Виртуальности мифа

Эпоху, когда мифологическое осознание бытия потерпело пер­вое поражение, уступив место логосу, рациональности, Карл Ясперс назвал Осевым временем. Это происходило около двух с половиной тысяч лет назад, когда Парменид и Платон в Греции, Исайя и Иеремия в Палестине, Конфуций и Лао-Цзы в Китае, Будда в Индии закладывали основы мировых религий. В эту эпоху были сформулированы категории, которые и по сей день составля­ют основу рационалистического глоссария. Именно на этих перво­начальных принципах рационализма сформировалась идеология,

на базе которой возникли первые мировые империи — Рим на Западе, государства Цинь Ши-хуанди в Китае и Маурьев в Индии.

Однако миф лишь частично сдал позиции, он сохранил свою роль как материал для языка. Миф был и остался тем семантичес­ким полем, на котором человек встречается с реальностью. Наш язык — это не что иное, как мифосемантический феномен упоря­дочения образов реальности. Человеческая культура выстроена на мифе как психологическом и семантическом базисе.

Известна точка зрения, согласно которой миф (по-гречески это означает сказание, предание) — вымысел, нечто недостоверное, невероятное, фантастическое. Однако реальная природа мифа на­много сложнее, чем это упрощенное толкование. «Чтобы жить в мире, — пишет историк культуры Мирча Элиаде, — необходимо его сотворить, но никакой мир не может родиться в хаосе» [154]. Решая эту задачу, человек создает миф — подлинный образ самой настоящей реальности, но только реальности священной. Воспри­нимая самого себя как обитателя сакрального Космоса, человек черпает в мифе силы для решения бесчисленных мирских про­блем.

Корни мифотворчества уходят в психологию личности, в про­цессы становления социального на основе биологического, в се­мантику познания. Миф дает человеку ощущение психологичес­кой защищенности, помогая ему избежать психопатического шока от хаоса, который наступает на него со всех сторон. Опираясь на миф, человек получает смысловые опоры бытия в этом враждебном мире. А потому миф остается для него фундаментальной пси­хологической потребностью.

Однако процесс сотворения мифа внутренне противоречив. Парадокс мифа состоит в том, что в нем одновременно сочетаются сила и слабость. Это его свойство хорошо отражает термин «виртуальность»: на латыни virtus означает сила, способность, virtualis — возможный.

Миф и жизненный мир не идентичны друг другу: первый отно­сится к священной, второй — к профанной реальности. Несмотря на это, оба образа реальности психологически совмещены, потому что взятые вместе они определяют отношение человека к природе и к другим людям.

Виртуальность мифа дает человеку возможность ощутить сквозь повседневность возвышенность происходящего, собствен­ную сопричастность к событиям космического масштаба. А пото-

му именно в мифе рождаются все великие события культурной жизни — искусство и ремесло, поэзия и ученость.

Слабости мифа есть прямое продолжение его сильных сторон. Миф по определению есть абсолютизация одной идеи как послед­ней, высшей истины. Отсюда неизбежно возникает превращение ее в догмат, не подлежащий ни изменениям, ни развитию. Миф — это образ реальности, имеющий историю, но лишенный развития.

Миф, ставший догматом, может восприниматься как инструк­ция к действию, причем инструкция единственно верная, непрере­каемая. Однако сакральная реальность мифа может весьма сильно отличаться от реальности истинной, профанной: мифотворчество никогда не стремится к точности и лишено внутренних механиз­мов верификации. Отсюда самая большая опасность мифологи­ческой виртуалистики — она слишком легко может сыграть роль мифосемантического обоснования и оправдания практики, при­чем любой.

Ближайшие родственники мифа — религия, философия и наука. Религия усвоила от мифа установку на целостное понима­ние мира, на признание абсолютной истины. Философское мышление основано на конструировании виртуальных образов, кото­рые необязательно получают опытную верификацию. Если миф ничего не признает, помимо себя, то и философ способен занять такую же позицию по отношению к своим антагонистам. Приме­ров, когда та или иная философская система объявлялась единст­венно верной, несть числа.

