст праведников. И Евангелие Духом Святым ведомые Апостолы писали для не видевших и не слышавших, но желавших приобщиться. Мне же Господь судил приобщиться из самого источника, а не только потреблять живую воду из наполненных сосудов.

Это одно, другое в том, что каждый человек пишущий, даже просто прочитавший до тебя книгу, оставляет в ней свой отпечаток – либо благодати, либо адского провала. Светские «мудрецы» печатным словом постарались единственной православной империи корни подкопать, растлевая души народные. А сейчас все еще хуже – если Петр брадобритие да одежду иноземную ввел, то нонешнии стремятся позывы сердца изменить. Куда как страшнее все это.

Книги – это палка о двух концах. Какие книги, и как их использовать? Иноземные романы и в прошлое время до греха многих довели, чего уж теперь ждать?! Пройдет малое время, и плотью обнаженной будут совращать всех, кто не отринулся от телевизора. А если не показом плоти, то еще более изысканным приемом – рассказом о страстях человеческих. И книги тут сыграют немаловажную роль. Бойся, малое стадо, бойся и предуготавливай себя к грядущим потрясениям!

Не суть книги грех, но собирательство и стяжа­тельство их. Тем паче, книги светские, изначала разру­шительные. Стяжайте кладязи духовные, помогающие спастись в страшные последние времена. Лишь это опора и вспомоществование в жизни, только в них и можно найти вразумительные ответы на все вопросы бытия. Они будут доступны для каждого, но лишь короткое время. Потом все будет засорено так, что и правду ото лжи отсеять мало кто сможет».

Батюшка еще говорил о последних временах, о том, что сейчас нельзя раздваиваться. Нельзя в жизни руководствоваться народным правилом: «Не согрешишь – не покаешься!» А уж тем более эти слова понимать как: «Греши, греши как угодно, но постами приди в храм и отговей». Что все и для каждого должно быть решено раз и навсегда – Христос или антихрист, страсти Голгофы или почетное место в синедрионе, тридцать сребреников или мученичество.

После его слов стало понятно, что причина непри­ятия слов старческих не в их отрешенности от жизни, а в невозможности принять все из-за нашей неподготовленности. Евангелие давно уже воспринималось всеми как нечто недосягаемое, далекое. О конце-то времен из нас ни кто и не думал. А тут вот оно: окончание времен, вступают в силу другие законы, иной должен быть подход и к поступкам, и к окружающему миру. Оно вроде бы все такое же, но исчезает возможность откладывания дел праведных в дальний угол. Все молчали. Каждый думал о своем, о том, с чем труднее всего было ему расстаться.

А отец Антоний продолжал, что мы все готовы отказываться лишь от того, что нам не нужно. Старец вел речь свою к тому, что не просто отказываться следует, но вырезать из души даже просто склонности ко всему, что не связано со спасением.

Нас напоили чаем из самовара с душистым медом: отец Анатолий держал маленькую пасеку. Да и чай был не магазинный, а из гледа, красный, ароматный и полезный. Кто-то что-то еще спрашивал, но это уже касалось каких-то мелких недоразумений. Хотелось одиночества, чтобы «переварить» услышанное.

Отец Анатолий вскоре умер, домик его поселковый совет развалил, пасеку разворовала подвыпившая молодежь. Хоронили батюшку возле храма, но при восстановлении и постройке церковной кочегарки могилу разорили и останки перезахоронили на обычном кладбище. Отца Антония на погребении не было, говорили, что он болен ногами. Храм наш восстановили, прислали молодого священника, только старцы в поселок больше не приезжали. Мы слышали, что отец Антоний принимает людей и у себя, и в местах, которые просещал. Да все было недосуг.

Прошло много лет, но поняли мы свою глупость лишь тогда, когда узнали, что батюшка почил. Спох­ватились, да было уже поздно, столько всего хотелось спросить, узнать – но не у кого. Тогда, при встрече, трудно было сразу понять и оценить все сказанное, многое вообще казалось сказкой. Прошли годы, и предсказанное им исполнилось в полной мере. И если пала комму­нистическая держава, то, конечно же, стоит ждать и всех других событий, о которых пророчествовал отец Антоний.