Встречи на дорогах

Завершая рукопись, я поняла, что, наверное, слишком быстро «пробежала» мимо некоторых личностей и мест, где они трудились, ограничившись отдельными фразами и эпитетами в тексте. А ведь дорог и встреч было у меня действительно много. При этом некоторые эпизоды и люди столь значительны, что о них нужно сказать особо.

Дороги внутри большой тогда страны: Ангарск, Красноярск, Томск, Новосибирск, Свердловск, Ленинград, Челябинск (Озерск, Сунгуль, Миасс) вместе с их научными и медицинскими учреждениями. Столицы бывших союзных республик и примыкавшие к ним территории полигонов, аварийных зон, вынесенных за черту города реакторов: Киев, Минск, Рига, Баку, Вильнюс, Ташкент (Улугбек), Алма-Ата (и Семипалатинск). А еще Дубна, Протвино, Пущино, Харьков, Новомосковск, Калуга, Обнинск и др. Позднее в качестве главного радиолога 2-го Управления МЗ я встречалась с нашими коллегами из стран Восточной Европы в Варшаве, Берлине, Софии, Праге, Будапеште, знакомясь по их рекомендациям и с некоторыми другими населенными пунктами, в которых размещались склады, учебные базы, проводились учения по гражданской обороне.

С 1967 г. «выход в большой мир» в качестве эксперта в составе НКДАР при ООН (встречи в штаб-квартирах ООН в Нью-Йорке, Женеве, Вене) с посещением Брукхевена, Церна, Парижа, Лондона, Амстердама. Короткий период работы в МКРЗ (Альбукерк, Лос-Аламос, Вашингтон в США).

Участие с первых дней в движении за мир и предупреждение ядерной войны: Айрли-Хауз, Чикаго (США), Монреаль, Хельсинки, Стокгольм. Называю только основные новые для меня города, во многих мне довелось побывать повторно, и тогда организовывались короткие «культурные программы», позволившие увидеть немногое и за рамками сугубо рабочих дел в Карлмарксштадте (Висмут-Дрезден).

Я представляла и весьма различные структуры нашей страны, о которых следует сказать хотя бы немного — ведь спутниками моими были тоже иногда очень интересные люди из этих учреждений.

Но, конечно, более и чаще всего я почти за 40 лет работы в Институте биофизики МЗ и филиале, воспринималась окружающими именно как его сотрудник. А ведь это действительно главное в радиационной медицине научное учреждение в нашей стране, к которому в окружающем внешнем мире относятся с большим уважением и доверием.

Я переступила порог ИБФ (лаборатория № 2) впервые в 1949 г. будучи сотрудником МСО № 71, а позднее — первого филиала в Озерске. В нем в 1956 г. я защитила докторскую диссертацию о неврологических синдромах лучевой болезни. В его клинике работаю до сегодняшнего дня.

Создание ИБФ в 1946–1948 гг. было необходимым и значимым для страны, овладевавшей в это время ядерным оружием. Его первый директор Г.М. Франк как никто другой в своем образовании представлял уникальное сочетание знаний в области биологии и физики излучений. Яркий, высокоинтеллигентный человек, хорошо и быстро ориентировавшийся в ситуациях и людях, он вместе с А.А. Летаветом принимал первые смелые решения о нормах, уровнях опасности, планировал эксперименты, обдумывал перспективы клинических исследований.

Глубокое уважение к нему я пронесла через многие годы, уже общаясь с ним и его семьей дружески, до его ухода из жизни. Его первоначальное внимание ко мне, делавшей тогда первые шаги в науке, считаю огромным подарком. Я тяжело переживала вынужденный уход Г.М. Франка из института и тем более его замену А.С. Архиповым. Но сейчас думаю, что талант его как биофизика-теоретика, наверное, полнее раскрылся именно там, где он потом работал и создавал Институт биофизики уже в структуре АН СССР.

Им и несколько позднее к работе в нашем институте были привлечены и многие другие теоретики и представители фундаментальных наук: Н.А. Краевский и В.В. Португалов (патологическая анатомия), М.Н. Ливанов (физиология), И.А. Пигалев и П.Д. Горизонтов (патофизиология), Б.Н. Тарусов и И.И. Иванов (первичные процессы на клеточном и молекулярном уровне), тогда еще не было терминов «биофизика» и «молекулярная биология» (физики Б.М. Исаев, Н.Г. Гусев, И.Б. Кеирим-Маркус). Общение мое — молодого клинициста с этими учеными было всегда интересным, по большей части доброжелательным, при их готовности вникнуть в волновавшие меня научные проблемы и одновременно обсудить значимость сделанного ими в эксперименте. Их отношение передавалось и сотрудникам руководимых ими лабораторий, с которыми решались успешно уже более частные задачи (от описания препарата до расклеивания фотографий в наших диссертациях).