По более сложной схеме выстраиваются взаимоотношения мифа и науки. Научная интерпретация реальности основывается либо на законах природы, либо на обобщении исторических про­цессов. Это обеспечивает науке значительно более высокую корре­ляцию с действительностью. Миф в этом не нуждается, но спосо­бен принять форму и внешние приемы научности. Эта способность мифа адаптироваться к миру науки становится очень опасной в наше время.

Корни этой опасности заключаются в том, что формальная структура научного и мифического опыта одинакова. Эту фор­мальную близость науки и мифа исследовал русский историк культуры А.Ф. Лосев, по мнению которого наука всегда мифоло­гична, без мифа она не может существовать. Рассматривая в каче­стве примеров учение Декарта и классическую механику Ньютона, Лосев показал, что их структура построена по законам мифотвор­чества. Когда он попытался распространить этот вывод на диалек-

тический и исторический материализм, его отправили на «пере­воспитание» в концентрационный лагерь.

Разумеется, этой формальной аналогии между наукой и мифом не следует придавать слишком большого значения: наука всегда обладает таким мощным и действенным средством верификации, как практика, эксперимент, наблюдение. И все же есть ли у нас основания утверждать, что к нашему времени водораздел между наукой и мифом приобрел достаточно строгие очертания?

Непростые реалии современного мира не дают возможности получить однозначный и убедительный ответ на этот вопрос. Су­ществует ряд серьезных проблем, которые затрудняют решение этой задачи.

Прежде всего, это нарастающее обострение глобального кризи­са как наиболее характерная примета мировой истории рубежа XX и XXI вв. Наступила эпоха, когда возможность обрыва цепи пос­ледовательных циклов социокультурной истории человечества стала совершенно реальной. Сегодня у нас есть все основания утверждать: XXI век может оказаться последним в истории не только вида Homo sapiens, но и биосферы Земли в целом.

И решающую роль в переходе на этот апокалиптический сцена­рий будущего может сыграть тысячелетняя традиция создавать новые мифы в качестве практического руководства к политичес­кому действию. Быть может, некоему очередному мифу суждено оказаться удавкой на пока еще могучей шее всего человечества, поддерживающей голову, которая способна порождать подобные мифы.

Около 70 лет назад великий европейский философ X. Ортега-и-Гассет писал: «Уже нет «полноты времени», поскольку она пред­полагает явное, однозначное и предрешенное будущее, как это было в XIX веке. Тогда не сомневались, что произойдет завтра. Но сейчас опять распахнуты неведомые горизонты, ибо неизвестно, кто будет править, какой будет власть над миром... какая идеоло­гия, какой свод правил и жизненных установок».

Наше бытие сегодня все более опутывается многослойным ту­маном виртуальной реальности. Назойливая реклама повсюду. Герои телевизионных мыльных опер, поселившиеся в наших домах и, кажется, ставшие членами наших семей. PR-технологии, операторы которых научились манипулировать миром нашего подсознания. Глобальная сеть Интернет как источник абсолютно универсального знания. Мутные волны наркотического дурмана, захлестывающие молодое поколение. Многочисленные секты,

плодящиеся словно грибы после дождя. Средства массовой ин­формации, ведущие яростные войны друг с другом... Прежде четко обозначенные границы реального мира расплываются в этом тума­не виртуальных образов, окружающих нас со всех сторон.

Из этого виртуального тумана иногда выплывают убаюкиваю­щие миражи блаженного будущего, которое ожидает людей. Один из таких миражей обещает всеобщее компьютерное счастье по­стиндустриального информационного общества. Но вот как оце­нивает этот гипотетический компьютерный рай трезвомыслящий философ А.А. Зиновьев: это будет «громада веков сверхчеловечес­кой или постчеловеческой истории, истории без надежд и без от­чаяния, без иллюзий и без прозрения, без обольщений и без разочарований, без радости и без горя, без любви и без ненависти». Время жизни этого мира, если даже он и начнет проступать из виртуального небытия, не будет долгим: все дороги мифотворче­ства ведут только в одну сторону — в исторический тупик.

