Из России

Российская общественность весьма остро воспринимает мондиалистские устремления, которые проявляются в политике США. Один из глашатаев геостратегии Pax Americana, 3. Бжезинский, с предельной откровенностью формулирует цели, которые, по его мнению, должны ставить США в своих взаимоотношениях с Россией. Нельзя допустить, пишет он, формирования на терри­тории Евразии стратегического субъекта, способного бросить вызов США или ограничить американскую стратегическую доминацию в планетарном масштабе. Впрочем, в возможности России, которую он пренебрежительно называет «черной дырой» в центре Евразии, проявить подобную геополитическую инициативу Бжезинский верит слабо [8].

На эмоциональном уровне отношение к подобной геостратеги­ческой концепции очень точно передает главный редактор журна­ла «Элементы» А.Г. Дугин: «Запад не просто нас давит или тянет с кредитами, не просто нас унижает или высокомерно обучает. Нам отрубают голову, у нас вырывают сердце. У нас силой отнимают прошлое, настоящее и будущее, нас изгоняют из того континента, который является священной Родиной нашей души... Дело очень серьезно. Нас испытуют небытием, приговором «нового мирового порядка», концом истории. Концом нашей истории».

Академически сдержанно, но о том же самом пишет известный российский политолог и философ А.С. Панарин. Оценивая рыноч­ную модель глобального мира, которая действует в настоящее время, Панарин обращает внимание на тот факт, что эта модель ориентирована не на беспрепятственное вхождение в конкурент­ное мировое поле на экономическом, политическом и социокуль­турном уровнях новых субъектов, а на сужение числа партнеров на этом поле, на превращение пространства глобального мира в зону привилегированной активности элитарного «клуба избранных». Развитые страны стремятся не допустить появления конкурентов. С этой целью используется доктрина деиндустриализации регио­нов, не попавших в круг избранных [59].

С одной стороны, современная глобализация создает новые планетарные поля и системы коммуникаций, появляются возмож-

ности создания новых «рынков активности», на которых не будут действовать преимущества старых гегемонов. Но с другой — про­поведники теории «конца истории» продолжают утверждать, что высшее и последнее слово прогресса — западная модель мироу­стройства.

Будущее нового тоталитаризма, который формируется под зна­менами Pax Americana, обсуждает академик Н.Н. Моисеев в книге «Быть или не быть... человечеству?» [50]. Этот новый мировой порядок, по его мнению, больше всего будет похож на тоталита­ризм античного типа, примером которого была Спарта. Демокра­тия у спартанцев обеспечивалась трудом и нищетой илотов, и плох был тот спартанец, который до своего совершеннолетия не убил ни одного илота. Что-то подобное, пишет Моисеев, формируется и теперь, только не на территории маленького Пелопоннеса, а в мас­штабе всей планеты.

Пропасть между Севером и Югом стремительно расширяется, и удержать равновесие этой новой тоталитарной системы можно, только опираясь на мощные силовые структуры, способные защи­тить благополучие «золотого миллиарда». Между государствами неизбежна жестокая и бескомпромиссная борьба за ресурсы. Ярким проявлением этой борьбы является дьявольский насос транснациональных корпораций, действующий в пользу стран «золотого миллиарда». Человечеству, полагает Моисеев, не удаст­ся избежать и наступающей эпохи глобального тоталитаризма: она очень соответствует логике антропогенеза [48].

Однако этот период не будет ни устойчивым, ни продолжитель­ным, так как он породит большое количество острых противоре­чий в мировом сообществе. Неизбежно и угасание Pax Americana, и этот процесс будет активно развертываться скорее всего уже в первом десятилетии XXI в. В силу закона неравномерности обще­ственного развития США постепенно утратят роль мирового тех­нологического лидера, перестанут быть страной с наивысшей про­изводительностью труда.

Но США угрожает не только утрата доминирующих позиций в экономике. Быть может, еще более опасна потеря культурного лидерства. Ключ к будущему нации — высокопрофессиональная система образования. Одна из основ цивилизации, отмечает Мои­сеев, — это отношения между личностью и обществом. В США господствует принцип крайнего индивидуализма: каждый стре­мится изучать лишь то, что ему интересно и пригодится лично ему в

для бизнеса. К сходным выводам приходит и Пол Кеннеди, книгу которого мы цитировали в предыдущей главе.

