Некоторые специфические проблемы

До сих пор мы рассматривали общие для большинства случаев элементы, характерные для первоначальной ста­дии консультирования. Но существует, однако, целый ряд специфических проблем, которые также заслуживают нашего внимания. Одна из них заключается в том, каким образом стимулировать эмоциональное выражение у тех клиентов, которые не испытывают потребности в помо­щи, но оказались вынуждены участвовать в терапии.

Сопротивляющийся клиент. Мы уже приводили доста­точно яркий пример сильнейшего сопротивления со сто­роны подростка на начальной стадии работы (см. беседу с Салли, глава 3). Повторный анализ этого отрывка по­может выделить наиболее важные приемы консультиро­вания. Во-первых, одно почти нескрываемое чувство, сквозящее в каждом ее действии или жесте, угадываемое как в ситуации молчания, так и в разговоре, — это ее ан­тагонизм по отношению к консультанту и ко всему, что происходит в целом. Консультант уделяет этому чувству достаточное внимание. Признание факта сопротивления контакту со стороны клиента и констатация того, что это отношение приемлемо для консультанта, в большей сте­пени нейтрализует влияние этого чувства как барьера для консультирования. Далее, если консультируемый настоль­ко сильно сопротивляется, как мы это видим на примере Салли, то здесь необходима определенная доля нейтраль­ного диалога (при обсуждении со студентами учебного тренинга автор назвал это «опилками») для того, чтобы избежать затяжного молчания, смущающего клиента и наполняющего его антагонизмом. По сути, консультант как бы говорит: «Я понимаю, что я не нравлюсь тебе и тебе не нравится сюда приходить. Я принимаю твое от­ношение и считаю его естественным. Если хочешь, мы можем говорить о тех вещах, которые не являются болез­ненными для тебя, и ты вправе решить, хочешь ли ты го­ворить о чем-то более важном». Если это отношение бу­дет установлено, если антагонизм клиента будет вовремя осознан и принят, то этим консультант создаст максималь­но благоприятные условия для самовыражения человека. Будет такой подход успешным или нет — это, конечно, зависит от ряда факторов, обсуждавшихся в главе 3. Час­то подобные нейтральные контакты могут продолжаться в течение двух-трех бесед, прежде чем последует какое-то реальное выражение чувств клиента. Раз за разом консуль­тант терпит неудачу в попытке определить, насколько ус­пешно продвигается лечение, поскольку его терпение кончается и он начинает зондировать ситуацию и зада­вать прямые вопросы, касающиеся основной проблемы. Это может дать ценную информацию диагностического характера, но маловероятно, что приведет к какой-либо психологической трансформации клиента.

Клиент, который требует ответа. Настоящей «битвой при Ватерлоо» для многих начинающих консультантов является клиент, который представляет свою проблему и тут же выдвигает требование типа: «А теперь скажите, что мне делать». Практика, в том числе наши фонографические записи, еще раз показывает, что таким клиентам от­веты не нужны. Это факт, который менее опытные кон­сультанты никак не могут принять. До тех пор пока кон­сультант не испытает это на себе несколько раз, он не осознает, что подобный вопрос клиент задает либо в на­дежде переманить консультанта на свою сторону — и тог­да он получит ответ, который уже готов принять, либо что­бы использовать консультанта в качестве объекта своей враждебности в том случае, если ответ эмоционально не принимается.

В качестве впечатляющего и весьма убедительного примера можно привести третью беседу с Салли. Девочка весьма свободно говорила о своем отношении к школе. Она считала глупым и бесполезным изучение граммати­ки. Также абсурдно изучать геометрию с ее углами и учить­ся измерять высоту дерева по его тени и углу ее падения. Она продолжает:

«Зачем учить все это? Я не вижу в этом никакой пользы. На самом деле зачем уметь определять высоту предметов?» В -это время она привстала на одно колено в своем кресле и наклонилась ко мне, придав интонации достаточную серь­езность. Я ответил: «Ты правда хочешь, чтоб я тебе привел пример по поводу целесообразности этих вещей?» — «Да». Я решил ответить на ее вопрос, опасаясь, что у нее могло возникнуть ощущение, что я отвлекаюсь от ее вопроса, и контакт, который только что начал было устанавливаться, вновь пропадет до тех пор, пока опять не будет найдена бо­лее надежная основа для наших отношений. Поэтому я ска­зал: «Хорошо, во время похода тебе может понадобиться уз­нать, каково расстояние от одного берега реки до другого, и, возможно, ты каким-то подобным образом определишь это расстояние». Она посмотрела, сомневаясь в ценности этой информации, и сказала: «Фу — ты можешь просто из­мерить реку».