Бывая в Москве короткие сроки, я тепло и с признательностью вспоминаю многих из них, «отогревавших» меня после отнюдь не приветливого общения в клинике ИБФ.

В наибольшей мере профилю и задачам ИБФ соответствовал, по моему мнению, Л.А. Ильин, руководящий институтом ныне и сумевший хотя бы частично сохранить его в самые тяжелые для науки последние годы.

Он пришел в ИБФ в 1968 г. со значительным опытом научной работы в военных и гражданских научных учреждениях и с ясным пониманием проблемы. Пришел в уже сложившийся коллектив, который пытался как-то сплотить, привлекая к работе своих потенциальных соратников и единомышленников. Эти сотрудники приходили с периферии (Ю.И. Москалев, Л.А. Булдаков), частично из военных подразделений (В.Г. Рядов, И.Я. Василенко, П.Г. Жеребченко, П.П. Саксонов). Я была «возвращена» в ИБФ также по настоянию Л.А. Ильина. Он взял на свои плечи и тяжелую ношу Чернобыля в острый период, работал и непосредственно в составе правительственной комиссии на станции в апреле — мае 1986 г. Именно он принял смелое решение об отказе от эвакуации населения Киева, однако вместо благодарности за это решение, стал фигурой non grata с обрушившимся на него потоком несправедливых обвинений и упреков.

Председатель НКРЗ, в это тяжелое время Л.А. Ильин был инициатором многих важных и полезных решений. Увы, не было принято во внимание инициированное им письмо 100 ведущих ученых, которое предотвратило бы многие социально-экономические беды, порожденные порочным законодательством по Чернобыльской ситуации, принятым под давлением демагогов.

Очевидное в последние годы отстранение Л.А. Ильина от ряда ключевых позиций и постов в проблеме Чернобыля закрепило многие ошибки в решениях по аварии, да и ему, несомненно, причинило неоправданную боль.

Проблема стала явно уходить из-под влияния нашего института — во всяком случае так стало внутри страны. А внешний мир по-прежнему считал ИБФ и его руководителя Л.А. Ильина теми, кому можно обоснованно доверить решение наиболее сложных вопросов радиационной медицины.

Судьба института и особенно его клиники волнует меня и сегодня.

Грустно сознавать, что, располагая таким исключительным научным потенциалом и элитарным составом практиков и специалистов, мы в меньшей степени, чем это было в 1986 г., можем реализовать эффективно все то многое, что знаем и умеем делать.

Коллектив не востребован в той мере, в какой это должно быть в соответствии с его значимостью в обеспечении безопасности страны в самом высоком смысле этого слова.

Первым руководителем клиники Института был профессор Н.А. Куршаков. Он выгодно отличался от многих своих коллег неистощимым интересом к проблеме и умением (в его-то возрасте!) осваивать новые знания, интеллигентной манерой общения да и определенным мужеством и решительностью. Так, он поддержал нас с Г.Д. Байсоголовым в трудную минуту потери двух тяжелобольных ОЛБ, когда директор ИБФ А.С. Архипов в акте (для КГБ) указал, что мы «не применили электрической стимуляции дыхательного центра, что, может быть, спасло бы жизнь пациентов». Н.А. Куршаков был и нашим гостем, тепло отмечавшим трудную, но успешную защиту Г.Д. Байсоголовым диссертации.

Отношения мои, да и Г.Д. Байсоголова с клиникой складывались трудно. За редким исключением (В.В. Благовещенская, В.Г. Баранова, В.М. Абдулаева, Р.Д. Друтман, М.С. Малышева и еще немногие), приход наш в клинику вызвал не энтузиазм, а скорее противодействие. Нам не давали работу, соответствующую нашим интересам и возможностям. Я за 4 года имела одного аспиранта. Позднее уже вместе с Г.Д. Байсоголовым мы пытались создать в клинике так называемую диспансерную (регистровую) группу. Для этого мы в основном «пребывали» в многочисленных командировках в медсанчастях управления, отыскивая переведенных туда сотрудников комбината с высокими дозами облучения и больных, перенесших ХЛБ. Оба мы ушли из клиники: он вернулся на Урал, я — в институт, руководимый А.А. Летаветом, 13 лет пребывания в котором вспоминаю как один из самых счастливых и результативных периодов своей жизни.

Филиалов ИБФ в разное время было несколько, связь с ними я сохраняла все годы и в них бывала (Озерск, Челябинск, Томск, Ленинград, Ангарск). А непосредственно работала в филиале № 1 на Урале (до 1957 г.), перейдя в него после 4 лет работы там же врачом МСО № 71.