К заключению о принципиальной неустойчивости модели ми­роустройства, основанной на принципах геополитического тота­литаризма, можно прийти, обращаясь к рекомендациям теории. Согласно кибернетическому принципу необходимого разнообра­зия (У. Эшби) структура управляющей системы не должна усту­пать по сложности системе управляемой. Из социосинергетики следует, что включение горизонтальных каналов связи, их приори­тет над вертикальными каналами, характеризующими управлен­ческие функции, повышают устойчивость самоорганизующейся системы. Западные конструкторы глобального мирового порядка не хотят учитывать этих требований теории.

Процессы становления постиндустриальной цивилизации, если рассматривать их в планетарном масштабе, внутренне проти­воречивы. Движение к этим целям возможно на основе принципов гуманистического универсализма, кооперации и солидарности. Этот путь ведет к глобализации по горизонтали на основе интег­рации локальных инициатив перед лицом общих планетарных проблем. Опора на эту демократическую практику может привести к созданию планетарной среды суверенных субъектов, способных поставить под коллективный контроль самодвижение мировой цивилизации в направлении устойчивого развития. Неизбежной платой за такую модель глобальной эволюции станут ограничение национального суверенитета и передача части законодательных полномочий на уровень коллективных решений (ср. с гл. З.1.).

Выбору этой синергетической модели глобальной эволюции препятствует несколько факторов. Во-первых, это стремление по­литической элиты США действовать в соответствии с мондиалистской геостратегией исключительно в собственных интересах. Во-вторых, объективное противодействие усвоению ценностей постиндустриального общества оказывает идеология полицентри­ческого мира, корни которой уходят в историю XX в., когда неус­тойчивое равновесие международной обстановки поддерживалось за счет противостояния мощных конкурирующих центров силы.

Наряду с идеологическими есть и объективные факторы, сдер­живающие продвижение к постиндустриальному миру в планетар­ном масштабе. Один из основных признаков постиндустриализма — смена ориентиров личностной мотивации и соответственно доминирование постэкономических ценностей. Опыт истории свиде­тельствует: для этого требуется работа поколений. Кроме того, ни

одна страна не может в настоящее время встать на рельсы быстрой индустриализации, не прибегая к широким заимствованиям передовых технологий у развитых стран. А потому, делает вывод В.Л. Иноземцев, самостоятельное вхождение каких-либо стран в круг постэкономически устроенных держав в современных усло­виях невозможно [25].

Крах концепции догоняющего развития и изменение соотноше­ния хозяйственных сил на мировой арене, считает он, вызовет новый виток противостояния — на этот раз между блоком сверх­держав и множеством подавленных наций, лишенных возможнос­ти вырваться за пределы их нынешнего состояния. С безапелляци­онным характером этого вердикта согласиться нельзя. Если гово­рить о России, то она, несмотря на тяжелые удары, нанесенные ей плохо продуманными реформами, все еще сохраняет высочайший научно-технологический потенциал, созданный за предыдущие десятилетия. Что касается внеэкономической мотивации, то для людей творческого труда в России нет необходимости привыкать к ней как к какой-то новинке — для них она всегда была просто образом жизни. Подобные резервы развития в направлении постэ­кономической цивилизации, думается, могут найтись в Китае, Индии и в некоторых других странах.

Другой объективный фактор, способный сыграть роль тормоза на пути к постиндустриальному миру, — это приближающийся финансово-экономический кризис в странах Запада, о многих при­знаках наступления которого говорилось в предыдущем разделе. Обстоятельный анализ предкризисных явлений, характеризую­щих современное состояние мировой экономики, выполнен в мо­нографии В.Л. Иноземцева «Расколотая цивилизация» [25].

Принципиально новый феномен в экономической жизни Запа­да — возникновение финансовой экономики, или финансизма, — анализируется в работах В.М. Коллонтая, Ю.М. Осипова, ВТ. Белолипецкого [4,30,58]. Переориентация с кейнсианской на неолиберальную модель развития привела к активному дерегулирова­нию финансовой сферы. Важную роль в усилении этой сферы сыграли процессы глобализации мирового хозяйства и быстрого развития научно-технического прогресса. Возникли мировые финансовые центры, которые сконцентрировали в своих руках огром­ный финансовый, информационно-аналитический и хозяйствен­ный потенциал. Следствием автономизации финансовой сферы стал огромный разрыв между материально-вещественными и фи­нансовыми потоками. Финансовая экономика превосходит реаль-

ную уже в десятки раз. Под контроль финансовых центров пере­шло формирование критериев оценки хозяйственной жизни, ее приоритетов и мотивации. Все эти реально происходящие процес­сы с трудом укладываются в первоначальный каркас теории постиндустриального общества и, главное, создают предпосылки глубокого финансового кризиса.