Если клиенты способны проявить достаточную долю искренности, многие — и не только Салли — отвечают «фу», когда консультант пытается превратить сеанс кон­сультирования в школьный урок. Чтобы понять причи­ну вопроса, заданного Салли, мы должны просто про­следить беседу немного дальше, когда станет ясно, что вопрос о математике преследовал другую цель — выяс­нить, выступает ли консультант на ее стороне или на сто­роне ее матери.

Когда время истекло, я сказал: «Хорошо, сегодня мы пого­ворили о разных школьных проблемах, и ты «прошлась» по темам, которые тебе не нравятся. Но ты не можешь выра­зить этого в школе, где учителя могут услышать тебя, и по­этому ты не делаешь этого». Она ответила с чувством: «Да, не могу!»

Я продолжал: «Но иногда можно получить облегчение, когда делаешь это. Сейчас, здесь, разговаривая со мной, ты можешь говорить все, что угодно». Салли ответила: «Ну, я говорю иногда об этом с другими детьми и с мамой». И да­лее обиженно: «Но она считает, что вся эта школьная ерун­да имеет значение и что она необходима!"

Ясно, что если бы консультант, отвечая на первона­чальный вопрос Салли, сказал, что школьные требования часто бывают абсурдными, то Салли, придя домой, ис­пользовала бы свое замечание по поводу школы как ору­жие против матери. Поддержав точку зрения, что школа имеет свой смысл и приносит пользу, консультант непред­намеренно принял сторону матери и в некоторой степе­ни усилил антагонизм ребенка по отношению к самой ситуации консультирования. Так или иначе, консультант не добился никакого прогресса в достижении самой цели консультирования, которое призвано помочь Салли са­мостоятельно выработать более конструктивную установ­ку по поводу школы и матери.

В качестве дополнительных примеров можно привес­ти случай с Полом, упоминавшийся в начале этой главы. Пол говорит о своей боязни перед встречей с родителями и спрашивает: «Вы бы посоветовали мне сказать им об этом или нет?» Нейтральный ответ консультанта, кото­рый просит Пола поподробнее рассказать об этом, сви­детельствует о его размышлениях, что он уже знает, каков должен быть ответ и что он планирует встретиться со сво­ими родителями. Тем не менее если бы именно консуль­тант посоветовал ему это сделать, то Пол мог бы перело­жить ответственность за решение на консультанта и та­ким образом мог бы почувствовать, что его подтолкнули к подобному решению. Если бы консультант посоветовал не рассказывать ничего родителям, мальчик почувство­вал бы сильное замешательство.

Студент, который должен получить ответ, мать, кото­рая приносит с собой блокнот и требует, чтобы ей объяс­нили под запись, как она должна обращаться со своим ребенком, — все это вполне человеческие ситуации, с ко­торыми, однако, весьма нелегко справиться, хотя прин­цип поведения консультанта в таких ситуациях прост и очевиден. Он заключается в том, чтобы осмысленно при­знать тот факт, что клиент почувствовал бы глубокое удов­летворение, пытаясь найти решение своей проблемы, но единственный истинный ответ, который может быть най­ден, кроется в его собственном желании и способности поработать над ситуацией.

Пример такого рода работы мы видим в пятой беседе с миссис Л., проблемы которой с ее десятилетним сыном Джимом мы уже обсуждали в главе 2. К началу пятой бе­седы миссис Л. уже добилась значительных успехов в са­мопонимании, но разговор она начинает с повествования о крайне огорчившей ее ссоре, произошедшей между ней и сыном по поводу чернильницы. Он хотел взять ее с со­бой в школу, но она посчитала это излишним. Мальчик решил отомстить и спрятал чернила, и она отшлепала его за это. Она продолжает (фонографическая запись):

С. Потом я сказала ему, чтобы он вернул чернила, но он ответил, что не сделает этого. Тогда я сказала: «Хорошо, либо ты принесешь мне чернила, либо я тебя еще раз отшлепаю».

Он не принес, и я (смеется) наказала его еще раз. И он так обиделся — закатил почти что истерику. Но я не могла — я не знаю. Я не думаю, что должна была просто так отпустить его. С другой стороны, банка чернил, наверное, весьма три­виальная вещь, чтобы вызвать такой переворот в доме. Те­перь мне интересно, что вы скажете, — ваше мнение?

