Семенова Т.И

Отражаемая в языке реальность сложна и многогранна, она постоянно меняется во времени, но познающий субъект «не всеведущ», он не всегда может делать истинные утверждения, поскольку его знания о действительности неполны. Несовершенство познания мира человеком и субъективные свойства его восприятия приводят к тому, что в естественном языке «категория истинности - ложности рассматривается не как бинарная оппозиция (дизъюнкция), а как шкала вероятностных оценок» (Арутюнова 1999, 430). С точки зрения прагматики Истина и Ложь являются далеко не единственными когнитивными состояниями, поскольку в человеческой системе знаний всегда существуют высказывания, о которых неизвестно, истинны они или ложны. В целом информационный запас человека отражает не только «истинное знание», но и заблуждения, ошибочные когниции, ошибочное мнение относительно некоторого положения дел. Такие «дисфункциональные когниции» являются результатом своеобразного (свойственного именно данной личности) ошибочного способа переработки информации (Демьянков 1994). Естественный язык, как подчеркивает Н.Д. Арутюнова, развивается одновременно в двух противоположных направлениях: одно из них определено стремлением к максимально полному и точному выражению истины, другое – желанием ее утаить, отстранить от себя или прикрыть ее лицо маской правдоподобия (Арутюнова 1999, 546). В пространстве языка выделяются категории с различной степенью отклонения от истины: воображение, мечта, фантазия, притворство, ложь, неискренность. К языковым средствам уклонения от истины, создания мнимого, воображаемого мира относятся многочисленные знаки приблизительности, неопределенности, предикаты «обманных» действий, состояний и свойств, синтаксические конструкции, деривационные элементы (псевдо-, квази-, лже-), просодические средства (Арутюнова 1999; 2008; Апресян 2008). Одним из видов отклонения от истины являются различные типы заблуждений, в частности – ошибки. Общее свойство ошибочного поведения заключается в том, что ошибку нельзя совершить сознательно, она может быть осознана только ретроспективно, то есть в момент совершения ошибочного действия человек не знает, что оно ошибочно (Кустова 2000). В рамках ошибочной деятельности различают такие типы ошибочного поведения как «автоматическую» деятельность, неправильное решение и неправильный поступок, ошибочное мнение, сенсорные девиации (Кустова 2000; Труб 2008).

К целям общения в постоянно меняющемся мире «приспособлены» и языковые знаки кажимости (Семенова 2007). В высказываниях с модусом кажимости говорящий структурирует свой когнитивный опыт взаимодействия с миром, то есть категоризует воспринимаемые ситуации как ошибочное восприятие мира, сенсорные девиации, иллюзии восприятия, ошибочное мнение относительно некоторого положения. Когнитивный потенциал модуса кажимости, таким образом, представляет континуум между истиной и ложью, в котором границы между миром реальным и воображаемым, мнимым, подвижны и зыбки. Прототипическую ситуацию кажимости можно представить следующим образом: говорящий располагает непосредственной информацией об интересующем его положении дел, но он не вполне уверен в достоверности того образа мира, который отражается в сознании. Как же репрезентированы в языковом сознании ошибочные когниции, заблуждения, какая языковая форма соответствует ошибочному восприятию ситуации?

1. Категоризация ситуаций «ошибочного восприятия»

Предполагается, что в целом восприятие не обманывает нас – то, что мы видим, слышим, чего мы касаемся, дает в представлении человека адекватную картину мира. В типичном случае «видение как» включено в зрительное восприятие в форме визуальной категоризации (Lakoff 1990, 120-126). Развивая эту мысль, Дж. Лакофф рассуждает о том, что категоризация в видимой области в общем случае зависит от конвенциональных ментальных образов. Например, человек категоризует некоторый аспект видимого поля как дерево, потому что знает, как выглядит дерево. В тех случаях, когда такая категоризация не является проблематичной, человек говорит, что действительно видит дерево (курсив наш – Т.С.). Однако возможные помехи и разного рода «сбои в восприятии» ограничивают поступление информации извне, вследствие чего категоризация воспринимаемого становится проблематичной. Ограничение видимости, слышимости, излишек ненужного – шум, грохот, потемки, сумерки, отдаленность воспринимаемых объектов и другие когнитивно значимые условия восприятия концептуализируются как препятствия, помехи, которые осложняют процесс категоризации перцептивного объекта. При затрудненных условиях восприятия фазы опознания объекта, выделенные Дж. Брунером, определяются как выдвижение и проверка гипотез о принадлежности предъявляемого объекта к той или иной категории. Так, на первом этапе восприятия объект категоризуется просто как «предмет», «звук» или «движение». На втором этапе он воспринимается как принадлежащий какой-то предметной категории, но у наблюдателя еще нет уверенности в том, что это именно данный предмет, а не другой. Поэтому на следующем этапе ведутся поиски дополнительных признаков, с помощью которых можно было бы подтвердить в предположительном плане идентификацию. В итоге принимается решение о категориальной принадлежности воспринимаемого объекта. Результаты такой категоризации репрезентативны – они, как отмечает Дж. Брунер, «предсказывают с разной степенью «истинности» события физического мира, в котором действует организм» (Брунер 1975, 136). Когнитивные операции по опознаванию предмета в затрудненных условиях восприятия находят отражение в языковых структурах с модусом кажимости, ср.: She listened intensely. Then she heard a small noise in the distance – far away, it seemed– the chink of a pan, and a man^’s voice speaking a brief word. If would be Maurice, in the other part of the stable…– «Maurice! Maurice», – «Yes», – he answered (WS). Из приведенного примера явствует, что в условиях отдаленности источника звука наблюдатель воспринимает прежде всего шум, затем в нем по определенным признакам опознаются и идентифицируются отдельные элементы. Отдаленность источника звука концептуализируется как препятствие, и, чтобы уменьшить его воздействие, субъект напрягает слух, на языковом уровне это отражается в употреблении наречия intensely.

В условиях «лимита» восприятия у говорящего возникает неуверенность относительно соответствия перцептивных образов тому фрагменту действительности, который они отображают. Получаемые визуальные сведения обладают большей или меньшей степенью достоверности, они далеки от точности и, как следствие, «визуальная истина легко оборачивается кажимостью» (Арутюнова 2008, 95). Так, например, в следующих предложениях эксплицируются неблагоприятные условия восприятия: без очков плохо видно, в шуме плохо слышно, из-за кустов трудно разглядеть происходящее, ср.: Nothing could be plainly heard in the din and now, for Mr. Smith robbed of his glasses, nothing could be plainly seen. His wife seemed to be shaking his arm and shrieking at him (Priestley); The bushes screened them. They turned to each other and seemed to be talking (Murdoch). Апелляция к модусу кажимости вызвана коммуникативным стремлением говорящего эксплицировать недостаток оснований для того, чтобы категоризовать действия наблюдаемого объекта как действительно имеющие место в момент наблюдения и, как следствие, снизить истинностную оценку, выраженную в суждении.