Обострение внутренних проблем в постиндустриальных стра­нах приведет к тому, что иссякнет источник инвестиций и креди­тов, необходимых для развития большинства стран планеты. След­ствием этого окажется превращение регионального кризиса в пла­нетарный, превосходящий по масштабу и последствиям весь пе­чальный опыт XX столетия. Неизбежным станет еще более значительное обострение противоречий между постиндустриаль­ным «золотым миллиардом» и остальным миром.

Анализируя трудности и проблемы, возникающие на пути ста­новления постиндустриального мира, русские экономисты, соци­ологи, политологи и философы выполнили большой цикл иссле­дований, посвященных углублению и развитию теории постинду­стриализма. Отметим в связи с этим изданные в последние годы монографии И.В. Бестужева-Лады, СЮ. Глазьева, А.Г. Дугина, А.А. Зиновьева, В.Л. Иноземцева, Ю.М. Осипова, А.С. Панарина, А.И. Уткина, А.И. Субетто, Ю.В. Яковца и др. [7, 17, 25, 88].

Необходимость самосогласованного снятия глобальных про­блем давно интересует футурологическую мысль России. Перво­начально обращение к исследованию этой тематики возникло в связи с творческим освоением и развитием концепции ноосферы, предложенной академиком В.И. Вернадским около 60 лет назад (работы В.А. Коптюга, Л.В. Лескова, В.А. Лисичкина, Н.Н. Мои­сеева, А.Д. Урсула, А.Л. Яншина и др.) [33, 41, 74, 75]. Есть осно­вания рассматривать учение о ноосфере как прообраз теории по­стиндустриального общества.

Приступая к построению своего учения, В.И. Вернадский боль­шое внимание уделял вопросам методологии. «Главное в научном миропредставлении, — писал он, — это метод научной работы, известное отношение к подлежащему научному изучению явления». Научное отношение к окружающему есть инвариант научно­го поиска, общий и неизменный научный метод искания. Основ­ной метод, который был положен Вернадским в построение теории ноосферогенеза, — это системные эмпирические обобщения. При этом во многих рассматриваемых вопросах Вернадский выходил

далеко за рамки классического мировоззрения, намного опережая свое время.

Следуя выбранному методу, Вернадский утверждал: появление и эволюция человека есть не что иное, как органический и законо­мерный этап эволюции биосферы, которая в свою очередь являет­ся порождением космической среды мира. Антропогенез, таким образом, рассматривается им как естественная составляющая раз­вития биосферы и Космоса в целом. Именно по этой причине анализ процессов становления ноосферы может опираться на ши­рокомасштабные научные обобщения богатой эмпирической информации.

XX в. внес в этот естественный эволюционный процесс два новых фактора принципиальной важности. Первый из них состоит в том, что «человек на наших глазах становится мощной геологической силой. Эта геологическая сила сложилась геологически длительно, для человека незаметно... Мощь его связана не с материей, а с его мозгом. В геологической истории биосферы перед человеком откры­вается огромное будущее, если он поймет это и не будет употреблять свой разум и свой труд на самоистребление» [12].

Второй фактор, который указывает Вернадский, — это возник­новение мирового сообщества как целостной самоорганизую­щейся системы. Практически в одно время с ним О. Шпенглер и А. Тойнби утверждали, что человечество — это пустое слово и отрицали единство мировой цивилизации. И только к концу XX в. стало ясно, что правильной является точка зрения Вернадского, а не его антагонистов. Он оказался одним из первых, кто сумел правильно разгадать реальную динамику процессов мировой истории.

Исторический процесс, писал Вернадский, меняется коренным образом на наших глазах. Перед человечеством, «перед его мыслью и трудом становится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого. Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближа­емся, и есть ноосфера» (от греч. noos — разум) [12].