К. Ну, я сомневаюсь, что существует некое универсаль­ное средство, какое-то особое мнение по этому поводу, ко­торое подошло бы ко всем подобным ситуациям. Вы — вы, видимо, были весьма сильно огорчены, когда все это про­изошло.

С. Я была ужасно расстроена и... К. Вы оба подумали, что это конец света, и, как вы го­ворите, наверное, понимали, что в конце концов все нача­лось с такой ерунды.

С. Да, я рассказала мужу потом... я... он... он был — маль­чик был очень расстроен и... о, он дошел до того, что начал рыдать, понимаете — он просто захлебывался слезами, по­этому я отнесла его наверх и отправила его в ванну, чтобы он поиграл там, — это почти всегда успокаивает его. Потом я дала ему лодочку или еще что-то, вымыла его и оставила поиграть, пока сама занималась готовкой. Я сказала мужу потом, когда все уже закончилось, что это, видимо, была моя вина и я сожалею, что не дала ему чернила с самого начала, но, отказав ему в первый момент, я подумала, что мне нуж­но довести это дело (смеется) до конца.

К. М-м. Так часто бывает, не так ли, — чувство, что ты должен завершить то, за что уже взялся?

Перед нами весьма распространенная ситуация. Воз­никла проблема, и мать хочет знать, каково же решение. Когда консультант уходит от ответа и вместо этого реаги­рует на эмоцию, которая прозвучала в тот момент — «Вы, видно, были сильно расстроены», — женщина уже спо­собна продолжить и допустить, что она сама была в рав­ной мере, если не более, виновата, нежели ее мальчик. Дабы осознать необычайную значимость этого момента, мы должны вспомнить о той враждебности, которую эта женщина испытывала к своему сыну на первых сеансах, и ее полную уверенность в том, что проблема — именно в нем (см. главу 2). Основной ответ на ее вопрос не имеет никакого отношения к каким-нибудь рекомендациям, которые может предоставить ей консультант относитель­но дисциплинированности ребенка. Женщина сама на­шла решение, изменив свое отношение и достигнув ис­тинного понимания того, что она, может быть, точно так же повинна в происходящем, как и ее сын. Это тот внут­ренний эмоциональный перелом, который обеспечивает более конструктивное, эмоционально более тонкое на­правление их взаимоотношений в будущем, вне зависи­мости от характера проблем, которые могут возникнуть впоследствии. Консультант помог матери прийти к это­му фундаментальному пониманию, отказавшись от роли всезнающего авторитета.

Успокоение — успокаивает ли оно? В разных представ­лениях о принципах психотерапии многое связано с не­обходимостью как-то успокоить, переуверить клиента, чтобы его опасения и страхи не выходили за рамки допу­стимого. Видимо, это нужно прокомментировать. Если консультант успешно «оставался рядом» с установками клиента, признавая и проясняя то, что было им выраже­но, но тщательно избегая попыток обнаружить скрытые установки, которые клиент еще не готов признать, то ма­ловероятно, что вербальное подбадривание необходимо или может принести какую-то реальную пользу. Суще­ствует одна косвенная форма успокоения, которую кли­ент получает всякий раз, когда говорит о своих социаль­но неодобряемьгх импульсах и побуждениях. Эта поддер­жка заключается в том, что наиболее «шокирующие» от­кровения клиента принимаются консультантом без вся­кого шока. Сомнительно, чтобы в большинстве подобных случаев понадобилось какое-то успокоение. В нем появит­ся необходимость, если в процессе терапии будет допущена ошибка, как в случае с Сэмом, если клиента под­талкивают к проявлению каких-то нестандартных или подавляемых установок прежде, чем он сам будет готов к этому, — тогда подобная поддержка может быть необхо­димой опорой для консультирования.

Следует отметить, что в любом случае единственный тип переубеждения и поддержки, обещающий быть по­лезным, это тот, который освобождает клиента от ощу­щения своей ненормальности или некоей изолированно­сти. Сознание того, что он не единственный, кто страда­ет от подобного рода проблем или кого разрывают на ча­сти его противоречивые желания, может ослабить чувство вины или снизить тревожность индивида.

В то же время бодрые заверения клиента в том, что его проблемы не представляют ничего серьезного или что он гораздо нормальнее, чем кажется, или что решить его про­блемы очень просто, — значительно затрудняют терапию. Это говорит об отрицании клиентом собственных пере­живаний клиента и делает практически невозможным полное проявление его тревог, противоречий и чувства вины в терапевтическом взаимодействии, поскольку его постоянно уверяют, что ничего такого у него нет и быть не может. Никакое успокоение или заверение не может устранить факт их реального существования.