Среди этого поистине общепланетного бума сотворения новых мифов есть один очень тревожный факт. Состоит этот факт в том, что наука, если ее рассматривать как целостную систему, явно оказалась не подготовленной к этому неожиданному всплеску виртуалистики. С этим, конечно, можно не соглашаться, но, к сожале­нию, имеются доказательства, что дело обстоит именно так. Во-первых, ученым не удалось предсказать ни одного крупного пово­рота мировой истории в XX в. Во-вторых, к концу века в некоторых странах, например в России, резко возросло число стратегических системных просчетов, плата за которые оказалась непомерно вели­ка. Ученым не удалось заблаговременно представить лицам, при­нимающим решения, достаточно убедительные доказательства ошибочности этих стратегических решений.

В результате в современной России сложилась весьма тревож­ная обстановка. Соревнуясь в измышлении как можно более пси­хологически привлекательных утопических мифов, новоявленные претенденты на роль харизматических лидеров чуть ли не хором провозглашают: «Я единственный, кто знает, как надо!»

Замыслы многих из них циничны, но не лишены шансов на успех. Человеку, пишет по этому поводу французский социолог С. Московичи, «нужны твердая уверенность, неоспоримые истины. Ему нужна целостная картина, имеющая единое основание». При­чем неважно, каким будет это основание — либеральные идеи, националистическая доктрина или марксистская теория [28].

Говоря о таких изобретателях всевозможных харизматических мифов, уместно вспомнить Бертрана Рассела: «Верующие во вся­кого рода «измы» должны быть повешены на одной веревке, как бы ни были противоположны их панацеи от всех бед». В словах зна­менитого философа содержится верная мысль, что любые «измы», или однофакторные и монокаузальные версии выхода из кризиса, несомненно, мифологичны [34].

Как же справиться с этим необыкновенно широко разлившим­ся морем виртуалистики, которое грозит уже выйти из берегов? Известен способ решения трудной проблемы, который состоит в том, чтобы научиться использовать ее, превратив в принцип.

Именно такой рецепт предлагает теория самоорганизующихся систем: проблему мифосемантики следует переформулировать на новом языке — языке синергетики. Начать надо с отказа от реци­дивов технологического и социального модерна и с принятия по­стулатов культурного многообразия, нравственного фундамента­лизма, экологических принципов.

И тогда появляется возможность реализовать аналитические и прогнозные преимущества социосинергетики, которые состоят в конструировании спектра альтернативных виртуальных сценари­ев эволюции и взвешивании их относительных статистических весов в функции определяющих параметров регулирования. Синергетические модели эволюции виртуальны в той же степени, что и мифы, но характер их виртуальности прямо противоположен: в отличие от мифов, которые лишены развития, синергетические виртуальные сценарии устремлены в будущее. Принимая в каче­стве прогнозного инструмента эту виртуалистику синергетики, мы тем самым отказываемся от традиционного для мифологии вопро­са «что делать?». Социосинергетика заменяет его другим — «чего не делать?».

Ясно, таким образом, что, переходя на позиции синергетического мышления, мы перестаем воспринимать виртуальность всего лишь как свойство мифологии и соответственно тех моделей ре­альности, которые конструирует сам человек, теперь она рассмат­ривается как фундаментальное свойство эволюции саморазвиваю­щихся систем. Можно говорить, что этот процесс развивается в координатах многомерного виртуального пространства — време­ни. И от самого человека зависит «схлопывание» этих потенциальных темпоральных координат к реальному масштабу времени — зависит, во всяком случае, в немалой степени.

В общем случае этот процесс трансформации виртуальных сце­нариев в реальность представляет собой циклическое чередование периодов структурной устойчивости системы — аттракторов — и зон бифуркации, когда в силу внутренних и\или внешних причин система утрачивает устойчивость. Органическим свойством раз­вития системы в условиях бифуркации является виртуальный ха­рактер ее последующей эволюции.

Смена точки зрения на проблему виртуалистики носит прин­ципиальный характер и позволяет говорить о становлении нового направления философской мысли — философии нестабильности. Наше время — эпоха гигантской планетарной бифуркации, а потому современная реальность может получить адекватное отра­жение в зеркале нелинейного мышления синергетики.

Вместе с тем, несомненно, было бы большой ошибкой абсолю­тизировать возможности синергетической методологии исследо­вания политических и социокультурных процессов, так как это привело бы к появлению еще одного мифа — мифа о всемогуществе синергетики.

Глава 1.8