Этот тезис Вернадского о необходимости объединения усилий всего человечества перед лицом обостряющихся глобальных про­блем не был своевременно усвоен мировой общественностью. На­против, в те же годы получил распространение основной постулат геополитики об извечном противостоянии талассократии и теллурократии — союзов морских и континентальных держав, — отстаиваемый основоположниками этого учения X. Макиндером,

К. Хаусхофером, А. Мэхеном и др. Близкие идеи о противоборстве цивилизаций в XXI в. в наше время развивает С. Хантингтон. В том же духе выдержана и концепция «нового мирового порядка» по проекту Pax Americana. А вот с концепцией постиндустриальной цивилизации, развивающейся в рамках демократической глобали­зации по горизонтали, идеи Вернадского очень близки.

В чем же, согласно Вернадскому, состоят основные особеннос­ти и этапы становления ноосферы как новой стадии эволюции биосферы в целом и конкретно человечества? Основной функцией биосферы является адаптивно-адаптирующая деятельность, на­правленная на приспособление к окружающей среде и на пере­стройку этой среды в целях расширения границ гомеостаза. Не вызывает сомнения, что современный облик Земли, включая со­став атмосферы, содержащей свободный кислород, определен именно биогенными процессами.

С формированием ноосферы ведущая роль должна перейти к другой функции — креативной, или творческой, научно-произ­водственной. Именно в этом направлении со времен неолитичес­кой революции происходило самодвижение антропосферы. С переходом к ноосфере совершается качественный скачок: приори­тет отдается науке, новым фундаментальным знаниям. И здесь также без труда просматривается параллелизм с теорией постин­дустриализма.

Но далее начинаются расхождения. Из концепции ноосферы следует, что между этими двумя основными функциями существу­ет противоречие: первая из них направлена прежде всего на под­держание устойчивого равновесия с окружающей природной сре­дой, а креативная деятельность, открывая новые, более эффек­тивные способы взаимодействия с этой средой, создает предпо­сылки для нарушения этого равновесия. Но одновременно это ведет к освоению новых экологических ниш и к расширению гра­ниц гомеостаза, в том числе путем противопоставления рукотвор­ного, искусственного мира «второй природы» естественному. Ни у Белла, ни у Тоффлера этот аспект эволюции мира человека не

анализируется.

Между тем отсюда вытекают важные следствия. Снятие проти­воречий между обеими функциями может происходить только в точках бифуркации, ветвления эволюционных паттернов. И сле­довательно, этот вывод распространяется на характер грядущей эволюции мировой цивилизации как по модели ноосферы, так и по модели постиндустриального общества. Можно поэтому утверж-

дать, что единственно возможной формой существования ноосфе­ры и постиндустриального общества как самоорганизующихся систем является непрерывная эволюция, носящая по преимущест­ву интенсивный характер. Иными словами, обеим моделям долж­ны быть присущи динамизм, регулярное обновление технологи­ческих укладов и социокультурная эволюция.

Одновременно с исследованиями Вернадского по проблемам ноосферогенеза и независимо от него крупнейший русский эконо­мист Н. Д. Кондратьев сделал важное открытие: он обосновал су­ществование долгосрочных циклических колебаний экономичес­кой конъюнктуры, которые позже получили название длинных, или «кондратьевских», волн. Позднее эти исследования продол­жил Й. Шумпетер. Начавшийся в 80-х годах XX в. переход разви­тых стран к информационному обществу соответствует по шкале Кондратьева пятому технологическому укладу, главным, системо­образующим признаком которого являются именно информаци­онные технологии.

В качестве другого научного направления, которое можно сопо­ставить с концепцией цикличности ноосферогенеза, укажем тео­рию русско-американского социолога Питирима Сорокина о типо­логии социокультурной динамики [70]. Согласно этой теории исторический процесс представляет собой смену крупных цивилизационных социокультурных типов — чувственного, идеационного и интегрального. Каждый такой тип, по Сорокину, представляет собой общественный строй с присущей ему политической, эконо­мической, культурной, религиозно-идеологической и ментальной организацией, системой ценностей и специфическими чертами личности. Будущее мировой цивилизации Сорокин связывал с интегральным типом, который объединит все лучшие особенности предшествующих этапов мировой истории. В этих мыслях Соро­кина просматривается перекличка с идеями ноосферогенеза и постиндустриального общества. Недавно, развивая идеи Н. Кон­дратьева и П. Сорокина, Ю.В. Яковец построил прогноз последо­вательных циклов эволюции постиндустриальной цивилизации на период до 2300 г. (монография «История цивилизаций») [86].