С руководством уральским филиалам, считаю, что очень повезло. Первым руководителем и по сути создателем учреждения ФИБ-1 был Г.Д. Байсоголов, позднее этот пост занимали В.К. Лемберг, Э.Р. Любчанский и С.А. Романов. Относя добрые слова ко всем ним, хотела бы сказать особо о Г.Д. Байсоголове и В.К. Лемберге.

Г.Д. Байсоголов также удивительно хорошо подходил «к делу и ко времени» не только благодаря замечательным организаторским и врачебным качествам, но и по роду образования.

Квалифицированный врач-гематолог, воспитанник М.С. Дульцина, он уже в первые годы в условиях по сути постоянных чрезвычайных ситуаций с облучением работающих сформировал основные критерии диагностики хронической и острой лучевой болезни. При его непосредственном участии была создана и система лечебно-профилактических мер, без преувеличения спасшая жизнь тысячам пациентов.

Он был очень требователен, смел и всегда принципиален в решениях. С его непосредственным участием и при поддержке тогда заместителя начальника 3-го Управления П.А. Соколова решился вопрос о ФИБ-1 и были построены его основные здания, обеспечивавшие необходимые условия для экспериментальных и клинических исследований. Г.Д. Байсоголов всегда следовал требованиям жизни и, когда это стало необходимым, также активно и очень творчески возглавил разработку в филиале проблемы радиационной пульмонологии. Он справедливо оценивал непреходящую ценность выполненных в эти первые годы научных работ и сделал все, чтобы после снятия грифа секретности они увидели свет в бюллетенях, издаваемых в ИМР в Обнинске. Столь же решительно перешел он в 1960 г. к новой тематике — лучевой терапии и оставил заметный след в этой области, создав научный центр по проблемам терапии и диагностики лимфогранулематоза.

Как и о Г.Д. Байсоголове, с большим уважением и теплотой вспоминаю я о наших соратниках — руководителях экспериментального отдела В.К. Лемберге и Р.Е. Либинзон.

В.К. Лемберг — воспитанник одной из лучших школ патологической анатомии (Абрикосов и Лозовский). Его характеризовали глубокое проникновение в суть проблемы, взвешенность и критичность в оценке морфологических картин, свежесть и острота восприятия фактического материала и необыкновенная щедрость в передаче всего — от материала до концепции ученикам и помощникам. Он оставил богатое наследие — уникальную базу препаратов тканей и органов в виде блоков и гистологических срезов, качество которых признано сейчас экспертами мира. Это наследие умело сохраняет и пополняет сотрудник филиала К.Н. Муксинова. Однако меня неизменно огорчает, что имени В.К. Лемберга до сих пор нет на стенде, обозначающем вход в депозиторий!

Р.Е. Либинзон была самостоятельным творческим создателем уже в 50-е годы актуального теоретического направления отечественной радиобиологии — изучения роли ДНК и ее повреждения при облучении. За долгие годы работы филиала она воспитала коллектив биохимической лаборатории, живо откликавшийся на просьбы не только экспериментаторов (патофизиологов, токсикологов), но и клиницистов. Образованный, деятельный руководитель многих диссертационных работ, автор ряда публикаций, Р.Е. Либинзон оставила на уральской земле светлый след, бережно хранимый ее учениками и коллегами. К сожалению, ей тоже не нашлось места в Москве в ИБФ. Однако она сумела успешно войти в новую для себя область знаний и результативно работать последние годы жизни в области биохимической фармакологии под руководством А. Пирузяна.

Среднее поколение, сменившее нас в ФИБ-1, достойно сохранило главные традиции, заложенные в годы его формирования. О многих можно было бы тоже сказать добрые слова уважения к тому, что они сумели сделать в науке и в охране здоровья персонала комбината.

Ими изучались как отделенные последствия первых, особенно неблагоприятных, лет работы комбината (онкопатология, исходы ОЛБ и ХЛБ), так и показатели здоровья персонала, населения города и их потомков, начинавших свою работу уже в других условиях труда и жизнедеятельности.

Их руководители и ведущие сотрудники Э.Р. Любчанский, С.А. Романов, Н.Д. Окладникова, В.Ф. Хохряков, Н.А. Кошурникова и др. бережно сохранили и приумножили уникальный архив полувековых наблюдений, который неизменно поражает наших зарубежных коллег, по-видимому, не имеющих ничего равного. Интерес к этому материалу наблюдений, наверное, сохранится еще надолго и, надеюсь, будет «питать» ученых во всех значениях этого слова.

Об успешной деятельности ФИБ-4 и его талантливых руководителях И.К. Дибобесе, В.Л. Шведове и А.В. Аклееве я говорила ранее.