Но вернемся к концепции ноосферы. Подчеркивая приоритет­ную роль науки, Вернадский писал, что с расширением и углубле­нием научного знания «силы человечества в окружающей природе растут с неудержимой мощью». Однако он видел в этом процессе не одну только позитивную сторону. Рост научно-технологическо­го потенциала ведет одновременно к тому, что техногенное давле-

ние на природную среду меняет облик планеты, причем делает это со все возрастающей скоростью. «Мы ясно видим, — писал уче­ный, — что биосфера коренным образом изменилась» [12].

Вернадский был одним из первых, кто заметил всю опасность этой тенденции. Если бы его предостережение было своевременно услышано, то, возможно, к концу XX в. не сложилась бы столь критическая экологическая ситуация. Обсуждая с Вернадским проблему самосогласованного и неразрушающего взаимодейст­вия, российско-немецкий биолог Н.В. Тимофеев-Ресовский пред­ложил назвать этот процесс коэволюцией общества и природы. В теории постэкономического общества эту важнейшую проблему обходят молчанием.

Ни интенсивное развитие ноосферы, ни регулярное обновле­ние технологического базиса, ни самосогласованная эволюция об­щества и природы невозможны без опоры на научные достижения. Отмечая ведущую роль науки в процессах социокультурной динамики, Вернадский подчеркивал всевозрастающее ее воздействие на нашу жизнь. Происходящий в настоящее время взрыв научного творчества и создает, по его словам, предпосылки для перехода к

ноосфере.

«В XX веке, — писал Вернадский, — одна-единая научная мысль охватила всю поверхность планеты, все на ней находящиеся госу­дарства. Всюду создавались многочисленные центры научной мысли и научного искания». Но творческая работа мысли требует благоприятной среды для своего существования и развития. До­стигается это на основе широкого образования народа и освобож­дения научного искания от всякой рутины, идеологических, рели­гиозных и прочих пут [12].

Наступающая эпоха, подчеркивал Вернадский, — это эпоха на­родных масс. Будучи в период до 1917 г. одним из организаторов российской конституционно-демократической партии, он отмечал огромное значение демократических организаций, их содействие научному познанию. «Это столь же необходимая предпосылка но­осферы, — писал он, — как и творческая научная работа.»

Основная функция ноосферы — креативная — персонифициро­вана, она определяется в первую очередь деятельностью творчес­ких личностей. «Я уверен, — писал Вернадский по этому поводу, — что все решает личность, а не коллектив, elite страны, а не демос».

Необходимое условие реализации творческого потенциала личности — система представительной демократии, защита прав человека, включая право на собственность вообще и интеллекту-

альную в частности, на свободу совести и слова, на образование. Отстаивая права человека, Вернадский делал важное уточнение: «Я нарочно употребляю слово человека, а не людей — так как из последнего более общего понятия... можно сделать эквилибристический скачок в сферу социально-рабских мнений». Заметим: Вер­надский сделал это замечание задолго до того, как на планете возникли бесчеловечные тоталитарные системы XX в.! Много позже П. Сорокин и Ф. Хайек назовут сферу этих «мнений» фено­меном коллективистской этики, без которой не может существо­вать тоталитаризм (гл. 2.8).

Позднее Вернадскому пришлось познакомиться с советским вариантом тоталитарной системы на практике. Вот что он писал своему другу в 1924 г.: «Все сейчас сдерживается террором. Мо­ральные основы коммунизма, а мне кажется, и социализма в Рос­сии иссякли. Сдерживать долго террором и убийствами нельзя без конца, а когда эти путы исчезнут — проявится настоящее содержа­ние русской жизни... Корни коммунизма только отчасти в социаль­ных построениях социализма, а частью в старой русской государ­ственности. Не только коммунисты, но и все социалисты — враги свободы, так как для них личность человеческая исчезает перед целью».

К этим словам Вернадского необходимо добавить одно уточне­ние: адепты тоталитаризма могут использовать для своих целей идеологические штампы, заимствованные в коммунистических и социалистических теориях, но в принципе они могут взять на во­оружение любые маски, которые более всего будут соответство­вать условиям времени.

Тоталитарная система может обеспечить достаточную матери­альную поддержку некоторым научным направлениям. Но для активного творческого поиска этого мало — нужна свобода. В Со­ветском Союзе это условие, отмечал Вернадский, не соблюдалось, свободному научному исканию препятствовала жесткая идеологи­ческая догма «при исключительной централизации в руках госу­дарственной власти предварительной цензуры и всех способов распространения научных знаний».

Справедливости ради надо заметить, что в этих мыслях у Вер­надского был очень авторитетный предшественник, который столь же резко осуждал официальную идеологию и защищал принципы свободы человеческой личности. В его работах шла речь о необходимости творческого подхода к теории общественного развития, в Центре которой должны стоять самосознающий субъект и его об-

щественная историческая практика. Согласно прогнозу, который, как он думал, следовал из его теории, вершиной исторического про­цесса должно стать общество реального гуманизма. Основным прин­ципом этого общества станет постулат, согласно которому свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех.

Этим предшественником Вернадского был другой крупный ученый — К. Маркс. Самодвижение человечества к этим высоким целям, полагал он, будет развиваться в двух противоречивых, но взаимосвязанных направлениях — стремлении к высокой эффективности труда и к социальной справедливости.

Российские коммунисты, провозгласившие себя его наследни­ками, построили систему, в которой лишь очень немногое напоми­нало то, о чем писал великий экономист К. Маркс. Но это не может служить основанием объявить его учение устаревшим, как это поспешили сделать некоторые его вчерашние адепты. Наоборот, Д. Белл, например, на страницах своей главной книги «Грядущее индустриальное общество» [3] ведет с Марксом плодотворный диалог. В последние годы и в России появились работы, авторы которых используют идеи Маркса при обсуждении проблем пере­хода к устойчивому миру постиндустриальной цивилизации (среди них С. Платонов, А. Бузгалин, Г. Зюганов, Р. Нуреев и др.).

Еще более показательно, что начался процесс научного переос­мысления советского варианта построения устойчивого общества будущего. Известны высказывания некоторых крупных западных теоретиков (Р. Арон, Дж. Гэлбрейт и др.) о том, что между совет­ским строем и западным обществом нет непроходимой пропасти, оба они представляют два разных варианта одной и той же инду­стриальной общественной системы.

А недавно известный на Западе и в России философ и социолог А.А. Зиновьев опубликовал книгу «На пути к сверхобществу» [23]. В этой книге он подводит итоги своих многолетних исследований теории реального коммунизма и западного общества («западнизма» в его терминологии) и анализирует современные тенденции эволюции человечества. Развитие истории, делает он вывод из своей социологии, переходит из естественно-эволюционной фазы в планово-управляемую, а главный формой социальных объедине­ний становится глобальное сверхобщество.

Еще совсем недавно на Земле существовало два варианта таких сверхобществ — коммунистическое и западнистское. Первое из них не выдержало конкуренции и распалось, осталось только сверхобщество Запада, которому, считает Зиновьев, на достаточно

длительный срок и принадлежит будущее. Однако это будущее, полагает он, менее всего будет напоминать земной рай, потому что опыт построения на Земле различных вариантов рая свидетельст­вует, что они не устраняют жизненных проблем, драм и трагедий.

«Наблюдая жизнь и изучая историю, — пишет Зиновьев, — я убедился в том, что самые устойчивые и скверные недостатки общества порождаются его самыми лучшими достоинствами, что самые большие жестокости делаются во имя самых гуманных идеалов. Нельзя устранить недостатки того или иного общественного строя, не устранив его достоинства».

Ничего не скажешь, грустный комментарий к эре грядущего постиндустриального общества! И все же один луч надежды Зино­вьев видит: если изменить общество в духе каких-то идеалов не­возможно, то остается другой выход — совершенствование самого себя в духе идеалов человека. Заметим: к этому вопросу нам еще предстоит вернуться.

А теперь снова о глобальных проблемах, решения которых не предусматривает ни один вариант теории постиндустриального общества. Приведем мнение по этому поводу бывшего министра Государственного комитета РФ по охране окружающей среды В.И. Данилова-Данильяна и возглавляемой им группы ученых. Чтобы предотвратить развитие кризиса, необходимо, по их мне­нию, решить ряд задач: резко сократить численность народонасе­ления Земли, приостановить научно-технический прогресс, усво­ить новую, экоцентристскую философию жизни и др. [81]. Если принять подобную программу, то о постиндустриальном будущем придется забыть навсегда. Остается, правда, совершенно неясным, с помощью каких механизмов удалось бы провести такую програм­му в жизнь правительству, которое не нашло бы других способов предотвратить сползание в пропасть.

Однако неразрешенность глобальных проблем, доставшихся постиндустриальному обществу от предшествующей историчес­кой эпохи, лишь один критический узел, развязать или разрубить который предстоит XXI в. Возникает и другой узел, на который пока мало кто обращает внимание, но который, пожалуй, не менее опасен, — собственное порождение постиндустриального общест­ва как самоорганизующейся системы. Главный отличительный признак постиндустриального общества — примат знания. И сле­довательно, рядом с человеком экономическим — Homo economicus, который победил в Европе 500 лет назад, становится и человек научный — Homo scientis. Рука об руку с ними, пишет профессор

Московского университета Ю. Осипов, реализуется и третий че­ловек — Homo technologicos, человек технологический [56].

С переходом к постиндустриальному обществу лидером в этой триаде становится Homo scientis, обладатель знания, человек-тво­рец. Человек этот создает мир, ориентируясь сначала лишь на свои потребности, а потом расширяет круг этих потребностей. Это ведь тоже творческая работа — созидание новых потребностей, которые все более переходят грани потребностей естественных. Человек создает свой, т.е. неестественный и даже противоестественный, мир. В этом почти неостановимом, все ускоряющемся процессе удаления от естества в сторону искусственного мира человека не может и не будет сдерживать ничто до тех пор, пока его не остано­вит наконец им же самим творимый неестественный мир «второй природы». И тогда он рискует оказаться перед лицом катастрофы, быть может, еще более грозной, чем та, о которой так много гово­рится сегодня.

Во многой мудрости, сказано у Екклезиаста, много печали; и кто умножает знания — умножает скорбь. Знание действительно может завести нас в новые тупики и ловушки, но оно укажет и выход оттуда.

Существуют ли теоретические предпосылки исследования этих новых проблем, носящих пока во многом виртуальный харак­тер? В начале XX в. замечательный русский философ и экономист Сергей Булгаков писал, что рост материальных потребностей целесообразен лишь в той степени, в какой они служат основой удов­летворения потребностей духовных [10]. Развивая эти мысли, он писал об огромном значении для определения грядущих судеб человечества перевода на язык философии проблем хозяйствен­ной жизни. Предметом этого важнейшего направления теорети­ческой мысли — философии хозяйства — является, по его словам, «человек в природе и природа в человеке». При такой постановке исследование этого круга проблем требует обращения к комплекс­ному подходу, основанному на использовании мировоззренчес­ких, социально-экономических, политических, научно-техно­логических, психологических, этических и других методов. Роль философии состоит, очевидно, в том, чтобы осуществить научный синтез этих часто взаимно противоречивых методологи­ческих подходов. Самому Булгакову удалось сделать лишь первый шаг в реализации этой программы, посвятив ей книгу «Филосо­фия хозяйства».

За прошедшие с тех пор десятилетия никто из специалистов не брался продолжить эту работу — препятствовали догмы офици­альной большевистской идеологии. Определенную «перекличку» с идеями Булгакова можно обнаружить лишь в трудах Вернадско­го по ноосфере — масштаб его личности в значительной мере ог­раждал его от официозной критики. И лишь недавно программу, намеченную Булгаковым, удалось выполнить Ю.М. Осипову, ко­торый посвятил ей трехтомную монографию «Теория хозяйства» и опубликованную немного позже книгу «Очерки философии хо­зяйства» [56, 57].

Подводя предварительные итоги обсуждению проблем гряду­щего постиндустриального общества, я хотел бы процитировать слова немецкого ученого XVIII в. Георга Лихтенберга: «Если моя философия недостаточно сильна для того, чтобы сказать нечто новое, то в ней все-таки достаточно мужества, чтобы считать не вполне достоверным то, во что уже так давно верят».

Глава 3.4